Дисциплинарный санаторий - Эдуард Лимонов

Слово «террорист» — самое черное в санаторном словаре, практически антитеза белоснежного Идеального Больного. «Террористы» — фигуры со статью Антихристов. Часть их является в Европу с Ближнего Востока, из несанаторного мира, и мстит невинным населениям западных санаториев (с риском для собственных жизней) за продажу администрациями сверхсовременных оружий массового уничтожения их (террористов) врагам. До того как три сотни невинных американских морских пехотинцев были взорваны камикадзе — шофером-террористом в Ливане, невинный крейсер «Нью-Джерси» регулярно расстреливал из могучих орудий (с безопасного расстояния) невинными тысячами тонн снарядов ливанские деревни. Не подвергая сомнению действия родного санатория, всегда принимая за аксиому его «хорошесть», санаторный больной не способен понять мотивировок действий «ближневосточных террористов». Между тем, понять «террористов» легко, представив себе реакцию населения Бретани или Нормандии, если бы крейсер «Нью-Джерси» забрасывал бы своими невинными снарядами бретонские или нормандские деревни.

Встречаются еще в санаториях и местные террористы. Германские, французские, итальянские… В 70-х годах их было много больше. Наши террористы, обыкновенно, хорошо образованны. Ганс Баадэр, до того как сделаться главарем «банды» Баадэра, был многие годы главным редактором интеллектуального журнала «Конкрет», а Ульрика Майнхофф — талантливой журналисткой. Обыкновенно не принадлежа к People по рождению, наши террористы (как и подобает возбуждающимся) писали и пишут на своих знаменах имя People, конкурируя таким образом (непрошеные наемники) с администрацией за право представительства и защиты интересов People. У самих People нет ни способностей, ни возможностей разобраться: может быть, какие-нибудь террористы, став администрацией, защищали бы их интересы лучше? Не терпящая конкуренции администрация подавляет террористов старыми методами насилия. В 1988 году на территории Гибралтара special forces ее величества королевы английской застрелили троих ирландцев, подозреваемых в принадлежности к ИРА, самым диким и трусливым образом, с расстояния менее метра, безоружных. Один из террористов был пробит шестнадцатью пулями! (Интересно выглядит в свете этого события возложение мадам Тэтчер венка на могилу отца Попелюшко — жертвы польских special forces.)

И террористы, и администрация апеллируют к тому же ЧУДИЩУ, к People, по причине того, что рынок Идолов небогат. Бог покинул человека, кажется, навсегда или сделался безразличен к его судьбе, монархизм вдохновляет немногих, а популярность People у них же самих, очевидно, никогда не иссякнет. Если предложить санаторному словарю нижеследующее определение термина «террорист», то, разумеется, в санаторном обществе с ним никто не согласится; между тем, оно вполне сбалансированное и отличается бесстрастностью: «Террорист, террористы — индивидуум или группа лиц, исповедующих радикальные социальные идеи, каковые общество не умеет или не желает абсорбировать (предложить публичную трибуну для их обсуждения). Лишенные легального участия в борьбе идей, они вынуждены с оружием в руках (путем террористических актов) пытаться достичь оглашения и (как они надеются) последующей победы своих идей».

Популярные фильмы обыкновенно изображают «террористов» злобными молодыми людьми с неуравновешенной психикой. Предводительствует бандой психопатов, как правило, человеконенавистник средних лет (бритоголовый садист, или вариант — садистка-лесбиянка). Сравнив кинематографический имидж «террористов» с кинематографическими стереотипами «фашистов-нацистов», заметим общность. Очевидно, ни в каком кодексе не сформулированное, могущественное ТАБУ наложено на реалистическое изображение враждебных санаторной цивилизации групп, как прошлого, так и настоящего. (Множество ТАБУ вдруг обнаруживается в практике якобы всеразрешающего общества, если присмотреться.) Нацисты в фильмах обыкновенно или карикатурно глупы (в знаменитой серии MASH, в фильмах о французском Сопротивлении), или карикатурно жестоки. Трудно себе представить, как такие клоуны могли захватить всю Европу. В виде редчайшего исключения (как в фильме по роману Фредерик Фажарди «La théorie du 1%», где юный немецкий солдат растерзан толпой французских крестьян) возможно увидеть немецкого солдата не клоуном и не садистом, но жертвой. Настоящего реабилитирования фашистов-наци никогда не произойдет, так как у населения санаториев может возникнуть множество вопросов по поводу современности. Не следует забывать, что самая суровая критика капитализма исходила от национал-социализма.

Моральное осуждение врага, окарикатуривание его есть месть и одновременно вуду-церемония (изгнание памяти о прошлых унижениях, которым он подверг предсанаторную Европу, о том, что не «мы» победили Гиганта). Употребляемые по адресу врагов (прошлых и нынешних) и несанаторных обществ негативные фетишистские термины: тоталитаризм, нацизм, ГУЛАГ (советский, камбоджийский, эфиопский…), сталинизм, диктатура (чилийской хунты, Стрэсснэра, Ярузельского до 1989 г….) — есть охранительные ТАБУ, призванные блокировать мышление больного. Они запрещают мысль, пресекают все попытки понимания, заменяя сложнейшие и всякий раз различные явления действительности упрощенным имиджем-символом. ГУЛАГ и Тоталитаризм звучат сегодня с той же силой, как некогда АД и Геенна Огненная или Вечное Проклятие. Редко кто оспаривает в санаторной цивилизации упрощенные символические имиджи. Однако, прочтя случайно книгу Грэхэма Грина «Getting to know the General», вдруг обнаруживаешь на месте (покойного) «диктатора Панамы» — сложного и симпатичного человека Омара Торрихоса, на месте «диктатуры» — сложнейшую ситуацию маленькой страны, живущей, да, под диктатурой, но Панамского канала и Соединенных Штатов.

Употребительны в санаториях имена четырех всадников Апокалипсиса: Souffrance, Douleur, Misère, Pauvreté.[96] Этих предлагается избегать всеми силами, вплоть до самоубийства. Страшные всадники подстерегают отбившегося от стада, потерявшего работу несчастливца. «Если ты будешь плохо учиться, Джон (Жак),— говорят мамы санатория подросткам,— то твоя жизнь пройдет в компании Souffrance/Douleur/Misère/Pauvreté». Между тем четыре всадника, которых страшится санаторный мир, есть всего лишь расплывчатые характеристики жизни. Даже в различные десятилетия XX века у различных санаториев были свои представления о расшифровке символов-всадников. (В романах XIX в. возможно прочесть строки: «Он был так беден, что в комнате на полу не было ковра».) В 80-е годы XX века в санаторной Европе Misère/Pauvreté расшифровываются как отсутствие общепринятого комфорта. Для многих больных санатория необходимость ежедневно готовить пищу дома и невозможность посетить ресторан хотя бы раз в неделю есть Misère/Pauvreté. Между тем, пройдя тотчас после закрытия магазинов по торговым улицам городов Западного блока, можно обнаружить в ящиках вдоль тротуаров овощи, фрукты, подсохший, но отличный хлеб, обрезки мяса и рыбы в таком количестве, что становится ясно, почему «Голод» не добавлен пятым всадником к четверке. (Выходец из Восточного блока — автор этих строк, не раз обращался к услугам ящиков на рю Рамбуто и рю де Бретань, успешно дополняя свою диету. Уже будучи писателем. Эмигрантам из Азии и Африки европейцы смотрятся пресыщенными и неразумно придирчивыми гурманами.)

Что касается Souffrance/Douleur, они вовсе не означают в санаторном обществе пытки каленым железом или колесование, как в средневековом. Разумеется, побитый хулиганами гражданин испытывает реальные физические страдания и боль, но в таком случайном качестве они нисколько не пугают санаторных больных. И граждане не боятся ежедневно садиться в миллионы автомобилей, несмотря на много тысяч смертей в год и еще большее количество увечий. Механическое, выборочное насилие автострад никого не пугает.

Те же Страдания/Боль употребляются в санатории для обозначения моральных терзаний, отрицательных психологических эмоций. Скажем, souffrance от зависти к материальному уровню жизни соседа, получившего наследство, douleur подростка от невозможности приобрести мощный мотоцикл. (Мы оставим Страдания/Боль в области личных отношений по поводу потери любимого человека (измены, смерти) без комментариев, так как нас интересует «человек социальный».)

В своем основном, генеральном, смысле Souffrance/Douleur в санаторном обществе символизируют иррациональный страх этого общества перед несанаторной, «натуральной» действительностью. Страх обитателей теплой искусственной камеры-пузыря перед вольным миром вне его. Страдания и Боль в этом контексте есть процессы, свойственные активной, не защищенной, но и не скованной санаторным режимом жизни. Могучим кодексом санатория Страдания и Боль признаны, безусловно, отрицательными. Согласно этому кодексу эмоции больных должны быть положительными, а существование должно быть pleasant.[97] Приносить pleasure.[98]