Жена самурая - Марина Крамер

– Хорошо, позвони. Я вечером дежурю, но мобильный у меня всегда включен.

Александра

Не понимаю, как это вырвалось, но вот если по-хорошему, то за такое надо бы и…

«Ты любишь свои слова и ритуалы больше, чем меня!»

Он не может любить еще больше, чем сейчас, потому что, думаю, уже невозможно – больше. Когда все отдаешь человеку, всего себя, а взамен просишь – не требуешь, просишь! – самую малость. Причем малость эта совершенно выполнима, нет никакой нужды себя ломать. И я вдруг встаю на дыбы и начинаю выговаривать. Что за привычка, не понимаю…

Я думаю, мне просто элементарно нравится сознавать, что ему без меня плохо, и поэтому я так себя веду. А ведь это неправильно! Ведь Сашка меня любит… Он ради меня под пулю подставился, он меня на ноги поставил, научил заново ходить, жить… Даже из пистолета снова стрелять я из-за него стала. Все-таки папа правильно говорил – я неблагодарная и эгоистичная.

Я, если честно, сама не ожидала, что вдруг так поведу себя, что брошу в лицо мужу эту фразу, что Акела молча развернется, возьмет сумку и уйдет, чуть задержавшись на пороге и окинув меня с ног до головы тяжелым взглядом единственного глаза. В этом взгляде было что-то такое, что заставило меня мгновенно пожалеть о своих словах и броситься вслед за мужем, но входная дверь отрезала мне путь, и я остановилась, вжавшись лицом в пахнущую кожей обшивку. Акела ушел…

Я могла стерпеть что угодно – но не вот это молчание, не этот взгляд, не широкую спину, обращенную ко мне. Сашка отлично знал, как и чем меня наказать. Знал, что никакой ор, угрозы или – не дай бог – рукоприкладство никогда не накажут меня сильнее и больнее, чем то, что он сделал сейчас. А ведь повод для ссоры был детским. Как говорит Соня – «фигулечным».

Все началось с невинного вопроса о походе в кино. Как обычно, вернувшись с занятий, я накрывала на стол, а Сашка неподвижно сидел на циновке, скрестив ноги и закрыв глаз. Рядом пристроилась Сонька с книжкой раскрасок, возила карандашом и что-то мурлыкала под нос. Нарушать расслабленное состояние мужа я не решалась, видела, как он устал, как вообще изменился в последнее время, как сделался еще более молчаливым и погруженным в себя, словно что-то точило его изнутри, какая-то ужасная тоска или проблема. Но я обещала перезвонить Ольге и дать ответ. Потому, выждав момент, когда Акела наконец немного отойдет и сядет ужинать, я осторожно поинтересовалась:

– Саш… ты не посидишь завтра днем с Соней один? Я хотела сходить в кино с Ольгой.

Акела отреагировал странно – веко правого глаза вдруг начало заметно подергиваться в нервном тике, пальцы, в которых были зажаты хаси, побелели, и одна из палочек, не выдержав нажима, сломалась. Он отбросил обломки в сторону и устремил на меня взгляд.

– Что? – смешалась я. – Я сказала что-то не то?

– Я не хочу, чтобы ты уходила из дома, когда у меня свободный день, – процедил Акела. – И ты не должна даже спрашивать о подобных вещах.

Это меня разозлило – порой мое собственное капризное и взбалмошное «я» начинало откровенно выдираться из розового кимоно и демонстрировать не жену самурая, а Сашу Гельман – отчаянную спорщицу, авантюристку и мотогонщицу, прекрасно владевшую не только мотоциклом, но и снайперской винтовкой. Муж очень хотел, чтобы я забыла об этом, и я старалась, но в моменты, когда Акела начинал говорить со мной в таком тоне, я теряла контроль.

– Я подумала…

– Ты не подумала – и потому спросила. Если бы ты дала себе труд задуматься, то поняла бы неуместность своей просьбы.

Тон разговора совсем перестал мне нравиться. Рядом, притихнув, как мышка в норке, сидела дочь и внимательно наблюдала за нами, а ссориться при ней мы избегали. Но сейчас мой традиционный внутренний бесик весело подталкивал меня под локоть, заставляя спорить:

– Саша, а что неуместного в моем желании просто сходить в кино с приятельницей? – настаивала я, присаживаясь на пол возле низкого столика и складывая руки на коленях. – Я и так нигде не бываю, кроме института, курсов и магазинов. Разве что к папе езжу. Я ведь не прошу чего-то необычного, но поход в кино – что такого-то?

Я действительно не видела проблемы в этом – Сашка прежде не запрещал мне ничего, хотя всегда просил согласовывать свои планы с ним.

– Не оспаривай моих решений. Жена должна беспрекословно принимать любое слово мужа и не обсуждать его. – Акела даже не повысил голоса, но мне показалось, что он кричит – кричит так, что даже вены на висках надуваются от этого крика. – Почему ты молчишь, Аля? Ты не согласна?

Разумеется, я не была согласна.

– Почему? Объясни мне – почему, – с трудом выдавила я, стараясь не встречаться взглядом с мужем и не перейти на крик, которого тот совершенно не выносил, – почему я не могу жить так, как хочу и как привыкла?

– Ты сама выбрала эту жизнь, Аля. Я не навязывал тебе ни себя, ни своего образа жизни – это было твое решение, если помнишь. И я предупреждал, что по-другому не будет. Мы пробовали – по-другому, надеюсь, ты помнишь, чем закончилось. Ты могла отказаться и выйти замуж за того человека, у которого были бы иные взгляды, чем у меня. Но ты – моя жена. И будешь вести себя так, как я это понимаю.

И вот тут я и не выдержала и выкрикнула, не помня себя:

– Ты… да ты… ты любишь свои слова и ритуалы больше, чем меня! Ты говоришь это – и любуешься собой, тебе кажется, что ты настоящий самурай! Но оглянись, Саша, – разве мы в Киото пятнадцатого века?!

Муж тяжело вздохнул и жестом показал дочери на дверь. Сонька моментально испарилась.

– Живи мы в Киото в то время, которое ты упоминаешь, и за свою дерзость ты могла бы уже лежать на ковре с перерезанным горлом, – тихо бросил Акела, и мне стало по-настоящему страшно.

«А что, если… если он сейчас встанет, возьмет кинжал и…»

Однако Акела тяжело поднялся и вышел из комнаты, а через десять минут и вовсе ушел из дома, прихватив спортивную сумку.

Я еще долго сидела на полу, обхватив себя руками, и раскачивалась из стороны в сторону. Не то чтобы я считала свою семейную жизнь неудавшейся или испорченной, но порой мне так не хватало тех самых простых развлечений или возможностей, которыми обладали мои сверстницы, например. Я скучала по своему байку, покрывавшемуся ржавчиной в гараже отца, по стрельбищу в старом песчаном карьере, куда раньше так часто ездила с кем-нибудь из охранников. Мне не хватало драйва, скорости, напряжения какого-то. С переездом в город мы стали жить абсолютно другой жизнью – размеренной, спокойной, без всплесков. Акела хотел изменить меня ради моего же блага, я это понимала, но против себя не пойдешь, видимо. Да, я принимала его условия, я была ему идеальной женой – такой, как он хотел, и я действительно сама согласилась на это. Но почему же мне теперь так тяжело? Ну, не в кино же дело, если разобраться?