Нора - Эли Бар-Яалом
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…- Береги мою Нору. Понял? Запомнил адрес, Александр-бань?
— Все понял, все помню. Тебе пора.
Марек окинул взглядом комнату, затем спокойно вылетел в ночное окно и растворился в воздухе.
2. Новый год в сентябре
Злодеяние на улице ха-Поэль произошло 24 сентября 1995 года, когда живущие вокруг верующие евреи готовились встречать Новый Год от сотворения мира пять тысяч семьсот пятьдесят шестой. Конечно, многое — дa хоть шеститысячелетний собеседник Марека — заставляет нас задаться вопросом: а как же это? Люди менее искушенные сочтут верующих евреев дураками, их исчисление — предрассудком, а подготовку к Новому Году — пустой тратой времени; таким образом менее искушенные люди решают большинство вопросов, становящихся на их пути. Мы же предпочитаем сомневаться в собственных мыслях, чем в чужих; посему сделаем предположение, что у верующих евреев, например, по-другому течет время. Достаточно оригинальное предположение, в духе современной физики.
К Новому Году готовится старшекурсник медфака Беэр-Шевского университета Хайчик Рахамимов: он привез на каникулы в Ор-Иегуду свою новую пассию по имени Смадар.
В молельнях по всей Святой Земле продувают роги-шофары, припоминают последовательность звуков, открывающую небесные врата. Не протрубишь — не откроются врата, мир не получит благословения. У нормальных людей Новый Год — праздник, а у евреев — работа.
А системный администратор К. в новогоднюю сентябрьскую ночь остался на работе в прямом смысле слова. Он сидит у компьютера и следит, чтобы ничего не испортилось в праздничную ночь. Один-одинешенек в большом здании завода микроэлектроники — ну, например, в городе Йокнеаме, под той же Хайфой. Прямо на монитор ставит администратор К. праздничные свечи, зажигает их и молится. Вначале — обычный текст из молитвенника, потом — свой, необычный.
— Господи! Дай доброго здоровья моим детям, и их детям, и всем их потомкам, сколько их есть на Твоем свете. Пошли доброй жизни всем моим женщинам, которые живы. Упокой души тех моих детей, что Ты по милосердию забрал себе: от Ханоха, которого я не помню уже — в Твоей книге написано обо мне, что я зачал его до потопа, нo я не знаю даже имени его матери — и до Тилэ, умершей два месяца назад — я хорошо помню, как зачал ее в Белоруссии от Бейлы Шойшвиной. Упокой душу моих добрых родителей Адама и Хаввы, моего брата Шитха и сестер, которых я не помню. И если люди не оболгали меня, если был у меня брат Абиль и я лишил его жизни — упокой его душу и прости меня за этот грех. Смилостивься, ведь я был подобен зверю, и нету тех дней в моей памяти.
В этот момент системный администратор К. слышит голос. Он часто слышит разные голоса, и его это не удивляет. Он сдерживается и договаривает слова молитвы, только потом спрашивая:
— Кто по мою душу на этот раз?
«Я пришла к тебе, чтобы ты помог» — говорится ему из пространства. «В тебе одном из живущих на земле нет моей крови; нo ты отпел и похоронил моего внука Ярхибдему. Я принесла тебе еще одно тело»
— Дорогая, прости, но — посмотри: вот это компьютер. Я работаю на компьютере. Это моя профессия. Разве я могильщик?
«Не пустословь. Я давала тебе любовь тысяч женщин. Я сделала твою жизнь легкой, хотя тебе была предусмотрена вечная кара. Ты не откажешь мне. Взгляни! Вот моя дочь, белокурая Каат. Она плясала перед тобой, когда поверхность земли обнажилась от вод».
— Да знаю я ее, знаю… Но как? Она же не могла умереть!
«Ее погубили сегодня те, для кого красота не имела значения. Только так можно было ее погубить; так и погубили. Ты ее отпоешь?»
— Спрашиваешь.
«Похоронишь?»
— Конечно.
«Я не беспокоюсь более. Прощай».
— Прощай, Лилит.
Голос больше не слышен. Тело упрятано в фургон: когда администратора К. сменят на посту, он поедет и сделает все, что надо. А пока можно заняться другими делами: например, компиляцией ядра операционной системы с красивым названием «Солярис»…
3. Русский язык хитрый
На кровати валялись: телефон с длинным шнуром, косметичка с облупленной крышкой, кошка с длинным хвостом, тарелка из-под мусаки (остатки соуса помянутая кошка потребляла с большим удовольствием), вилка с пластмассовой ручкой (изначально она была в тарелке, нo в результате кошкиных манипуляций возлежала на простыне; впрочем, вылизана вилка была дочиста той же кошкой, так что за простыню можно было не беспокоиться), одежда верхняя и не совсем (из благочестия от подробностей воздержимся), рукопись романа «Приключения программистки Маруси», прерванная на описании гибели атамана Падулия, стрелой пронзенного, и сама автор романа. Последняя распласталась на кровати по диагонали на всех описанных предметах (исключая тарелку и кошку, нo включая вилку) и читала задранный вверх двумя руками «Понедельник начинается в субботу». Официально (отговорка для самой себя) это называлось «вообще-то я пишу, нo сейчас освежаюсь для вдохновения». Под кроватью валялись тапки, ручка (которой, собственно, писался роман) и Евгений Замятин в виде неполного собрания его сочинений. «Прочти Евг. Замятина: он наш», написал Марек в последней эпистоле, и Нора, потратив всего четыре дня на «доставание», обзавелась «Избранными произведениями». Спорить не приходилось: Замятин действительно наш, нo отдыхалось лучше со Стругацкими.
Надо было напрячь волю и встать, нo не ради продолжения романа, а ради добавки мусаки, которой очень захотелось. Мелко рубленное мясо между двумя ломтями баклажана, под соусом, греческое лакомство. Нора могла бы такое приготовить и сама, нo эту мусаку занес Алеко, веселый и вечно хмельной старик без переносицы. «Кормись, невестка», сказал он. «Геннадий привет передавал». Это значило, что с утра он был на кладбище. Алеко не любил Нору, потому что она на Генину могилу никогда не ходила. «Да я же боюсь, Алексей Ставрович!» «А чего нас, мертвяков, бояться?» — отвечал он и заливался смехом. Он действительно считал себя мертвяком. Его Россия исчезла вместе с сыном, и смешалась с никогда не виденной Элладой предков. Весь мир живых для него существовал в призрачной дымке, готовый в любой момент исчезнуть окончательно. Может, потому он и прикармливал поганую невестку.
Она вдруг поняла, что, пока она думала о свекре, кто-то за окном сказал «Нора», и не один раз. Она выглянула в окно, и вздрогнула: на уровне четвертого этажа, ни за что не держась, парил маленький человечек. «Карлсон прилетел», почти спокойно подумалось вдруг.
Маленький человечек открыл рот и сказал «Нора». Его голос заглушался стеклом, но был слышен хорошо, хотя он и не кричал. Было немного похоже на сказку, поэтому Нора подошла к окну без всякого страха. Оно еще не было заклеено на зиму — все некогда. Она потянула ручку и открыла окно, впуская холод, запах дождя и голос незнакомца.
— Пусти, я из Москвы, от Соранского.
Ставень открылся до упора, и Александр Нгоньма оказался в доме. Серой рукой проворно задрал Норину голову вверх, потрогал — даже дернуться не успела — мочки ушей, пощелкал по шее. Покачал головой:
— Плохо питаешься. Давай слушай.
Вся комната стала наглядным пособием. Диаграммы рисовались пальцем на запотевшем окне, зубной щеткой на пыльном шкафу, авторучкой на листочках от недописанной «Маруси». Вилка, расческа и содержимое косметички превращались в элементы импровизированных трехмерных моделей. Нгоньма не использовал педагогических приемов — он просто излагал информацию так, что ее приходилось усваивать. То, что он рассказывал, было чуть-чуть похоже на то, что Нора уже где-то слышала, нo термины, принципы, и, главное, цели совершенно отличались. Нгоньма рассказывал, ни более, ни менее, общую теорию строения мира и человека. Все элементы мироздания, cогласно этой теории, были связаны в единую систему, созданную некогда чьей-то любящей рукой. Знающий систему мог лучше понимать происходящее вокруг, и выбирать правильный выход из любого положения. Вот появились чакры — нервные центры человеческого организма, столь любимые Аней Силантьевой, — только обозначались они не таинственными индийскими именами, а комбинацией букв и цифр. Александр-бань не признавал никаких алфавитов, кроме русского, и никаких цифр, кромe арабских: «нет старому места. Старое — вон». Чакры он называл точками. Из точек складывалась геометрическая схема человеческого тела, которое само оказывалось частью большей системы — семьи, общества, человечества. Норе понравилось, что все схемы были похожи одна на другую, как две капли воды.
Александр показывал различные способы взаимодействия мужчины и женщины. Разные «точки» у них при этом накладывались друг на друга по-разному. Вначале она подумала, что это такая «Кама-сутра», нo потом поняла, что он говорит не о сексе, а о жизни вообще.
