Избранник ворона - Дмитрий Вересов

Продавец брезгливо раскрыл серенькую книжонку, протянутую Нилом, взглянул на титульный лист, перевернул страницу, вторую…

— Сейчас, я сейчас, извините… — проговорил он изменившимся голосом.

Вырулил из-за прилавка, пронесся мимо кассы, расталкивая народ, и исчез вместе с Ниловой книжкой за дверью с надписью «Посторонним вход воспрещен». Вышел он оттуда вдвоем с другим дядькой, лысым и плотным, одетым в черный рабочий халат.

— Эй вы! — рявкнул лысый, показывая на Нила волосатым пальцем. — Подойдите-ка сюда!

«Бежать!» — вспыхнуло в мозгу, но ноги сами понесли его к пугающей двери, перетащили через порог Он очутился в тесном, обшарпанном помещении до потолка заставленном книгами.

— Паспорт! — пролаял человек в халате, и Нил покорно протянул ему свою не успевшую затрепаться книжицу в коричневом чехле.

Сердце совсем ушло в пятки. Вот сейчас лысый дядька посмотрит адрес, позвонит в справочное, установит по адресу номер телефона и сообщит бабушке, что ее внучок разворовывает семейную библиотеку.

— Больше каталоговой цены не поставлю, — сердито пробурчал человек в халате. — Здесь вам не частная лавочка!

Нил обреченно кивнул.

— В кассу! — рявкнул лысый, протягивая ему паспорт и еще какую-то торопливо и неразборчиво заполненную бумажку. Нил поспешно отвернулся, запихивая паспорт в сумку. — Если есть еще эльзевиры — приносите!

Нил удивленно посмотрел на лысого. Тот вдруг вжал голову в плечи, бочком протиснулся к нему и совсем другим голосом, тихим и вкрадчивым, произнес:

— Гартмана покажите… У меня жена, знаете ли… интересуется… — Он с минуту разглядывал красную книгу, потом сдавленно прошептал: — Сто рублей.

— Сколько? — спросил Нил, не веря своим ушам.

— Ах, тише, тише, — зашипел лысый, делая страшные глаза. — Ну, сто двадцать, но это крайняя цена…

И торопливо отслюнил двенадцать красненьких червонцев.

— Спрячьте, спрячьте… — торопливо прошептал он и неожиданно громко крикнул: — А с эльзевиром в кассу! В кассу!

Нил, пожимая плечами, вернулся в зал, подошел к кассе и положил бумажку на блюдечко перед кассиршей.

— Вот… — Он вздохнул. Кассирша ему эту бумажку вернула.

— Сумма прописью, число и подпись! — отрезала она.

— Что?

— Здесь, здесь и здесь! — Она быстро поставила галочки в трех местах.

Нил отошел к подоконнику, достал из портфеля ручку, посмотрел в отмеченное галочкой место — и не поверил своим глазам. Ему причиталось триста шестьдесят рублей…

«Спокойно, спокойно! — внушал он себе, идя по Литейному. — Я взрослый, разумный человек, и никакое богатство не вскружит мне голову… Еще через квартал — сберкасса. Восемьдесят рублей я оставлю себе, а четыреста положу на книжку. Бабушка говорила, есть такой срочный вклад, по нему через год выдают три процента годовых. Это будет… это будет двенадцать рублей! Ни за что ни про что — целых двенадцать рублей!..»

Но он струхнул идти в сберкассу — а вдруг еще спросят, откуда у него такие деньги, заставят принести справку от родителей? Вместо этого он отправился в кафе-мороженое, лихо заказал двести граммов ассорти с двойным сиропом и сто пятьдесят граммов сладкого шампанского — не столько потому, что так уж хотелось вина, сколько из желания этим отважным жестом как-то компенсировать в собственных глазах трусость, проявленную у дверей сберкассы. Толстая буфетчица в кокошнике окинула Нила оценивающим взглядом, неодобрительно хмыкнула, но заказанное налила. От сладкого и шипучего вина немного закружилась голова, стало легко, и сегодняшний проступок показался Нилу совершенно пустячным. «Безсознательнаго» все равно никто не осилил и не осилит никогда, а вторая книжонка и вовсе такая серенькая, невзрачная, никому не нужная… Если подумать, то вообще чудо, что ее до сих пор не выкинули на помойку, не сдали в макулатуру. Зато теперь сослужила добрую службу. Теперь у него есть огромные деньги, которые надо как можно скорее спрятать как можно глубже в письменный стол. А завтра… завтра он станет владельцем роскошной трубочки фирмы «Данхил»…

Бабушка стояла на кухне и молча смотрела р окно. Нил подошел сзади и слегка приобнял ее.

— Ба, как у нас насчет покушать, а?

— Тише…

Она повернула к нему лицо. Он удивленно заморгал, впервые увидев слезы на этом морщинистом лице.

— Ты что, бабушка?

— Бабуленька умерла…

В придачу к трубке он получил от Васютинского кожаный мешочек для нее и за отдельную плату — набор ёршиков для чистки. Эту трубку он носил на каждую консультацию, на каждый экзамен. Обратил на себя внимание многих, но рыжая красавица, ради которой, собственно, все и затевалось, так ему и не встретилась. Может быть, передумала поступать или — что казалось совсем невероятным — завалила экзамены…

XVIII

(Ленинград, 1982)

— Вот ведь как бывает, — задумчиво проговорил профессор. — Ведь эта мимолетная девушка, практически, сотворила из вас филолога и трубочника, предопределила, можно сказать, все последующие переплетения судеб, приведшие, в числе прочего, и к нынешнему нашему разговору, а, мы даже имени ее не знаем…

— Отчего же? — Нил улыбнулся. — Она, конечно, тоже поступила, и потом мы несколько лет встречались чуть не каждый день.

— Вот как? — ответно улыбнулся Евгений Николаевич.

— О да! Ее звали Таня Захаржевская… В руках профессора что-то громко хрустнуло, он с отвращением отбросил от себя переломанную пополам шариковую ручку.

— Сплошной брак производят! — сердито сказал он.

Нил смотрел на него молча и внимательно.

— Вот что, Нил Романович, — прежним благодушным тоном сказал профессор. — Давайте-ка мы закажем нашей любезной Тамаре Анатольевне по чашечке кофейку и поговорим, для разнообразия, о вашей нынешней работе. А то что мы все о прошлом, да о прошлом… Вы ведь, если не ошибаюсь, в Политехническом служите?

XIX

(Москва, 1982)

— Впечатления?

— Непростой парнишка. Старается внушить себе и другим, что он гораздо слабее и уязвимее, чем есть на самом деле. Ложная самооценка на основе рационализации детских комплексов… Извините, вошел в образ… Он прекрасно помнит Татьяну Всеволодовну, отзывается о ней с глубоким уважением и считает, что она сыграла в его жизни очень большую роль.

— Вот как? — Вадим Ахметович Шеров подлил чаю себе и подполковнику Ковалеву, поднялся, с чашкой в руках подошел к окну, поглядел на вереницу огней в вечернем саду. — И что из этого следует?

— Уточним. Он мне верит и, похоже, ничего не утаивает. У нас есть еще три дня…

— У нас их нет. Я получил информацию, что его разрабатывают ваши коллеги. Чужие.

— В связи с нашим делом?

— Пока не могу сказать. Помешать им мы не можем, остается временно уступить инициативу, отойти в тень и пронаблюдать за их действиями. А там посмотрим… Во всяком случае, в Ленинград вам пока возвращаться не стоит…

XX

(Ленинград, 1982)

Нил лежал поверх покрывала и разглядывал трещины на потолке. До ужина еще полчаса, а потом, глядишь, можно и на боковую. Если получится. Можно, конечно, попросить укольчик на ночь, но лучше не стоит. От бессонницы не умирают…

Он повернул голову на скрип открываемой двери и увидел Тамару Анатольевну и незнакомого врача в белом халате.

— Ну, как вы? — спросил, улыбаясь, врач.

— Ничего, спасибо. Скучновато, а так — ничего.

— Это хорошо, что ничего. Анализы у вас в норме. Выглядите молодцом. Не вижу оснований, не вижу… Давайте-ка завтра на выписку. — Но профессор сказал — еще три дня.

— Профессор? — переспросил врач. — Ах да, профессор… Профессор неожиданно уехал в командировку, просил передать, что по возращении будет консультировать вас амбулаторно. Так что сразу после завтрака прошу в канцелярию… Недельку еще дома на больничном посидите, отдохнете. Месячный курс тазепама, режим, питание — я все напишу… Не беспокойтесь, ничего страшного в бюллетень ваш не нарисуем. Посттравматический шок, а хотите — вегетативный невроз. Что хотите.

— Спасибо.

— Ну, отдыхайте…

Лежать сил не было. Он встал, набил трубку, распахнул окно в теплую светлую ночь…

Глава вторая

Ночь без милосердия

I

(Ленинград — Житкове, 1973)

Таню он вновь увидел только первого сентября, после организационного собрания, где, как и ожидалось, новоиспеченным студентам было объявлено, что этот этап своей жизни они начнут с месячной трудовой повинности в совхозах Ленинградской области. Было упомянуто три названия, ни одно из которых Нилу ничего не говорило.

— Привет, — сказал он, вырастая на ее пути в коридоре. — Тоже поступила? Поздравляю. А я теперь трубку…