Легион выродков - Максим Волосатый

Теперь займемся вторым. Чего я хочу? Х-м, так сразу и не ответишь. Денег хочу, коньяка хочу, женщин хочу, мощную яхту хочу – и чтоб меня на пару месяцев оставили в покое! Э-э-э, это был поток воспаленного сознания, если кто не понял.

Домой я хочу – вот чего. Вернее, не совсем домой. Сначала – задание, а потом – бегом домой. И больше никаких файратов, сиятов, пиратов и иже с ними…

Кхм. Отличное требование. Так и расскажем стоящей передо мной бронированной башне. Он, наверное, оценит. Ладно, шутки кончились… (Откуда-то изнутри меня ехидно уточнили: «А-а, так это были шутки».) Пора на самом деле выложить, чего я хочу. А желание у меня простое – прочь отсюда. Как можно скорее и как можно дальше.

Ну-у, вот это и будем озвучивать. И посмотрим, что получится.

Я глубоко вздохнул… и тут же зашелся кашлем не хуже сията: оказывается, меня при захвате не только головой, а еще и ребрами приложило. При глубоком вдохе что-то внутри ка-а-ак резануло. Надо же, а я и не чувствовал.

Судорожный кашель настолько скрутил меня, что забеспокоился даже Сагнол. Вдруг я случайно нажму на курок. Непонятно почему, но его страх меня позабавил. Я даже попытался улыбнуться сквозь рвущий тело кашель. Не получилось.

Вообще, со стороны я, наверное, сейчас представляю собой более чем комичное зрелище: пищащий человечек против бронированной туши, прикрывающийся еле стоящим на ногах заложником, да еще и сам полуживой. Без слез не взглянешь. И разговаривают со мной исключительно из-за «Шторма» на моей руке.

Ага-а, так все-таки страшно вам. Именно эта мысль и вернула меня к жизни. Кашель начал стихать, и я, вытерев слезящиеся глаза (для этого, правда, пришлось отпустить сията, и тот чуть снова не навернулся вниз – еле перехватил), выпрямился, глядя на терпеливо ожидающего моего ответа гиганта. Стараясь глубоко не вдыхать, я, как мог громко, объявил:

– Запустить двигатель моего судна, открыть внешний шлюз, убрать все вооружение и дать мне возможность беспрепятственно покинуть зону контроля ваших кораблей, – тут воздух в груди кончился, чему, откровенно говоря, я даже обрадовался. А то где-то на втором пункте я уже начал беспокоиться, а не многого ли я хочу?

Оказалось, что не многого… Стоп, а чего это он?

Бронированная туша в скафандре вдруг завибрировала. Я тут же присел: мало ли что эта башня удумает. Но все оказалось гораздо прозаичнее. И обиднее…

Бронированный гигант смеялся. Нет, даже не смеялся, а ржал. Ржал самым неприличным образом. Его маленькие, близко посаженные глаза перестали быть угрожающими. Теперь они искрились смехом. Самым настоящим, искренним смехом. Ему было настолько весело, что через прозрачное стекло забрала я увидел, как затрепетали его редкие ресницы от потока воздуха, который погнала внутренняя вентиляция скафандра, включающаяся при избытке влаги внутри контура. Ну, там, когда вспотеешь или заплачешь. От смеха, например…

Рожа этого урода стала настолько уморительной, что я смотрел-смотрел на него, смотрел-смотрел, а потом мне самому стало смешно. И действительно – весело ведь. И я засмеялся. Мне казалось, что очень радостно и с облегчением, но Диван под моей рукой вдруг напрягся, съежился, ну, и, как следствие, опять зашелся в судорожном кашле, раскачиваясь из стороны в сторону. Пришлось поправлять.

Так мы и смеялись с этим здоровяком, уже почти кивая друг другу, как добрые знакомые, под аккомпанемент кашля сията… Пока штурмовик вдруг резко не прервал этот сеанс смехотерапии и не сделал большой шаг в сторону, открывая мне картину, прячущуюся за его необъятной спиной у дальней стенки ангара.

И вот тут мой смех тоже кончился. Мгновенно.

– Дэ-ка, не слушай их, нам все равно конец, эк…

Быстрый крик, прервавшийся от короткого удара по ребрам, лучше всего дополнил открывшуюся картину. Хотя там нечего было дополнять, и так все кристально ясно.

Вдоль дальней стены выстроились три безоружных человека. Все трое встрепаны, в полетных «пижамах», надевающихся под боевой скафандр. Один поджимает окровавленную ногу, второй стоит прямо, глядя ровно перед собой остановившимся взглядом, а третий пытается разогнуться после удара под дых. Кто бил – тоже никакая не загадка. Рядом стоит пузатый нелюдь, больше похожий на раздувшийся мягкий скафандр с жировыми складками по рукам и ногам. Этот жир не скрадывает даже биоброня, которой нелюдь покрыт с ног до головы. На лице зачем-то респиратор. Вместо оружия в руках какая-то палка.

Еще четверо конвергенов рассредоточились вокруг. Вот эти уже полноценные штурмовики – каждый в боевом полунагруднике, покрывающем шею, плечи, половину груди и утыканном множеством мелких наростов, под которыми может скрываться все, что угодно, от самонаводящихся игольников до локальных систем подавления сигналов на скафандрах противника. На обоих предплечьях у каждого – аналоги моего «Шторма». И тоже почему-то все четверо в респираторах.

Мне стало не по себе. Да уж, вышел повоевать. Мало мне «титана» (я наконец разобрался, к какому типу конвергенов относится мой переросток-визави), так еще и эти. Хотя (тут мне опять вздохнулось) чего я хотел? Один против линкора конвергенов. Были шансы?

Были. Я встряхнулся. И все еще есть. Если они с таким перевесом сил ведут со мной разговоры, то зачем-то им мой Диван нужен. Иначе разговор был бы коротким – импульс в лоб, и до встречи на звездных путях. Там, по ту строну солнечного ветра. Но – нет. Разговаривают. Не рискуют.

Тогда я и буду говорить. А то как-то невежливо получается.

– Еще раз повторяю: запустить двигатель моего судна, открыть внешний шлюз, убрать…

– Достаточно!

И без того громкий голос, разносящийся по ангару, стал громовым.

– Ты сказал все, что хотел, хомо. Теперь ты будешь слушать. Слушать и делать все, что я скажу. Здесь мой дом, и я определяю, кто и что здесь делает. А если ты решишь по-другому…

Я только и успел, что состроить презрительную морду.

Толстяк в биоброне вдруг резко ударил по окровавленной ноге второго из пленников, и тот рухнул как подкошенный.

Это они так собираются вести переговоры?! Наплевав на саднящие легкие и неминуемый приступ удушающего кашля, я зарычал…

Один из штурмовиков совершенно обыденным, будничным, повседневным жестом поднял руку, украшенную боевым рукавом, и абсолютно спокойно выстрелил. Голова лежащего на полу пленника разлетелась кровавыми ошметками, забрызгав соседей и резво отпрянувшего толстяка.

Мой рык умер, едва родившись. Все, на что меня хватило, так это на спертое горло, которое намертво перекрыла клубящаяся ярость. Вы?! Его?! Твари! Нелюди!!!

Толстяк у дальней стены брезгливо оттер несколько пятен крови на груди и таким же отработанным ударом по ноге отправил на пол следующего пленника. Того, который только-только разогнулся от удара. Первый продолжал все так же неподвижно стоять, глядя перед собой. Но было в его ледяной неподвижности нечто, что заставило двух охранников по бокам напрячься, подобраться и приготовиться. И собираться им, на мой взгляд, было с чего. Судя по вытянувшемуся в иглу взгляду, замерший экоразведчик перед неминуемой смертью забирал с собой их обоих. Как минимум.

– Не думай, дэ-ка! – только и успел крикнуть лежащий, прежде чем тот же палач поднял руку. – Держись!

Рука палача плавно вершила свой путь.

Да пошло оно все! В живых ты, гадина, не останешься.

Перебросив на левую руку безвольную куклу по имени Диван, я вытянул вперед свой «Шторм». Умри, тварь!

Ну, а дальше все было несложно. Все-таки тяжело одному против толпы.

Короче, выстрелить я не успел. Я, собственно, вообще ничего не успел.

Глава 2

Белизна оглушала. Да-да, именно белизна. Не тишина, которой было залито все вокруг, а именно белизна. С тишиной можно бороться. Можно поговорить, например, самому с собой. Можно крикнуть. Можно поотжиматься от пола, и звук собственного дыхания вполне способен разогнать сгущающуюся вату обступившей тебя тишины. В общем, я как-то справлялся. А вот с белизной было хуже. Значительно хуже. Спасение от нее было только одно – чернота. Но она, увы, появлялась только при закрытых глазах, а спать я уже больше не мог. Не лезло.

Да, прошу прощения, про белизну и тишину…

После очередной моей попытки героически сдохнуть в борьбе с превосходящими силами противника (черт, это уже становится безрадостной традицией) я очнулся как раз в белизне и тишине. Собственно, глаза у меня открылись в какой-то комнате, но осознал я это далеко не сразу. Поначалу я уверился (и это тоже становится статистикой, так ее…), что наконец-то добрался до того света, предназначенного для коспилотов. Причем в этот раз меня доставили конкретно по адресу рая. Неподвижный белый свет, тепло и тихо. Так, кажется, обещалось? Или чего-то не хватает? Ах да, общества праведников.

Праведников не нашлось. Ну, откровенно говоря, я и не рассчитывал – куда мне с моими деяниями «благостными» к праведникам? Хотя «неправедников» тоже не просматривалось. Никого не просматривалось. В общем, отойдя от духовной подготовки к раю, я принялся осматриваться и выяснил, что мир горний меня в очередной раз, так сказать, проигнорировал. Не заслужил я, видимо. Будем надеяться, пока… А заслужил я комнату метра три на четыре. Низкий стол, растущий, казалось, прямо из пола. Такая же низкая кушетка без постельного белья, отгороженный унитаз и маленькая (одному еле влезть) кабинка инфрадуша. Небогато, надо сказать. Умывальных принадлежностей – ноль, столовых приборов – ноль. Да всего – ноль. Какая-то полурубаха из разлезающегося под руками материала на мне, из того же материала штаны – и точка. Ничего больше в комнате не было. Зато был свет. И цвет. Белый. Белым было все: пол, стены, потолок, кровать, унитаз, одежда. Поначалу я, признаться, порадовался. Тихо, чисто, светло. Чего еще надо уже четырежды собиравшемуся помирать дальнему курьеру? Отдых и покой. Здорово, одним словом. Но очень скоро я понял, что умирать (ну, скажем, готовиться умирать) было как-то… веселее, что ли. Ну, разнообразнее уж точно.