Инкские войны. Incas - Игорь Олен

– Ты рода тáмпу? – продемонстрировал Вождь Кусканский знание ушных вставок. – Древний род! Он служил моим предкам… Что тебе?

– Инка! Шествуешь – стынет Солнце, светится след твой! – и гость склонился. – С просьбой я как один рода тáмпу, коему Манко Кáпак, предок твой Перво-Инка, милостью сделал дыры ушные шире, чем у других, дав мерку дыр и тростник для вставок. Нынче мы, тáмпу, под Титу Йáваром. Ты, инка, можешь помочь мне, как Опекун Избранниц…

– Вон косоплётов, также их слуг!

К гостю бросилась челядь, чтоб отдубасить.

Но вдруг задумался Вождь Кусканский. Полуистёртые вековые ступени веяли славой, сходно желаньем вновь сесть на трон, как в прошлом. И нужна помощь, в том числе косоплётов. Драться одолевающим перевал негоже. Помощь просителю будет дань примирению; доброта инков чима-панака прославится в тáмпу, будущих, может быть, подданных. – Скажи просьбу.

– Инка! – вёл Пики-Чаки. – То для твоих ушей инкских, самых больших ушей, ничьих больше!

Лесть: лишь владеющий красным венцом владыка мог иметь уши сверх величин. Лесть, лесть… но приятная.

Коридорами прошли в комнату с клиновидным окном, Вождь Куско сел на ларь.

– Просьба – мне блюсти в Доме Избранниц жён Солнца, инка…

Тот выпрямился изумлённо. – Хочешь скопцом стать? В Дом не за подвиги отправляют: вражьих владык, лишив мужества, посылают блюсти дев Солнца.

Гость поклонился. – Уай, мне беда грозит! Истинно! Предок мой гуанако, я пятисотник славной семьи. С детства пил и распутничал, а женился я в восемнадцать. Ведь тогда не было слов Пача Кýтека, чтоб жениться и покидать дом отцовский в двадцать пять лет… Взял наложниц и жён… Всё мало. Охотился за чужими и поседел я до времени от услад и от страха. Ибо уже был закон: соблазнители – похитители целомудрия, смерть им. Я подбил к сладкому жену тысяцкого… Нас выдали, я бежал к тебе… – Пики-Чаки заплакал. – Все знают добрых чима-панака. Спрячь от беды к Избранницам! Выручь, всесильный! Лучше быть там, чем мёртвым!

– Да ты колибри47, вождь! – старичок стукнул себя в колено. – Красива у тысяцкого жена-то?

– Стройная, как викунья! Белая, как снега! Очи словно озёра! В них утонуть впору, как в Урубамбе! Груди торчат, у пумы! Лона коснёшься – тысячу чаш испил!

Инка, выслушав, предложил:

– Найди-ка смотрителя Дома Избранниц, это мой дядя, именем…

Пики-Чаки шагнул на путь вызволения из неволи дочери и жены Ольáнтая, самозваного Инки.

Вздумавши в свою очередь примириться, вечером в тот же день Титу Йáвар, переодевшись, шёл к Вождю Куско и, заметая след, впал в квартал иноземцев, где, морщась, слушал речь варваров, обонял чуждый запах и раздражался видом плащей, балахонов, мантий. Вверх по ручью он поднялся до Саксавáмана и, глянув крепость, крашенную закатом, втиснулся в щель меж блоками в переулке. Он постучал; камень сдвинулся. Маршем лестниц он опустился, круто свернул, брёл-брёл… Тупик с рычагом… Он дёрнул, чтоб, отвалившись, лёг над ручьём помост из камня. Далее – ход в светильниках, охраняемый людоедами, каковых специальным кольцом оттаскивали. Он добрался до полога и отвёл ткань. Золотом сверкнул зал, там бывшие обернулись. Синчи Йупанки молвил вставая:

– Распри наших родов – тень случая, но вражда к полукровкам новой династии – чувство вечное!

Гость уселся.

Переодетые узнавались. Ёжился Анта Кена. Вдаль смотрел Рау-Áнка, советник и жрец Ольáнтая, гордый инка. Оглядывался вождь чилийский. Вполголоса говорил Кóхиль в огромной шапке с чимусцем Чи с его длинной подвеской из изумрудов, висшей под носом. Прибыли Мама Вако в платье служанки и – с нею – инка инка-панака, стриженный и с огромными вставками в мочках, встреченный возгласом:

– Апу Кáмак!

Сразу Вождь Куско начал:

– Часто кондоры собираются? Наконец-то их мысль одна. Срок решать, открывать ли плотину.

– Честные благородные! – встрял Кóхиль, коего всё ещё двор не принял. – Что словá, когда знать нужно, будет ли польза Тумпису и его брату Чиму, если высокий вал Тумписа укрепит ручей ваших тщет? Кóхиль – он есть батаб батабов! Он мёрзнет в Куско! Он, устав, спросит вас: что на Север пришли, бьёте Чиму, кою завоевали? Сдайтесь – или вот меч вражды, триста тысяч – за Айавакой!

Дёрнулся Апу Кáмак. – Пусть начинает войну твой царь. Обещаю ему Айаваку с Чиму.

– Кто ты – бог Солнце, что обещаешь? Дождь лил – пруд пучился, а в зной высох.

– Знай, батаб, – Титу Йáвар полез в свою сумочку за понюшкой. – Перед тобою – внук Апу Кáмак мой от почтительной дочери Мамы Вако и сын правителя. Он наш царь, коль плотину откроем… Верь нам. Ибо обманем – Тумпис нас шапками закидает, так? – он нюхнул табак. – Будет вашим берег от Тумписа и до Чинчи.

– Но… – шептал Анта Кена, – что это? Апу Кáмака Набольшим?

– Как? Наместник за всех сказал?! – взъерепенился старичок Вождь Куско. – Страны у моря – дивны, их дарить глупо. В Чан-Чане мы – Чи не даст соврать – в последней войне взяли золота и сокровищ – что хватит выстроить целиком Дом Солнца! Мы, кроме прочего, вотчины там иметь хотим!

Чимусец Чи скривился, но промолчал. Кóхиль, слушая, фыркнул.

– Будем горланить, как обезьяны, чтоб друзья поняли, с кем связались? Славно! Будем твердить: не отдадим! всё наше! – и Титу Йáвар кинул косицу через плечо. – Чтоб ходить под бастардами до скончания века? Выход есть: потерять ряд стран, но взять власть. Мне Восточного края хватит. Ты, Анта Кена, не удовольствуешься аймарцами? А Ольáнтаю, о, мудрейший наш Рау-Áнка, мало покажется взять женой Маму Вако, пальу империи, дочь мою?

– Вместе с землями ванков, – та настояла, – чтоб опереть на них ножку трона будущего супруга… И земли Йýкай, чтобы не знать препон посетить, коль вздумаю, сына, славного Апу Кáмака, будущего владыку…

– Верхнекусканского лишь владыку, смею напомнить! – вскипел Вождь Куско. – Нижняя óбщина – наша, или, считайте, видите спины древних родов гривастых… Что же друзья молчат? – перешёл он на руна-сими, так как до этого перепалка велась на особом жаргоне инков.

– Чили! – выкрикнул вождь чилийцев.

Чимусец Чи, мотая подвеской под носом, выпел:

– Чимор Великий мыслит, как быть. С одной стороны – обида, просятся у Великого Тумписа сто тысяч копий произвести с Куско то, что и он сотворил с Чан-Чаном, с нашей столицей. Но нужны дочь, что в Куско в Доме Избранниц, и сын-заложник. Пусть их спасут всесильные, ради Чиму… Чимор Великий начнёт бунт лишь в этом случае.

– Чили! – чилийский вождь встал. – Речку не переходите, там наши земли! Я, Лаутаро, брат Тайлятаро, в Куско заложник, всё сказал.

Ибо, кроме стремления приукрасить Пуп Мира массами иностранных курак, «была мысль избавить империю и все земли от бунтов и от восстаний. Империя была столь растянута, что немало стран находились в тысяче лиг от Куско, были они все крупные и воинственные, как Киту и Чили и прочие их соседи. Инки и опасались, что, по причине далёкого расстояния до тех мест и сил жителей, те провинции бы восстали; и в этом случае они запросто бы могли столковаться, чтоб создать коалицию стран в империи и напасть на центр всюду, а это стало б грозной опасностью и, как знать, привело бы к крушению власти инков».

Что, в общем, и намечалось. Бунт был назначен на Созревание, то есть март, следующего 5043220 года произрастания Сейбы-Небодержательницы, как сказал Кóхиль, и – сорок пятого года от воцарения Пача Кýтека48 с его кланом, по счёту инков.

Подпольщики разошлись. Кóхиль брёл в Дом Послов проулком, обходя стражу. «О, как домой хочу! Сколько раз мне нырять в опасность? О, в море Пуна!»

Дотронулись до плеча.

– Не сметь! – он вскрикнул.

Самоотверженные повлекли его.

В Красном Городе, в златой комнате, в чёрной робе, с красною бахромой на лбу, восседал муж сухонький и морщинистый.

– Кóхи, мы не друзья?

– Ты кто?! Втащил в логово… В чьём я доме? Или на небе? Дом твой богатый!

– Мы не на небе… – По мановению Вáрак принёс кувшин. – Мы – Набольший, господин всего мира. Жаждем быть смердом Тумписа. Можно?

Влив в себя водку, Кóхиль расслабился. А хозяин понурился, уперев длань в колено.

– Мы просим мира… Кóхи, на корточках пред тобой сидим… Каньары нас разгромили, кто смерды Тумписа. Инки ропщут… Выручь! В дар дадим Чачапуйу, будешь царём там. Не ссорь с Тумписом!

«Счастье! Радость! Бакаб! Опахало Небесное и Небесный Букет вдруг ко мне плывут! Чачапуйа в сто раз больше Пуны!» – мнил тýмписец.

И взмыл в воздух.

– Хочешь жить? Говори, сколь у Тумписа войска?

Он упал нá пол, и шапка брякнулась, из носу текла кровь.

– Сто тысяч…

Вáрак поднял его, швырнул в стену.

– Врёшь! У нас в Айаваке рать!! – стал вопить император. – Нас не разбил никто! Можем в Тумпис быть завтра! Тýмпальу кончим, род твой повесим!! Ну?!