Кровь ниори - Людмила Минич

К закату они выехали на тропу, ведущую прямо в Кусток. К тому времени Леки уже не был так спокоен. Он просто кожей чувствовал, что нельзя туда идти. Лес уже в который раз предупреждал, а он не привык такие подсказки без внимания оставлять.

– Сам я тут давно не был, – сказал он южанину. – Но точно знаю, где-то за Час, а может, и меньше, быстрой езды Просека вправо открывается. Говорят, за день по ней можно до края добраться. До восточной кромки. А если на Просеку не сворачивать и вообще никуда с этой дороги не сворачивать, то можно в Кусток попасть. К ночи или, может, ко Второму Часу. Вот так. Только я… я всю жизнь рядом с этим лесом и в этом лесу, и если мое слово хоть что-то значит для тебя… последний раз упредить хочу: лес там нехороший, страшный! Не подумай чего плохого, я не трус! Нет у меня привычки от теней шарахаться… Но такого, как в этом месте, я больше нигде и никогда не чуял. Никогда такого не было Там плохо, жутко даже. Аж нутро выворачивает. Можешь даже смеяться сейчас, но я будто голоса слышу… будто деревья говорят: беги отсюда!

Больше для очистки совести сказал. «Все равно ведь не поверит», – подумал Леки. И очень удивился, когда южанин ответил:

– Ты зря так горячо пытаешься втолковать, что там на самом деле скрыта опасность. Я не хуже тебя ее чувствую. Глупо соваться туда ночью. Да и здесь тоже неспокойно. Нам надо убраться отсюда. Подальше в лес отъехать, влево от дороги, там спокойнее. Лес здесь не такой густой, кони пройдут.

Не дожидаясь ответа, он направил коня в заросли. Леки ничего не оставалось, как последовать за ним. Тьма уже изрядно сгустилась, когда они принялись устраиваться на ночлег. Повсюду царили холод и сырость, выгрызшие уже Леки все нутро, костер просто так не разведешь, но они натаскали много веток, на которых можно было примоститься, переждать темноту. Расседлали коней. Южанин задал им корма, опорожнив один из своих мешков, благо что вода была повсюду, даже целый ручеек рядом нашелся, как будто незнакомец от самой дороги к нему и шел. А когда и люди, и кони насытились, Леки довелось увидать странную картину. Южанин немного пошептался с лошадьми, ласково похлопывая по холке, или просто тихонько проговорил им что-то в уши, потом вытянул широкую полосу ткани из своей седельной сумки, и кони… спокойно позволили обвязать им морды.

– Это чтобы они не выдали нас, если ненароком испугаются, – пояснил он. – Им здесь не по себе. Боятся.

– Чего?

Лошади и в самом деле были неспокойны. Особенно Ста.

– Чего-то.

Незнакомец продолжал рыться в своих пожитках. Наконец он вытащил небольшое, с виду тонкое одеяло и отдал его Леки.

– Завернешься на ночь, ты уже озяб изрядно.

– Я, глупый олду, одеяла из дому не прихватил! – Леки героически кутался в плащ, безо всякого, впрочем, успеха. – Я и так эту ночь переживу. Не надо мне… это же твое.

– Мне сегодня спать не придется, – ответил южанин. – А ты устал, завтра от тебя не будет никакого проку, если случится что-нибудь.

– Если надо охранять, то мы по очереди должны!

– Если хочешь сопровождать меня в Эгрос, то ты будешь делать то, что я говорю. Ты будешь спать, а я сторожить!

Он ударил по словам «я» и «ты». Леки понял, что спорить не стоит. В конце концов, южанин уже достаточно путешествовал и знает что к чему, это же видно. Удивило и насторожило совсем другое: ведь незнакомец, казалось, чуял опасность не хуже самого Леки. Никто из охотников раньше даже не упоминал о таком. Да скажи Леки кому-нибудь что-то вроде «деревья говорят – беги отсюда», его бы непременно на смех подняли. «Уже это хорошо», – вздохнул он.

Леки завернулся в одеяло, оказавшееся неожиданно теплым, устроился на ветках, но озноб все еще бил его, и, несмотря на скопившуюся за день усталость, заснуть не удавалось. Он видел, как недалеко расположился незнакомец, рядом – лук и колчан со стрелами. «Куда стрелять-то в такой темноте?» – удивился Леки, и тут же вспомнилось, что до сих пор он думает о спутнике, как о чужаке. О незнакомце. Даже имени не знает. Глупо, целый день вместе по лесу мотаются, и до сих пор в голову не пришло даже имя спросить у человека, за которым решился идти так далеко.

– Послушай, а ведь я до сих пор не знаю, как тебя звать, – спросил он тихо.

– Можешь называть меня Дэйи, – был ответ.

– Дэйи, – повторил Леки. Ему это далось гораздо труднее, чем южанину. – Вроде коротко, а несподручно…

– Если трудно, можешь говорить Дэй. Так легче.

– Так очень на кро похоже, на наш язык. А Дэйи – непривычно как-то. А откуда ты? – небрежно уронил он, делано зевая.

– Издалека. Лучше много не болтать и затаиться. Мы не зря костер не зажгли и лошадей поберегли.

Леки решил лишний раз не напрашиваться, пока ему тоже кляп в рот не засунули, и замолк. Про себя же он решил сторожить, не засыпать, вдруг его помощь понадобится. И стоило принять такое решение, как он незаметно провалился в сон.

ГЛАВА 5

Проснулся Леки от толчка в плечо. Усилием воли он разлепил глаза, увидал над собой фигуру, закутанную в плащ, и тут же вспомнил весь вчерашний день.

– Пора, собирайся, уже почти рассвело, – донеслось до него, еще затуманенного сном.

Что касается «почти рассвело», южанин явно поспешил. Серело. Но вообще-то он прав, пока они доберутся до Просеки, будет уже светло.

И на самом деле, когда они вновь выехали на дорогу, ведущую в Кусток, и устремились по направлению к Просеке, рассветало, хотя в лесу еще стоял сумрак. Пока солнце не поднимется высоко над деревьями, лучше не станет. Но день, решил Леки, будет куда теплее и светлее, ведь тумана и в помине нет, и воздух не такой пронзительный с утра. Так он успокаивал себя всю дорогу, поневоле беря пример с южанина, которому, казалось, все равно, в какую петлю соваться. Ему удавалось приободриться, но тревога здешнего леса плескалась в нем беспрестанно, накатывала волнами, наполняла" сердце Леки снова и снова. И вроде времени минуло всего ничего, а они уже добрались до Просеки.

И вот они уже смотрели на нее. Широкая и довольно ровная, тем не менее она не очень хорошо, недалеко просматривалась. Деревья своими ветвями часто совсем застилали свод над ней. Лоскутья весеннего неба глядели через плотный частокол сросшихся ветвей. Леки подумалось, что летом под ее сводами должна царить густая тень. Разросшиеся кусты угрожающе выступали на дорогу, сильно сжимая пригодную для езды тропу. Кое-где прямо посреди Просеки уже пустили корни и поднялись молодые деревца. Летом она, должно быть, густо зарастала травой, но сейчас легкий ветерок носился над мокрым прошлогодним серо-бурым падолистом да голые ветки щетинились по обеим сторонам. И веяло оттуда жутью, иначе не скажешь…