Лабиринт Просперо - Антон Чиж

– Ну, счастливчик, признавайтесь: для этого спектакля вас наняли?

И хоть Ванзаров дружески улыбался, актер несколько попятился от него.

– Да что вы такое говорите… Я же актер, пусть провинциальный, а не продажная девка, чтоб меня так… А если мне удача улыбнулась, так вам и завидно, что сами за стол не сели… Вам же первому предлагали… Нехорошо это, господин Ванзаров. Актера всякий обидеть может, особенно у вас тут, в столице. Что я, не вижу, как на меня все косятся: будто я прокаженный или негр какой.

В голосе его звенела слеза. Ванзаров дружески похлопал его по плечу.

– Перестаньте, дружище… – искренно сказал он. – Простите, если обидел. Не хотел. Вы славный человек. И никто на вас косо не смотрит, не берите в голову. А если и смотрит – наплюйте, будьте собой. Да и вообще день выдался тяжкий. А завтра еще круче завертит… Банковать опять сядете?

– Вот уж увольте, – ответил Меркумов, вытирая глаз рукавом. – Столько страха натерпелся, что до седых волос хватит. Ваш черед…

– Так я играть не умею.

– Ничего, я же справился. – Нет уж, все, – твердо сказал Меркумов. – В такие игры, как завтра господа подрядились, не сунусь. Не приду, и все. Что я, должен, что ли, им?!

– Как говорится: все это очень странно, и все странней становится притом. Не так ли?

– Вот именно. Верная присказка.

– Когда у нас тут выступать будете?

– Как прикажут, – ответил Меркумов. – Наше дело актерское, подневольное. Я спросил доктора: когда, дескать, готовить номер. Так он удивился, ничего не знает. Предложил выступить, как елку в большом зале поставят. Да и то разумно: праздник…

– А господин Могилевский еще спать не ушел?

– Сидит в библиотеке, строчит что-то…

Ванзаров пожелал доброй ночи и отправился в библиотеку. В курзале выключили отопление. Становилось холодно, как в склепе. Зря сюда зимой нервных больных не пускают. Выздоровели бы, как мухи. Все до одного. Или чуть меньше.

23

После пережитых треволнений доктор Могилевский находил успокоение в криминальных романах. Только-только раскрыл «Лунный камень» в оригинальном издании и уже отправился в далекий мир, куда, кроме него, не добраться никому. Стук в дверь он принял как надругательство над самым святым, его отдыхом. Но долг прежде всего.

– Да, войдите, – крикнул доктор, хотя на языке так и вертелось нечто другое.

От Ванзарова не укрылось, что он быстро спрятал за колено.

– О, родственная душа! – сказал он с теплотой. – Тоже люблю провести спокойный вечер с каким-нибудь мудрым сыщиком вроде Путилина или Ната Пинкертона. Пусть книжечки дешевые, но удовольствие приносят дорогое. Не то что эта мура вроде Достоевского или Диккенса.

– Чем могу помочь? – Могилевский не расположен был к душевному разговору.

– Да вот актер этот из Саратова вцепился в меня мертвой хваткой: когда буду выступать? Не знаю, что ответить…

– Не обращайте внимания, – ответил доктор. – Это какая-то глупость. Он и ко мне с тем же подходил. Бредовая идея, не иначе. Актер, что с него взять. Сцены мало, так еще и в жизни комикует.

– Разве на рождественский утренник не заказывали? Что-нибудь бодрящее для господ отдыхающих: монолог Аребенина или Гамлета с черепом?

– Господин Ванзаров, здесь не цирк, – заметил Могилевский, что в свете последних событий выглядело довольно смело. – Господину Меркумову я доходчиво пояснил: если он желает – может развлекать публику как угодно. Платить ему за это никто не будет. Мало того что в лотерею выиграл, так еще его актерства оплачивать. Еще чем-нибудь могу вам помочь?

– Можете, – безжалостно ответил Ванзаров. – Где у вас телефонный аппарат? Мне нужно телефонировать в столицу.

– В бильярдной…

– Там ему и место: проигрался – и сразу сообщил радостную новость семье. Не сочтите за труд открыть игривое ристалище.

Доктор понял, что этому господину легче сдаться, чем отказать. Устало поднявшись и бросив вожделенную книжку на кресло, он вежливо предложил гостю идти вперед.

В бильярдной оказалось еще холоднее, чем в коридоре. Печки здесь не было вовсе. Могилевский указал на деревянный сименсовский ящик, висевший в стороне от полочки с шарами. Ванзаров снял слуховую трубку и покрутил ручку вызова. В трубке стояла безграничная тишина, называемая в криминальных романах «мертвая». Хотя какая может быть тишина в медных проводах? Он еще раз дал вызов на станцию. Ответа не было. Как и любой человек, Ванзаров стал дуть в рожок амбушюра, торчащий из ящика, и повторять модное словечко «але-але», как будто выступал в цирке. Ничего не помогло. Он протянул бесполезный рожок Могилевскому.

Доктор проделал все то же самое: вертел, дул, кричал «але!» и даже постучал по ящику, как будто хотел разбудить гнома-телефониста, заснувшего крепким сном.

– Ничего не понимаю, – растерянно сказал он, вешая трубку. – Днем еще телефонировал, связь была…

– С этими проводами одна морока: оборвался – связи нет, – мудро заметил Ванзаров. – Рассчитывать, что у вас запрятан секретный телеграфный аппарат, было бы слишком смело…

– Очень жаль… – Доктор без церемоний стал запирать зал. Потеря телефонной связи с миром его мало беспокоила.

– А ближайший телефонный ящик в Сестрорецкой конторе… Или в полицейском участке, – добавил Ванзаров. – Наверное, уже поставили.

– Не советую идти ночью в город. Метель усиливается, ветер, а провожатого у меня нет. А в одиночку с масляным фонарем, того гляди, пропадете в заливе… У нас такое бывало. Если, конечно, особой срочности нет…

– Срочность есть. Но в ледяную могилу что-то не хочется…

– И какая же у нас тут срочность? Кругом покой…

– Здесь готовится убийство, – ответил Ванзаров. – Самое настоящее. Сродни тем, о раскрытии которых вы так любите читать…

Всем видом доктор показывал глубокое сомнение. Вероятно, общение с нервными больными научило его не слишком доверять сильным словам: скорее всего, бред или фантазии.

– Но этому можно помешать. Если установить один факт.

– Какой же? – спросил Могилевский. – Я могу быть вам полезен?

– Общались с мистером Мавериком по-английски?

– Зачем? Он отлично говорит по-русски…

– На нет и суда нет, как говорится. Пора дать вам покой, завтра день будет горячим…

Могилевский мог только трагически закатить глаза: что ему остается. Гости делают что хотят – за все заплачено…

– Совсем забыл! – Ванзаров вернулся, к большому неудовольствию доктора. – Что за чудище с топором у вас тут бродит?

– Это милая, трудолюбивая и совершенно безобидная человеческая личность, – как бы с укором ответил Могилевский. – Если хотите – наш талисман. Да, ею недоумки-гости пугают детей. Да, вид у нее своеобразный. Но душа чистая и беззлобная. Природа жестоко пошутила над ней, медицина тут бессильна. Она ни на кого не обижается, а трудится за троих… Ее зовут Катерина, Катенька, но к ней прицепилась кличка Кабаниха. Если вам угодно…

Как всегда, в подобной ситуации попадания в моральный просак, в который Ванзаров попадал частенько и внезапно, ему стало стыдно. Мучительно стыдно. Стыдно до красных щек. Ведь когда надо, психологика смолчала, негодная. Он пробормотал извинения и, к великому облегчению доктора, оставил его одного.

24

Записная книжка Г. П.

Эти записки, дорогая Агата, я нарочно пишу так, чтобы вы ощутили в них горячее дыхание жизни. Когда они достанутся в ваши милые руки и вы начнете читать их, как книгу, конечно, все уже будет кончено. И я буду знать финал. Наверное, от этого будет легче. Но пока все, что происходит у меня на виду, становится настолько чудовищным, что меня так и подмывает бежать, бросив все. Пусть я верну все деньги, но не буду видеть этого безобразия, которому я не в силах помешать. Одно скажу, дорогая Агата: в Россию я больше ни ногой. Ни зимой, ни летом, ни осенью, ни весной. Никогда! И вам не советую. Это глубоко варварская страна…

Только представьте. Когда кончился весь этот дурно разыгранный цирк с проигрышем всего состояния, господам негодяям этого оказалось мало. Как видно, я не до конца изучил глубины человеческой низости. Оказывается, покупатель той самой украденной вещицы – господин Веронин, якобы проигравший состояние, был еще и продавец. Только продавал он не что иное, как свою… дочь. Да-да, милая Агата, не падайте в обморок. После отмены крепостного права, кажется, лет десять назад, в этой стране так и сохранилась работорговля. Только теперь она обставлена по-другому. Опишу вам, как это выглядит по-русски.

Господин Веронин вызвал мистера Маверика на матч-реванш. Тот согласился, но спросил: на что будет игра. Веронин предлагал ему, как я понял, дом и какую-то загородную виллу под название «datcha». Нечто русское в дворянском стиле, очевидно. Но Маверику было все мало. И тогда он предложил Веронину поставить барышню Марго. Поначалу Веронин возмутился, отказывался, но в конце концов сумма в миллион долларов его сломала. Завтра они будут играть на живую человеческую душу. Не хочу думать, что ждет молодую девушку в случае проигрыша ее отца. Возможно, если я смогу сообщить, власти примут какие-то меры. Хотя бы для того, чтобы об этом безобразии не узнали в Европе.