Дисциплинарный санаторий - Эдуард Лимонов

Если добавить к вышесказанному, что каждый житель санаториев есть не добровольная, но потенциальная жертва возможного ядерного конфликта, то влияние жертвы на современный мир видится монструозным.

Ревизионизм как мировоззрение и идеология

Поклонник поэта Шелли Альфред Нобель писал в одном из писем в 1876 году:

«Я должен изобрести субстанцию или машину такой ужасной силы массового уничтожения, что война будет таким образом сделана невозможной навсегда».

До этого, в 1862 году, он уже изобрел нитроглицерин, а в 1867 году — «безопасную пудру Нобеля», иначе говоря, динамит. В 1890 году он высказался определеннее:

«Все войны будут остановлены мгновенно, если оружие — бактериология».

К 1892 году Нобель отточил свой каннибальский оптимизм:

«Мои фабрики могут покончить с войной быстрее, чем ваш Конгресс (мира.— Э.Л.). В день, когда два армейских корпуса будут иметь возможность уничтожить друг друга в одну секунду, все цивилизованные нации отшатнутся от войны с ужасом и разоружат свои армии».

Альфред Нобель был не единственным мечтателем подобного рода. Карнеги и Крупп высказывали похожие мечты. Мы знаем, что ни две мировые Бойни, случившиеся с тех пор, ни изобретение орудия ядерного уничтожения (с убедительной демонстрацией его возможностей в Хиросиме/Нагасаки) не привели к разоружению армий. Напротив, к небывалому в истории супервооружению обоих видов, и ядерному (для тех, кто имеет возможность), и «обыкновенному». Предсказание же Великого Альтруиста Нобеля сбылось наполовину: над территориями Европы и ее space-колоний, вооруженными, как никогда, незримый и невидимый повис СТРАХ: PAIX ATOMIQUE. И это феномен государств-санаториев, объединенных в блоки, вызвал к жизни и поощрил развитие орудий массового производства жертв (extermination[82]) — водородные бомбы и нейтронные бомбы. Закономерно находясь в конце цепи: Нитроглицерин — Динамит — Химическое и Бактериологическое оружие — Супербомбы, разрушившие Гамбург и Дрезден,— Ядерное оружие появилось как следствие необходимости уничтожения больших человеческих масс, оно было найдено ищущими его. Не злобная природа человека, но нужды супергосударств, объединенных в блоки, повинны в его появлении.

Вытеснив вооруженные конфликты (самый серьезный и опасный — Корейская война) вовне, PAIX ATOMIQUE не лишил санаторную цивилизацию агрессивности, она активно присутствовала в ссорах человечества. Более того, разделившись на два блока, она вынудила и большинство стран за пределами санаторной системы разделиться подобным же образом. Часто выступая инициаторами мировых конфликтов, санатории участвовали в них своей финансовой мощью или частью своих армий в колониального стиля войнах не на санаторной территории. (Для Соединенных Штатов — война во Вьетнаме, для Франции — Алжир, Чад, для Великобритании — Фолклендская война, для СССР — Афганистан.)

Страннейший (небывалый в истории) АТОМНЫЙ МИР, продолжавшийся сорок лет, привел к фантастической деформации психики и сознания населений санаториев, «защищенных» взаимным ядерным шантажом блоков (в сущности, общей концепцией коллективного самоубийства). Санаторная цивилизация внушила своим населениям отстраненное, внеисторическое, постисторическое сознание. И если «наложивший на себя руки» Восточный блок выбыл из санаторной цивилизации в досанаторную, то западные санатории продолжают свое безмятежное существование.

Избегнув истории, вся его деятельность направлена лишь на усовершенствование условий жизни. Удалив агрессию за пределы стен санатория (он совершает агрессию против природы), западный европеец вынужден рефлектировать по поводу событий во враждебном санаторном блоке, в «неразвившихся» странах за пределами санаторной цивилизации. Или по поводу истории европейской цивилизации, ее прошлого, досанаторного периода. Так, буржуазная приличная семья, не имея тем для разговоров (у них самих ничего не происходит), бесконечно злословит за обедом, обсуждая поведение скандальных соседей или семьи консьержки. Рефлектировать, занимать позицию необходимо — на это толкает санаторного человека насущная необходимость убедиться в собственной жизни, иначе не различимой, так как в ней нет достаточно крупных серьезных ориентиров. Идентифицировать себя по внутренней санаторной шкале ценностей все сложнее. Лево-правая политическая принадлежность сегодня практически потеряла смысл, сменившись общей прогрессистско-либеральной ориентацией. В банках с надписями: Социалисты, RPR, UDF[83] и даже PCF[84] — сидят одного вида насекомые. Разница между Барром и Миттераном лишь в популярности. Точно так же невозможно определить себя в Соединенных Штатах принадлежностью к Демократической партии или Республиканской. (Заметим, что сегодня определения «гомосексуал», или «бисексуал», или «фанатик джаза», или «антисемит» куда четче определяют человека.) То, что в поисках сильной идентификации санаторный человек обращает свой взор туда, где льется кровь и происходит история, лучше всего доказывает факт, что в самих санаториях история остановилась. «Я против апартеида в Южной Африке,— заявляет санаторный гражданин,— против режима Саддама Хусейна в Ираке, против сербов и за хорватов»,— и этим причащается к реальным: трупам, бунтам, крови и войне. Подписывая обращения в защиту или участвуя в демонстрациях (часто невпопад и порой вовсе не за «правые» дела, как ему кажется), он (ложно) чувствует себя участвующим. В основе желания определить себя по отношению к событиям чужой истории лежит здоровый порыв вовне, из мертвого санаторного покоя постистории — в ИСТОРИЮ.

В своей атомной тишине западный европеец сделался высокомерен и самовлюблен. Он с упоением читает мораль странам и нациям и всей истории человечества, поощряя их только в тех случаях, когда их поведение копирует санаторное. Чужие традиции он не уважает, он не может допустить и мысли о том, что режим, не называемый «демократическим», может быть удобен для жизни человека. Навсегда оставшийся миссионером, сегодня он распространяет не христианство, но санаторный образ жизни. Мир за пределами его санаторного блока для него — Барбария, где (таким он видит его по теле) злобные диктаторы правят нищими народными массами и происходят лишь трагические события: бунты, смертные приговоры и убийства. То, что бунты происходят несколько дней за многие годы на нескольких улицах страны и что, не обращая внимания на диктаторов, а в ряде случаев (о, шокинг!) с их помощью населения неразвитых стран могут жить вполне удовлетворенной жизнью, санаторный человек не допускает. (Когда они просто живут тихо и не спеша, «неразвитые» страны исчезают с экранов теле.) Более всего санаторный человек презирает неспокойные, возбуждающиеся страны, где группы людей стреляют друг в друга, вместо того чтобы остановиться и завести у себя хорошую жизнь, как «chez nous».[85] Гражданин санатория напоминает сидящего в колесном стуле чистого и сытого инвалида, презрительно осуждающего атлетов на стадионе: «Не так! Неправильно!» Сегодня он моралист, однако еще 40 лет тому назад (мгновение для жизни человечества) со страстью предавался самоуничтожи-тельной Бойне и прекратил ее далеко не по собственному желанию.

В периоды бездействия, так сказать «штиля» в истории, и ранее наблюдалось явление переосмысливания «действующих» эпох и их dénoncement.[86] Настроение, подобное современному, некоторое время господствовало в Европе после Венского конгресса 1814 года.

После Ялты же PAIX ATOMIQUE на целых сорок лет заморозил карту Европы, насильственно остановил историю. И утвердил бы вечную Ялту, если бы не психологическое оружие. Одним из мощнейших средств психоуничтожения послужил ревизионизм.

Ревизионизм есть метод ведения «холодной» войны, сознательный или подсознательный, он — основной ее метод.

Посмотрим, как употреблял ревизионизм Западный блок. Ялта как символ «несправедливого» передела мира вызывала все большее возмущение по мере отдаления от февраля 1945 года. До Ялты важнейшим историческим событием ревизионизм сделал договор о ненападении между Германией и СССР (1939 г.). Мюнхенский же договор (1938 г.), где Великобритания и Франция отдали Германии чехословацкие Судеты, поощрив ее формально на экспансию на Восток, ВЫПАЛ из истории. Известно, что он произошел, и тотчас после войны его называли «позорным» (среди прочих — Черчилль), но ревизионизм превратил «Мюнхен» в полузабытую дату, как и множество других, позорных для Запада дат 30-х годов. (Отказ Запада от предложения Сталина воевать совместно против нацизма везде, где он появляется, в 1936 г. в Испании… Преступное эмбарго Франции и Великобритании на экспорт оружия республиканской Испании…) На Западе предпочитают не помнить, что отлично вооруженные и многочисленные чехословацкие войска не сделали ни единого выстрела против вошедших в Судеты немецких войск (а через год в Богемию и Моравию); что Польша, управляемая в это время полуфашистским режимом «полковников» (подписавшая договор о нон-агрессии с Германией еще в 1934 г.), позволила себе оккупировать часть чехословацкой территории — Тешин. Как и то обстоятельство, что до самого конца 1939 года Гитлер серьезно надеялся на создание англо-германского блока…