Странный дом, Нимфетки и другие истории (сборник) - Гарри Беар

Но все кончается в мире, как и жизнь человеческая. Через сорок минут старины уже загрузились в десятый вагон пассажирского поезда, следующего по маршруту: «Билибинск – Одессос».

Нахамизм 2. В вагоне поезда

Вткавшись в крутой поворот, поезд стукнул своим железным нутром и снова набрал нужную скорость… Щемящая летняя ночь со своими удивительными запахами на секунду расступилась перед ним и поглотила его. Хотелось мчаться, смотреть в окно и наслаждаться жизнью! Но двум старинам было не до этого: их вагона номер 12 в поезде не оказалось! Еще раз проверив билеты, по которым им отводилось по нижнему месту в третьем купе двенадцатого вагона, старины, осмотрев плацкартную населенность десятого и последнего вагона поезда, кинулись на поиски справедливости, которую ищут все, но находят немногие…

Проводник вагона, пожилой одесский житель с золотой фиксой, повертел в руках их билеты, спросил, любят ли они купаться, и философски изрек: «Море любит смелых! Доедете стоя…» Хэнк обругал проводника и отправился на поиски начальника поезда. Дженк повторно обратился к за разъяснениями, но проводник посоветовал ему не поднимать кипиж в два часа ночи, пообещал утром все обустроить и, зевнув, отправился спать… Начальник поезда долго не хотел отпирать дверь своего купе, где он проводил разъяснительную работу с молодой проводницей, но, прищученный озлобленным Хэнком, пообещавшим взломать дверь, вышел и даже признал, что следить за порядком в поезде все же входит в его обязанности. Вместе с Хэнкинсом они вернулись в десятый вагон, где Дженк уже уютно расположился на трех больших сумках в проходе… Наорав на пожилого проводника, начальник все же пристроил старинушек на боковых полках девятого выгона, заметив, что свои претензии они могут предъявлять только Железной Дороге в целом.

Ругаясь и будучи взаимно невежливы, Дженк и Хэнк стали готовиться ко сну, ибо было поздненько. Молоденькая проводница откровенно хохляцкой наружности, вращавшаяся неподалеку, попала под горячую руку и была отослана за пределы не только вверенного ей вагона, но и, пожалуй, всего поезда. Проводница немедленно показала зубки и навязала старинам, как Лева Троцкий, совершенно неуместную тут дискуссию о правилах поведения на дороге. На предложение Хэнка покончить все миром и выдать белье, она оскалилась и заявила: «Шо, умные шо ли?». На что Хэнкинс развел руками и грустно ответил: «Да нет! как вы могли подумать!». В конце концов, белье было выдано, проводница удалена, а старины залегли на поделенные меж собою полки: Дженк – на нижнюю, Хэнк – на верхнюю. Летняя ночь уже подходила к своему завершению, поезд давно спал…

Когда последний луч утреннего солнца коснулся лица проснувшегося старины Дженкинса, тот позволил себе перевернуться на своей полке и громко потребовал квасу. На это сверху послышался нелицеприятный смех Хэнка, а чуть погодя – предложение убираться к чертям! Дженкинс окончательно проснулся и, глядя на шныряющих по вагону лиц противоположного пола, загрустил: нужно ведь брюки одевать, неудобно… Откуда-то пред грустным Дженкинсом возник старина Хэнк и призвал его к подъему. «Я, пожалуй, посплю еще!» – сказал Дженк и отвернулся.

«Кто рано встает, тому бог дает!» – сказал Хэнк, достал банку с квасом и от души напился. Дженку ничего не досталось, как облизнуться… Затем Хэнк взял туалетные принадлежности и пошел занимать очередь к единственной уборной, вторую, возле своего купе, проводницы почему-то не открыли. Дженк, которому ужасно хотелось по-маленькому, заворочался, как уж на сковородке. «Вставать надо, чего лежишь, как пень!» – неожиданно заметил насупленный сосед по купе преклонного возраста, руки которого сильно дрожали. «Не ваше дело, хочу и лежу!» – огрызнулся Дженк, но все же решил одеваться. Старина всунул под одеяло синие спортивные штаны и стал мучительно их напяливать.

Проходившая мимо Дженка вчерашняя проводница хитро заметила: «Чем это вы там занимаетесь, молодой человек?». От этакого свинского вопроса у нашего героя опустились руки, но поднялось бешенство, объектом коего могла стать и означенная молодка. Старина плюнул и, присев на постели, надел-таки штаны. Старик с соседней полки, дождавшись, когда Дженк закончил эту трудоемкую операцию, немедленно указал на ошибку: штаны были надеты задом наперед. Дженк, багровея, поблагодарил деда, мысленно пожелав ему скорейшей кончины, и сел переодеваться… Покончив с этим, он взял мыло с полотенцем и бросился к туалету. Но и здесь его ждало разочарование. Навстречу ему шел благоухающий, свежевыбритый старина Хэнк и весело улыбался. Это означало, что очередь упущена и неизвестно, сколько придется ждать… Прокляв на месте подлого Хэнкинса, Дженк дошел до конца вагона и уселся на нижнюю пустую полку перед дверью, ведущей к вожделенному туалету.

Около него сидело и стояло человек семь! В числе ожидающих были две девочки лет четырнадцати, сразу же заинтересовавшиеся появлением бородатого джентльмена. Они были готовы поддержать с ним любой разговор об искусстве, жизни и любви… Но старина Дженкинс тут же опошлил все самым бездарным образом: «Девочки! (Бедняжки заулыбались.) Кто тут крайний в уборную?». Девочки тупо уставились на Дженка и демонстративно промолчали. Это был их слабый протест против пошлости жизни, и это нужно было понять. Дженк не понял и вопрос настойчиво повторил. Он немедленно растаял в глазах маленьких героинь еще не начатого романа… Добрая старушка из туалетной очереди сказала, что последняя она, хотя девчонки могли б и пропустить, что ей за семьдесят, да и молодежь обнаглела! Дженк решил не умываться и не делать пи-пи…

Народец в вагоне поезда подобрался по большей части хороший. Люди пили чай, ели куриц и колбасу, стучали в домино, а кто-то, отрешившись от жизни действительной, погружался в жизнь придуманную: тут были и журналы, и приложения к ним, и книги серьезные, и наоборот, и даже вовсе несерьезные… Всем этим шуршала, наслаждалась и сим жила самая разнообразная публика, одетая прилично, «приятно взглянуть» и «так себе». Один брутальный хлопец был, кажется, и вовсе в трусах.

Товарищи посолидней, поднаторевшие в вопросах самообразования, хмурились и с серьезным видом углублялись в чтение «настоящей» классики, под коей они разумели Валю Пикуля и Юлю Семенова, а также обернутые в газеты издания «Зарубежного детектива». Другие проглатывали советское детективное чтиво, заполнявшее всякие «Искатели» и «Подвиги». Кто-то удовлетворялся и сатирическими статейками «Крокодила» али «Чаяна»… Лишь старины несколько выделялись из стройной картины обожателей уголовно-приключенческого мира; Хэнкинс читал толстый роман Уильяма Фолкнера, а Дженк в который раз перечитывал роман «Солярис» Лема. Очевидно, чтение весьма занимало их, так как они совершенно пропустили вопрос, с которым к ним обратился худощавый сосед с подрагивающими руками.

– Вы что-то сказали? – переспросил вежливый Дженкинс.

– Козла, говорю, давай забьем! – повторил старик.

– Козла? – изумился Дженк. – Мы вообще-то животных любим…

– Эх ты, дурдыла! – махнул рукой старичок. Другой сосед, помладше первого, одобрительно хмыкнул, в руке он держал домино.

– А что, и забьем! – крикнул с верхней полки Хэнкинс. – Или колбасу нарежем…

– Ты, что опять жрать захотел? – возмутился Дженк. Дело в том, что продукты были куплены вскладчину, а Дженк всегда подозревал Хэнка, что тот ест много больше половины.

– Эх ты, недотепа, – спрыгнул на пол Хэнкинс. Старики загоготали, и приятель выдал Дженку не совсем лестную характеристику. – Он у нас малый глупый, но добрый!

Сообща доминошники растолковали опешившему Дженку, что «колбаса» и «козел» суть древней игры, и животного тут никто убивать не собирается, да и где его в поезде найти-то? При этом объяснении поклонники черных прямоугольников не скупились на нелестные для Дженка эпитеты, характеризующие, впрочем, скорее, его умственные способности, нежели душевные качества. Поняв все, Дженк стал изворачиваться и оправдываться: «Я пошутил, я сразу все понял… я – в аллегорическом..», но ему ничуть не поверили! «А ну играть, дурдыла!», – закончил полемику старичок-игровичок.

Дженкинса убедили превратить свою полку в ристалище для сражений, причем, пока он запихивал постель наверх, все места на его полке заняли другие. Пришлось Дженку расположиться на полке напротив, которую занимала весьма моложавая дамочка лет сорока пяти. Дама заметно обрадовалась такому соседу, и на вопрос старика о возможном беспокойстве заметила, что молодой человек на постели ей никак не помешает… Это заставило Дженка густо покраснеть и подвинуться до такой степени, что его N-ное место занимало с соседской полкой минимальный сектор соприкосновения. Это стало затруднять внутри вагонные передвижения, так как полки старин были как раз посредине вагона. Но Дженку уж было совсем наплевать на чужие проблемки.