Прибавление семейства - Мария Владимировна Воронова

Гортензия Андреевна хихикнула:

– Это не то, что вы подумали, Ира. Мудопис означает всего лишь муж дочери писателя. А сама Чернова, стало быть, писдочка, писательская дочка.

Ирина со смехом покачала головой:

– Вы шутите.

– Ничуть. Отцом пропавшей супруги Чернова был не кто иной, как Виталий Горбатенко.

– А кто это?

– Ах, Ирочка, тут мне следует закатить глаза и прошептать «так проходит слава мирская», желательно по латыни, но я, пожалуй, воздержусь от театральщины. В мое время Виталий Горбатенко был весьма крупная фигура, настоящий мастер пресловутого конфликта хорошего с лучшим. Такой, знаете, парень от сохи, бедняцкая косточка, коммунист, фронтовик, ни на волос не отклонялся от генеральной линии партии, регулярно выдавал на-гора тонны шлака, как доменная печь, но не думаю, что у кого-то хватало сил перелистывать его чугунные страницы.

– Я о нем даже не слышала никогда.

Ирина постаралась вызвать в памяти стеллажи в дачной библиотеке, где она была частой гостьей. Так хорошо было после солнца зайти в прохладный и сумрачный зал с чуть уловимым ароматом затхлости от старых книг, провести ладонью по потрепанным коленкоровым корешкам… Тяжелые, богато изданные кирпичи многотомных эпопей, на которые были щедры авторы сталинской эпохи, стояли на полках тесными рядами, и, кажется, за годы, что их никто не брал, подверглись диффузии и образовали монолит. Ирине порой становилось их жалко, как одиноких стариков, но читать эту писанину было невозможно. Кажется, фамилия Горбатенко не попадалась ей на глаза, или она просто не запомнила?

– Когда-то он имел большой вес, был даже депутатом Верховного Совета, – сказала Гортензия Андреевна, поправляя шарфик перед зеркалом, – но время безжалостно к халтурщикам и проходимцам. Я сама его запомнила только потому, что он давным-давно приходил в нашу школу на встречу с учениками. И как ни странно, произвел на меня очень хорошее впечатление.

– Почему странно?

Гортензия Андреевна засмеялась:

– Ознакомившись с тем словесным клейстером, что выходил из-под его пера, я представляла себе невыносимо скучного бюрократа, напыщенного и тупого, а пришел симпатичный человек и интересный рассказчик. Ребята слушали открыв рты, да что говорить, я сама чуть не прослезилась, когда он поведал историю, как крестьянские дети прятались в лесу несколько дней, и единственным источником тепла была их корова. Можно сказать, что тогда я на практике убедилась, что личность творца и его произведения далеко не одно и то же. Ну все, Ирочка, побежала, а то, не дай бог, столкнусь с Кириллом.

«А интересно, от кого это прятались в лесу крестьянские дети? От ужасов царизма или от большевиков?» – подумала Ирина, закрыв за старушкой дверь.

Нет, не знает ответа Гортензия Андреевна, ибо на встрече с пионерами и школьниками писатель точно обошел этот вопрос. Наверное, перо у него потому и было тяжелое и клейкое, что слишком о многом приходилось молчать. Слишком многие факты нельзя было перенести на бумагу, а пустоты приходилось заполнять лозунгами и демагогией.

«Ладно, не будем лезть в душу продажному творцу, – улыбнулась Ирина, с наслаждением вытягиваясь на постели, – проблема эта вечная, как настроить свою лиру – под тихий камертон человеческой души или по указке тех, кто тебе платит. Горбатенко свой выбор сделал и набряцал неплохой капиталец, как политический, так и материальный. Автор роскошно изданных многотомных «опупей», даже если их никто не читает, – фигура мощная, народ прислушивается к его великому мнению по всем вопросам, от ядерной физики до медицины. А тут еще депутат Верховного Совета. Глыба, матерый человечище. В качестве потенциального тестя вариант просто идеальный, особенно если ты голодранец без роду и племени. Браки по расчету пока еще никто не отменял».

Подумав так, Ирина загрустила. Была в ее жизни история, когда однокурсник, который ей очень нравился, скоропостижно женился на толстой Элле только потому, что та была дочкой проректора. Ирина тогда целую ночь проплакала от обиды, что парень оказался таким меркантильным дураком и слабым человеком. Были на курсе и другие ребята, про которых знали, что женились они ради ленинградской прописки и возможностей родителей супруги. В студенческой среде таких альфонсов немножко презирали, чуть-чуть завидовали, часто такие молодые мужья, прорвавшись на новый уровень, теряли старых друзей, но разве утрата детской дружбы не разумная цена за успех во взрослой жизни? В конце концов, человечество всю свою историю смотрело на брак как на выгодную сделку, и ничего, не вымерло, а совсем наоборот. Если сделка честная и обе стороны добросовестно исполняют договор, то, скорее всего, они даже будут счастливы. Романтика романтикой, а надо смотреть правде в глаза – брак по расчету может оказаться крепче брака по любви.

Но когда договор грубо нарушается убийством партнера, это совсем другое дело.

Крепко зажмурившись, Ирина вызвала в памяти лицо Черновой. Прошло много лет с их единственной встречи, детали забылись, исказились, но даже сквозь дымку прошлого ясно, что бедная Аврора Витальевна красавицей никогда не была. Это совершенно точно, даже если сделать поправку на тогдашнюю детскую ревность Ирины. С таким носом не была она никогда хорошенькой, даже в юности. Про фигуру и говорить нечего. Если снабдила тебя природа широким тазом, остается только терпеть. Ни одна диета не поможет, просто будешь живой иллюстрацией пословицы, что худая корова еще не газель. Короче говоря, Аврора явно даже в пору своего цветения не была девушкой, способной влюбить в себя такого избалованного женским вниманием самца, как Чернов.

Зато ее папа со своими практически неограниченными возможностями придворного писателя представлял в глазах Ильи Максимовича весьма лакомый кусочек.

«Вот сволочь, – от злости Ирина вскочила с кровати. – Вскружил девке голову, женился, высосал из тестя все возможные преференции, изменял направо и налево, а когда тесть помер, а состарившаяся и надоевшая жена попыталась качать права, хладнокровно убил ее так, что комар носа не подточит. А я сегодня вот этими самыми руками дала ему право собственности на все Аврорины богатства. Квартира в самом центре, дача, гараж, явно это папино наследство. Ильи Максимовича там ни копейки нету. Ну да, точно, я же помню, как в универе сплетничали, что он только формально по собственному желанию перевелся, а на самом деле его с треском выперли из первых секретарей. Что-то он там такое намутил, что даже суровые жители Крайнего Севера не вытерпели, дали пинка под зад. Там квартира была служебная, машина служебная, дача, если представить, что в тундре бывает дача, тоже принадлежала государству. Так что бедный Илья Максимович вылетел из кресла в чем был. А