Самосожжение - Юрий Антропов

— Надо просто жить…

Адам не понял.

И тогда она в доступной, но все же как бы философской форме объяснила ему свой неожиданный постулат.

И Адам, как ни силился, сумел схватить во всем этом стройном новом учении Евы только три слова:

НАДО

ПРОСТО

ЖИТЬ

Видимо, сказалась контузия Адама во время баталий, которые, напротив, способствовали кристаллизации мысли Евы.

Позднее Адам в своей диссертации пытался установить взаимосвязь этой бесподобной формулы жены с глобальными, как он считал, вопросами эволюции homo sapiens.

Ему казалось, что такая связь прослеживается даже при неглубоком анализе, без использования алгоритма АТАМХОТЬТРАВАНЕРАСТИ, ставшего, как он полагал, ключом к пониманию некоторых особенностей современности, но при этом смущало то, что сама Ева, как он знал достоверно, то есть по совместному с нею опыту жизни, не то чтобы не имела о глобальных вопросах эволюции ни малейшего понятия, но принципиально не задумывалась над ними, хотя была далеко не дура, что и позволило ей вывести столь изящное в своей краткости учение, ставшее как бы ее вероисповеданием.

НАДО ПРОСТО ЖИТЬ? — вслух повторил Гей.

Его глаза, обращенные к экрану, будто остекленели.

НАДОПРОСТОЖИТЬ

Неологизм новейшего времени?

Ага! Вот и текст диссертации Адама, как наглядное пособие, возник на экране. Авторы фильма дали столбиком формулу Евы — как бы для глухонемых.

НАДО ПРОСТО ЖИТЬ

ЖИТЬ НАДО ПРОСТО

ПРОСТО ЖИТЬ НАДО

Ну и так далее.

Прием был заимствованный. A la Julian Semenov. Информация для размышления.

Гей сунул Красную Папку под мышку и вышел из номера.

Ему нужно было зайти к переводчице, чтобы уточнить программу на завтра.

Предстоял подъем на вершину Рысы.

Он остановился возле ее двери. Мымра! Из-за нее Алина осталась в Братиславе. И теперь, хочешь не хочешь, надо идти в ресторан. Чтобы увидеть шатенку в розовом.

Гей постучал в дверь, но тут же шмыгнул на лестничную площадку и, как мальчишка, сбежал вниз, в холл, что было несолидно для претенциозного «Гранд-отеля».

Телевизор, оказывается, стоял в холле отеля.

Портье и швейцар как бы вполглаза смотрели на экран.

В поздний час внизу почти никого не было, и служащие отеля позволили себе это субботнее удовольствие — ночной фильм западной телестанции.

История Евы и Адама волновала, похоже, и портье и швейцара.

Второй раз в течение вечера он спускается в ресторан, куда обычно, бывая за границей в братских странах, наведывается лишь по утрам, чтобы взять на талоны отеля, которые входят в стоимость номера, чаще всего одну и ту же еду, ставшую как бы интернациональной: хэм энд эгс, масло, джем, рогалик и чай.

Все дело в том, что завтракал Гей, не дожидаясь переводчицы. И на первых порах его вполне устраивала яичница с ветчиной.

Хэм энд эгс. Произносится слитно, как одно слово.

И одного этого слова было достаточно, чтобы пообщаться с официантом. Рогалики, масло и джем лежат по утрам на столе, кофе Гей почти не пил, а как называется чай по-английски, он знал, разумеется.

Тии.

В конце долгий звук «и».

Уж это слово официанты понимали. Хотя чаще всего — если иметь в виду братские страны Западной Европы — они хорошо владели немецким языком. Близость Австрии, ФРГ…

И, едва лишь открыв дверь в зал, Гей увидел, что свадебная компания сидела в нише, как он и предполагал.

Точнее сказать, Гей сначала увидел шатенку в розовом, которая сидела в нише как бы совсем одна, и только уже потом, когда он примостился напротив, неподалеку, все так же держа Красную Папку под мышкой, Гей осознал, что шатенка в розовом была частью компании.

Они сидели там при свечах.

Кстати, усатый тип сидел рядом с шатенкой в розовом.

Но все эти подробности явились к Гею уже после того, как он увидел, что шатенка в розовом тотчас заметила его, едва лишь он вошел в ресторан.

И теперь она не спускала с него взгляда!

Как же она была похожа на Алину…

Гей в смятении отвернулся.

И получилось так, что он посмотрел на экран телевизора.

Как это Гей не заметил его в первый раз?

Кстати, из ниши экран было тоже видно.

И шатенка в розовом, наблюдая за Геем, на минуту задержала свой взгляд на экране.

Адам и Ева только что закончили очередной раунд переговоров, своей бесплодностью напоминающих разные дебаты европейских политиков о мирном сосуществовании.

И на экране возникли кадры того будущего из прошлого, которое воссоздавал Адам с помощью атомов и молекул.

Преимущественно розового цвета.

Но тогда, более двадцати лет назад, Алина смотрела не на него.

Она смотрела с балкона вниз, на танцующих, смотрела вроде без любопытства, как бы даже снисходительно.

Однако, если припомнить хорошенько, смотрела и не без ожидания.

Разумеется, в тот момент Гей не знал, как зовут это небесное создание.

Фею в розовом платье.

Она тоже была шатенкой.

Гей глядел на балкон как на седьмое небо.

Шатенка в розовом платье парила в раю, а внизу, где стоял Гей, был сущий ад.

В городе, куда Гея отправили по распределению после университета, этот самый дэка, то есть Дом культуры, был единственным местом, если не считать маленького читального зала в бывшем купеческом особняке, куда можно было пойти вечером.

Можно-то можно, да нельзя.

Молодые специалисты, как Гей, в лучшем случае попадали в дэка с боем. Никаких молодежных клубов, кафе не было и в помине. Впрочем, только два раза в неделю молодежь валом валила в дэка — в субботу и воскресенье.

Когда были танцы.

Администратор дэка сказал однажды, что вообще бы не следовало устраивать никаких танцев, заменив их целенаправленными мероприятиями — именно так это называется, но горел финансовый план дэка, а танцы давали большой сбор.

Кстати заметить, сказал себе Гей, на воссоздание в будущем даже такого нецеленаправленного мероприятия, как танцы в дэка, придется затратить немало атомов и молекул самого; разного цвета.

Про эти танцы ни словом сказать, ни пером описать невозможно.

И Гей не собирался этого делать.

То есть сами танцы не столь уж замысловаты были. В моду входили твист и шейк. Точнее, в Лунинск доходили отголоски этой моды. Но моду эту встречали в штыки. И вот время от времени, как бы украдкой, кто-нибудь из молодых спецов, по студенческой памяти, начинал эти крамольные танцы, и музыканты из местного училища охотно меняли ритм, и городская шпана, уже не травившая приезжих стиляг, но еще не захватившая дэка, поначалу готова была даже опекать ученых смельчаков любопытства ради, пока не появлялся в сопровождении дружинников, естественно, властный администратор, называвшийся культработником, точнее, культурником, еще точнее, своеобразным вышибалой дэка, после чего танец возвращался в лоно утвержденной нравственности, а злостный нарушитель, если он был схвачен прямо на месте преступления, торжественно выдворялся из Дома культуры.