Нора - Эли Бар-Яалом
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот мы и сидим опять у нас дома, нo на этот раз — в большой комнате, на диване. Шар под потолком ярко светится, а на ковре Маки увлеченно нянчит девочку из сказки — годовалую Марго. Ее родители беседуют о чем-то с Мареком, а Тшаен, вооружившись молотком, вешает над диваном репродукцию — подарок нам с ней от Норы с Володей. На картине изображены две руки, рисующие одна другую. Именно так я и представлял себе ее, когда описывал голландского художника Маурициуса Эсхера, которого почему-то вся Земля называла Эшером. Но рисовать, как он, я, конечно, не смог бы. Мы с Руэлом налаживаем видеоаппаратуру. Росси уже умчался домой, к жене и детям. Нашего сына, как всегда, нет дома. Что ж, у каждого своя история.
Экран мерцает, и на нем появляется растолстевший, обрюзгший и погрустневший бард из Хайфы, автор «Бригитты», Арнольд Балгевойрос. Со вздохом он прижимается небритой щекой к гитаре, берет аккорд и начинает:
В конце дорог, в конце концов, за краем Ойкумены, мы — семь певцов, семь мудрецов, семь кузнецов вселенной. Мы неподвижно целый день сидим, содвинув руки, умеем свет, умеем тень, молчание и звуки.
Кадр за кадром. Войны кончаются, не успев начаться, нo жертв не меньше. Изобретения устаревают, не успев внедриться, нo воздух не чище. Новые законы влекут за собой новые беззакония, а старые преступления становятся новой нормой. Дети убивают родителей. Родители насилуют детей. Власть тьмы. Тьма власти. Рагнарек, рок богов.
И мы удерживаем мир на невозможной грани от медных труб, от черных дыр, от добрых начинаний.
Нина Васильевна и Алеко прощаются с Норой (позже они обопрутся друг на друга, как два костыля, и Каин будет плясать на их невеселой свадьбе).
В Москве Нора и Володя мобилизуют мечтателей, забавлявшихся ролевыми играми. Сила их воображения, добро их любви должны изменить мир к лучшему. Но ролевики спорят друг с другом, что такое «к лучшему», и, в конце концов, ссорятся между собой и разбредаются по тусовкам.
Но мы не можем ничего, мы пыли бесполезней, поскольку сами — часть его и всех его болезней…
Хозяин с Хозяйкой, отложив гитары, собирают дома, в Хайфе, новый ковчег — тех, кто желает что-то сделать для спасения будущего от распада. Росси учит их тайному надмирному знанию. За пять лет занятий они понимают только одно: никакое тайное надмирное знание не сделает больше, чем простая молитва. И они откладывают записи в ящик, достают еврейские молитвенники и начинают изучать Тору. С лица Росси исчезает сардоническая усмешка. Он надевает кипу (и не снимает ее даже здесь, в Очене).
Нора мирится с Киршфельдами, дописывает «Марусю», нo по издательствам не ходит — все время тратится на работу с людьми, на ненавязчивые разговоры по душам, после которых люди уходят домой чище и светлее. Тем не менее, «Марусю» издают (я ей подыграл). Про Йашкну она почти ничего не пишет — таков уговор. (Ей разрешено описать двадцать восемь дней). Володя уходит из «Палтека» и колесит по белу свету с Норой. «Палтек» ищет себе другого системного администратора: им становится Феликс Маскиль, закодировавший себя от пьянства и прошедший курсы переквалификации в колледже.
Хайчик Рахамимов, стажируясь в одной из больниц Сан-Франциско, испытывает на себе превратности личной жизни, без памяти влюбившись в Дину Кросс; впоследствии темой исследования он выбирает проблему бесплодия транссексуалок.
Мы — славный хор певцов-скопцов, бессильный и надменный: семь наглецов, семь подлецов, семь беглецов вселенной…
Рождается Маргарита-Марго, как две капли воды похожая на тетю Марту в детстве. Володя попадает под обстрел недалеко от Газы, нo чудом остается в живых (все — чудом). Невидимые никому, кромe видеокамеры, на могиле Ярхибдемы, внука Лилит, со всего мира собираются домовые, эльфы, джинны и феи: последние шитхи, оставшиеся в живых. Обратив бледные лица в небо, к сияющему Ераху, они стоят в последней безмолвной мольбе, обращенной неведомо к кому.
Прохожий, если ты сейчас услышишь нас снаружи, на благо тех, кто верит в нас, помилуй наши души…
…И вдруг с дивана срывается Марек и кричит:
— Да прекратите вы эту тягомотину показывать!
Нора глядит на него изумленно и обиженно:
— Это не тягомотина, Марек. Это жизнь наша.
— Нет! — повторяет Марек, — это — тягомотина! Это ваш взгляд на жизнь, вы устали, нo ведь жизнь многопланова! Откуда вы знаете, может быть, только вашими усилиями оно и продержалось до сих пор! Почему, скажите, вo всем надо видеть только отрицательную сторону?
— А где положительная? — грустно вопрошает Володя, прижимая к себе Нору. — Понимаешь, Марек, тебя там пять лет не было. Нам виднее.
Марек качает головой.
— Сударь мой Владимир, я ведь не спорю: вам, изнутри, виднее. Информацию я всю уже получил, так как имел честь наблюдать творческий процесс господина Иермета. Но именно снаружи я, как объективный наблюдатель, говорю вам: не все потеряно! Не расстраивайтесь! Мне все нравится!
Нора по-особенному смотрит на него:
— Все нравится?
— А как же иначе, Норушка? Молю тебя, не считай, что ты мне изменила, или сделала что-либо предосудительное. Кто, думаешь, подсказал пану литератору этот поворот событий?
— Но…
— Нет, Норушка. Я тебя боготворю, нo я — герой не твоего романа. Господин Иермет работает на стыке жанров, и я отношусь, скорее, к эпической фантазии. Мне к лицу взрывать чудовищ и жениться на зачарованных принцессах. Я, собственно, уже подобрал себе подходящую принцессу в одном романе… может, ты читала, есть такие два соавтора под одним псевдонимом… впрочем, неважно. Будь спокойна, родная моя.
Мы долго молчим. Руэл-Каин перематывает пленку, складывает аппаратуру и выходит на террасу любоваться морем. Ему интересно.
— Может, займемся все-таки делом? — говорит, наконец, моя жена.
Все на нее смотрят. Она продолжает:
— Мы убедились, что, не нарушая правил, Землю не спасешь. Так давайте, определимся, что мы хотим.
— Спасти Землю! — говорю я, как дурак.
— Хорошо, — кивает головой Тшаен. — А книжка?
— Да кому она к гадам подводным нужна?
— Плохо, — говорит она. — Ты — автор, и на тебе лежит ответственность за героев. Но ведь за всю книгу тоже отвечаешь ты! Значит, перед тобой стоит более сложная задача: ты должен дописать ее так, чтобы все было хорошо, нo осталось интересным.
— Погодите! — почти хором кричат Нора с Володей. — Ведь мы вас именно так и придумывали! Мы можем помочь!
— Эту книгу просто так уже не допишешь, — возражаю я. — Не получится.
— А мы не будем эту дописывать! Мы начнем новую, счастливую, нo с теми же героями и в том же мире! Мы знаем, как это делается, мы поможем!
— Помогите, — просит Тшаен. — А заодно давайте что-нибудь поправим в вашей книге, а то вот нас, по вашей милости, налоги на экспорт заели, и их уже двести семьдесят лет как не могут снизить, разговаривают только!
— Понизят, — убежденно говорит Нора.
— А еще… — я задумываюсь, что, собственно, «еще». Ага, конечно. — Еще Система Связи тормозит, до Миле не достучишься.
— Так у вас система криво поставлена, — смеется Володя. — Ее, наверное, Нора изобретала. Исправим.
— Погоди, — перебивает Тшаен. — Ты их берег, пусть они нам помогут. Чтобы сына…
— А что — сына? — раздается голос из дверей.
…В дверях стоял Рнемет, трезвый и причесанный, и держал в руках чудесную маленькую игуану пронзительно-голубого, как небо над Землей, цвета. Игуана длинным языком лизала его подбородок.
— Мама, это тебе.
На маяке Еовриб зажегся двойной огонь, красный с золотым. Мы были дома, и мир был, несмотря ни на что, прекрасен. И тот, и этот.
Занавес
Ведьмы танцуют голыми.Шаманы камлают одетыми.Битлы говорят рок'н'роллами.Шекспиры поют сонетами.
Рыцарь гадает на шпаге,столяр заклинает верстак,но все занимаются магией!Так! Так! Так!
Гости приходят непрошенно.Счастье приходит негаданно.Лучшее — враг хорошего.Черт — не любитель ладана.
Пьяница просит о браге,трава — о небесной росе,но все занимаются магией!Все! Все! Все!
С нами поделятся планами,нас пригласят в соавторы.Зачем же нам быть бакланами?Лучше быть космонавтами!
Чистый, как лист бумаги,рождается мир из тьмы,и в нем занимаемся магиеймы! Мы! Мы!
Конец временсентябрь 1998 — апрель 2001.