День поминовения - Агата Кристи

– Алло, кто это? – Выражение безнадежной тоски на ее лице сменилось радостью. – Энтони!

– Он самый. Я звонил тебе вчера, но никак не мог застать. Ты, как я вижу, крепко взялась за Джорджа?

– В каком смысле? Не понимаю.

– Джордж умолял, чтобы я пришел сегодня вечером на какое-то торжество. Совсем не похоже на его обычный стиль – «руки прочь от моей подопечной!». Он прямо заклинал меня. Я и подумал, что это, быть может, результат твоей тонкой работы.

– Нет, нет. Я тут ни при чем.

– Так это он сам вдруг так переменился?

– Не совсем. Это…

– Алло, Айрис, куда ты пропала?

– Я здесь.

– Ты что-то говорила? В чем дело, дорогая? Я слышу, ты вздыхаешь в трубку. Что-нибудь случилось?

– Нет, ничего. Завтра я буду в норме. Завтра все будет в порядке.

– Какая трогательная уверенность! А ведь недаром есть такая поговорка: «Живи сегодняшним днем».

– Не надо так говорить.

– Айрис, что-то случилось?

– Нет, ничего. Я не могу сказать. Я дала слово.

– Скажи мне, родная.

– Нет, не могу. Энтони, вы… ты мне можешь ответить на один вопрос?

– Постараюсь.

– Ты был когда-нибудь влюблен в Розмэри?

Наступило минутное молчание, затем в трубке послышался смех.

– Так вот в чем дело! Да, я был немного влюблен в Розмэри. Она ведь была очень хороша, ты это знаешь. Но однажды, когда я с ней разговаривал, я увидел, как ты спускаешься по лестнице. В это мгновение все было кончено, как рукой сняло. На свете не осталось никого, кроме тебя. Это суровая, неприкрытая правда. И перестань об этом думать. Даже Ромео, если ты помнишь, увлекался Розалиндой до того, как его прибрала к рукам Джульетта.

– Спасибо, Энтони. Я рада это слышать.

– Значит, до вечера? Если я не ошибаюсь, это твой день рождения?

– Вообще-то день рождения через неделю. Но вечер устраивается по этому поводу.

– Тебе как будто не по душе предстоящее торжество?

– Совсем не по душе.

– М-да. Джорджу, конечно, виднее, но мне показалось странновато, что он выбрал то самое место, где…

– Что делать! Я уже несколько раз была в «Люксембурге» с тех пор… с тех пор как Розмэри… Так или иначе туда попадаешь.

– Верно. Но, может быть, это и к лучшему. У меня для тебя есть подарок, Айрис. Надеюсь, он тебе понравится. Au revoir[49].

Он повесил трубку.

Айрис вернулась к Люсилле, чтобы снова ее утешать, уговаривать и успокаивать.

Придя в контору, Джордж сразу же послал за Рут Лессинг.

Мрачное, озабоченное выражение исчезло с его лица, как только Рут, как всегда спокойная, улыбающаяся, в строгом черном костюме, появилась на пороге.

– Доброе утро, мистер Бартон!

– Доброе утро, Рут. Опять неприятности. Прочтите.

Он протянул ей телеграмму.

– Снова Виктор Дрейк?

– Да, будь он неладен!

Она молчала, держа телеграмму в руках.

Худое, смуглое лицо, забавно сморщенный нос… насмешливый голос: «…вы из породы девушек, которые кончают тем, что выходят замуж за босса». Как живо все встало в памяти! Как будто это было вчера.

Голос Джорджа вернул ее к действительности:

– Вы ведь выдворили его отсюда примерно год назад?

– Да, что-то в этом роде, – сказала она, подумав. – Если не ошибаюсь, это было двадцать девятого октября.

– Не перестаю вам удивляться, Рут. Надо же иметь такую память!

Про себя она подумала, что у нее было гораздо больше оснований запомнить этот день, чем он предполагал. Она еще находилась под впечатлением слов Виктора в то время, когда, сняв трубку, услышала беспечный голос Розмэри – и поняла, как сильно ненавидит жену своего шефа.

– Нам еще повезло, что он так долго не появлялся, – сказал Джордж. – Имело смысл заплатить ему тогда эти пятьдесят фунтов.

– А теперь еще триста фунтов! Это ведь целое состояние.

– Да, но на такую сумму он пусть не рассчитывает. Нужно снова навести справки.

– Лучше всего связаться с мистером Огилви. – Александр Огилви, предприимчивый сметливый шотландец, был их агентом в Буэнос-Айресе.

– Да, срочно пошлите ему запрос. Мать, конечно, уже в истерике. Из-за предстоящего вечера все особенно осложняется.

– Хотите, я с ней останусь?

– Нет, ни в коем случае! Вы непременно должны прийти. Вы нужны мне, Рут. – Он взял ее за руку. – Вы слишком много думаете о других.

– Ну что вы! Я эгоистка. – Улыбнувшись, она спросила: – А может быть, стоит связаться с мистером Огилви по телефону? Сегодня к вечеру мы бы все выяснили.

– Прекрасная мысль! На это денег не жалко.

– Я сейчас этим займусь.

Она мягко высвободила руку и вышла из комнаты.

Джордж принялся за текущие дела.

В половине двенадцатого он взял такси и отправился в «Люксембург».

Ему навстречу вышел Шарль, знаменитый метрдотель «Люксембурга». Низко склонив седую голову, он с улыбкой приветствовал Джорджа:

– Доброе утро, мистер Бартон.

– Доброе утро, Шарль. Все готово к вечеру?

– Вы будете довольны, сэр.

– Тот же столик?

– Средний столик в нише. Правильно?

– Да. И вы запомнили насчет лишнего стула?

– Все будет в порядке.

– Вы достали розмарин?

– Да, мистер Бартон. Но мне кажется, это не очень красивые цветы. Может быть, лучше добавить веточки с красными ягодами или несколько хризантем?

– Нет, нет. Только розмарин.

– Хорошо, сэр. Хотите взглянуть на меню? Джузеппе!

Мановением руки Шарль вызвал улыбающегося, низенького, средних лет итальянца.

– Меню для мистера Бартона!

Как по волшебству появилось меню.

Устрицы, бульон, морской язык по-люксембургски, рябчики, жареная цыплячья печенка… Джордж равнодушно пробежал список.

– Да, да, отлично! – Он отдал меню официанту.

Шарль проводил его до дверей. Понизив голос, он произнес:

– Разрешите вам сказать, мистер Бартон, что все мы очень ценим то обстоятельство, что вы… э… снова обратились к нам.

На лице Джорджа появилось подобие улыбки.

– Что было, то прошло, – сказал он. – К прошлому возврата нет. Все это кончено и забыто.

– Вы правы, мистер Бартон. Вы знаете, как мы были потрясены и огорчены, когда все это случилось. Я искренне надеюсь, что у барышни будет веселый день рождения и что вы останетесь довольны.

Отвесив изящный поклон, Шарль удалился и тут же коршуном налетел на одного из младших официантов, который что-то не так расставлял на столике у окна.

Джордж вышел из ресторана, криво усмехаясь.

Он был человеком, лишенным воображения, и поэтому к ресторану сочувствия не испытывал, хотя, объективно говоря, репутация «Люксембурга» пострадала совершенно незаслуженно. В самом деле, разве виноват ресторан, если Розмэри решила именно там покончить самоубийством или если ее убийца задумал именно там привести в исполнение свой замысел? Но, как большинство людей, одержимых какой-то одной идеей, Джордж не способен был думать ни о чем другом.

Он позавтракал в клубе и поехал на заседание правления. Результатами разговора он остался доволен. Все шло как положено.

Когда он вернулся в контору, к нему сразу же заглянула Рут.

– Есть вести о Викторе Дрейке.

– Какие же?

– Боюсь, что на сей раз дело плохо. Он довольно долго присваивал казенные деньги.

– Это сказал Огилви?

– Да. Я дозвонилась до него утром, а десять минут назад звонил он сам. Он говорит, что Виктор вел себя очень нагло.

– Это он умеет!

– Но он заверяет, что фирма не станет возбуждать судебное дело, если деньги будут возмещены. Мистер Огилви говорил со старшим из совладельцев фирмы, так что сведения точные. Вся сумма составляет сто шестьдесят пять фунтов.

– Итак, наш друг Виктор надеялся дополнительно прикарманить сто тридцать пять фунтов?

– Боюсь, что дело обстоит именно так.

– Слава богу, что мы хоть здесь не дали себя околпачить, – сказал Джордж с мрачным удовлетворением.

– Я просила мистера Огилви все уладить. Правильно я поступила?

– Лично я был бы рад, если бы этот юный негодяй отправился в тюрьму, но приходится думать о его матери. Она, конечно, дура, но добрая душа. Виктор, как всегда, в выигрыше.

– Это вы добрая душа, – сказала Рут.

– Я?

– Мне кажется, вы самый добрый человек на свете.

Джордж был растроган и смущен. Он поднес руку Рут к губам и поцеловал ее.

– Дорогая моя Рут! Мой самый лучший, самый верный друг! Что бы я без вас делал?

Они стояли совсем близко.

Она подумала: «Я могла бы быть с ним счастлива. И его могла бы сделать счастливым. Если бы не…»

А Джордж в это время думал:

«Что, если послушаться Рейса и все отменить? Наверное, так было бы правильнее всего».

Но это было только минутное колебание.