Августовские пушки - Барбара Такман

Кроме сторонников «плана-17», находились военные критики, которые выдвигали веские аргументы в пользу оборонительной стратегии. Полковник Груар в книге «Ла гер эвантюэль» («Будущая война»), опубликованной в 1913 году, писал: «Мы должны прежде всего сосредоточить свое внимание на угрозе наступления немцев через Бельгию. Предвидя, насколько возможно, логические последствия начального этапа нашей кампании, можно не колеблясь утверждать, что если мы сразу же начнем наступление, то потерпим поражение». Но если Франция подготовится к отражению наступления правого крыла немецких армий, «все шансы будут в нашу пользу».

В 1913 году Второе бюро собрало достаточно информации об использовании немцами резервистов в качестве солдат действующей армии, и французский генеральный штаб уже не мог игнорировать этот решающий фактор. В руки французов попали комментарии Мольтке на маневры 1913 года, где говорилось о таком использовании резервистов. Майор Мелот, бельгийский военный атташе в Берлине, сообщил о своих наблюдениях, касающихся необычайно большого призыва резервистов в Германии в 1913 году, из чего он заключил, что немцы формируют по одному корпусу резервистов на каждый корпус солдат действующей армии. Однако авторы «плана-17» не хотели менять своих убеждений. Они отвергли доказательства, говорившие о необходимости перехода к оборонительной стратегии, потому что их сердца и надежды, их подготовка и стратегия были неразрывно связаны с наступательной концепцией. Они убеждали сами себя в том, что немцы используют части резервистов только для охраны коммуникационных линий и для «пассивных фронтов», а также как крепостные и оккупационные войска. Они сами отклонили идею обороны границы с Бельгией, утверждая, что, если немцы растянут войска по всему правому флангу вплоть до Фландрии, их центр окажется настолько тонок, что французы, по выражению Кастельно, разрежут его пополам. Усиление правого крыла германских армий даст французам преимущество по численности войск в центре и на левом фланге. Смысл этого был заключен в классической фразе Кастельно: «Тем лучше для нас!»

Генерал Леба, покидая улицу Св. Доминика, где он совещался по этому вопросу, сказал, обращаясь к своему заместителю; «У него три звезды на рукаве, а у меня две. Как я могу с ним спорить?»

«КАЖДЫЙ АНГЛИЙСКИЙ СОЛДАТ...»

Начало разработки Англией и Францией совместных военных планов относится к 1905 году, когда Россия потерпела от японцев поражение, имевшее далеко идущие последствия: оно нарушило равновесие сил в Европе. Неожиданно и одновременно правительства всех стран поняли, что, если бы они выбрали этот момент для развязывания войны, Франция оказалась бы без союзника. Германия сразу же решила произвести пробу сил. Три недели спустя после русского поражения под Мукденом в 1905 году Франции был брошен вызов: 31 марта произошло сенсационное появление кайзера в Танжере. Французам стало ясно, что Германия вновь пытается прощупать возможность осуществления того «опять» и использует ее если не сейчас, то в скором времени. «Как и другие, я приехал в Париж в тот день в 9 утра, — писал поэт Шарль Пеги, — Как и многие, в одиннадцать тридцать я знал, что в течение этих двух часов начался новый период в истории моей жизни, в истории моей страны, в истории мира».

Что касается его жизни, то слова Пеги оказались пророческими. В августе 1914 года он пошел добровольцем на военную службу и был убит в бою под Марной 7 сентября.

Англия так же резко реагировала на вызов в Танжере. Ее военные институты в то время подвергались коренной перестройке, которой руководил комитет лорда Эшера. Кроме него, в комитет входил энергичный первый морской лорд сэр Джон Фишер, сотрясавший флот взрывами своих реформ, а также армейский офицер сэр Джордж Кларк, известный своими современными идеями в области стратегии империи. «Триумвират Эшера» создал имперский комитет обороны для руководства политикой, касающейся ведения войны, в который Эшер вошел как постоянный член, а Кларк — как секретарь. «Комитет Эшера» даровал армии пока безгрешный генеральный штаб. Как раз в то время, когда кайзер, нервничая, разъезжал по улицам Танжера на слишком горячем белом коне, генеральный штаб проводил теоретическую военную игру, основанную на предположении, что немцы пойдут через Бельгию широким фланговым маневром на север и запад от Мааса. Карта маневров заставила начальника отдела военных операций генерала Грирсона и генерала Робертсона сделать вывод, что шансов остановить немецкое наступление почти не будет, если «английские войска не прибудут на место боев быстро и в достаточном количестве».

В то время англичане рассчитывали на ведение кампании в Бельгии только своими силами. Бальфур, консервативный премьер-министр, немедленно попросил представить ему доклад о том, как быстро удастся отмобилизовать четыре дивизии и высадить эти войска в Бельгии в случае вторжения Германии. В разгар кризиса, когда Грирсон и Робертсон находились на континенте, изучая местность вдоль франко-прусской границы, правительство Бальфура оказалось не у дел.

Нервы у всех сторон были напряжены до предела в ожидании, что Германия, возможно, воспользуется поражением России и начнет войну грядущим летом. Никаких планов взаимодействия английских и французских армий еще не существовало. Поскольку Британия переживала муки предстоящих всеобщих выборов и все министры разъехались по стране, участвуя в предвыборной борьбе, французы были вынуждены сделать неофициальные предложения. Их военный атташе в Лондоне майор Уге вступил в контакт с активным и деятельным посредником полковником Репингтоном, военным обозревателем газеты «Таймс», который с благословения Эшера и Кларка начал переговоры. В меморандуме, представленном французскому правительству, Репингтон спрашивал: «Можем ли мы считать в принципе решенным вопрос о том, что Франция не пересечет бельгийских границ, если ее не вынудит к этому Германия, первой нарушив нейтралитет Бельгии?» — «Определенно да», — ответили французы.

Понимают ли французы, спрашивал полковник, намереваясь одновременно и предупредить и подсказать, что «любое нарушение бельгийского нейтралитета означает для нас автоматическое выполнение наших договорных обязательств?» За всю историю ни одно английское правительство не брало на себя обязательств автоматически предпринимать какие-либо действия в случае определенных обстоятельств, однако полковник, закусив удила, мчался во весь опор, опережая события.

«Франция всегда рассчитывала на это, — был несколько ошеломляющий ответ, — однако мы никогда не получали официальных подтверждений этому».

Посредством других наводящих вопросов полковник выяснил, что французы не очень верили в успех независимой английской кампании в Бельгии и считали, что объединенное командование — французское на суше и английское на море — «совершенно необходимо».

Тем временем на выборах победили либералы. Традиционно выступая против войны и авантюр за границей, они были уверены в том, что добрые намерения могут сохранить мир. Их новым министром иностранных дел стал сэр Эдвард Грей, переживший смерть своей жены, скончавшейся через месяц после его назначения на пост. Новый военный министр в кабинете Ричард Холдейн был юристом и приверженцем немецкой философии. Когда его спросили в Комитете обороны, какую армию он хотел бы создать, он ответил: «Гегелевскую». «После этого разговор прекратился», — писал он.

Грей, которого французы пытались осторожно прощупать, дал понять, что у него нет намерения «отступать» от заверений, данных Франции его предшественником. В первую же неделю своего пребывания в кабинете он спросил Холдейна, разработаны ли Англией какие-либо мероприятия на случай выступления вместе с Францией при возникновении чрезвычайных обстоятельств. Холдейн просмотрел все папки, но ничего не обнаружил. Проверенное им расследование показало, что переброска четырех дивизий на континент займет два месяца.

Грей поинтересовался, нельзя ли провести в качестве «военной меры предосторожности» переговоры двух генеральных штабов, не связывая при этом Англию какими-либо обязательствами. Холдейн проконсультировался с премьер-министром сэром Генри Кэмпбеллом-Баннерманом. Несмотря на свою партийную принадлежность, Кэмпбелл-Баннерман лично был любителем всего французского и даже иногда отправлялся на пароходе через пролив, чтобы пообедать в Кале. Он дал свое согласие на переговоры между штабами, хотя и с некоторыми оговорками в отношении упора на «совместные приготовления». Приближаясь, по его мнению, при существующем положении дел «весьма близко к почетному взаимопониманию», страны могли нарушить привлекательную свободу Антанты. Дабы избежать подобных неприятностей, Холдейн устроил так, что для французов было составлено письмо, которое подписали генерал Грирсон и майор Уге, гласившее, что эти переговоры ничем не обязывают Англию. Установив такую безопасную формулу, он дал согласие на открытие переговоров. Таким образом, он, Грей и премьер-министр, не поставив в известность других членов кабинета, дали возможность событиям развиваться по воле военных.