Наследница - Елена Невейкина

Провожатым с Баськой должен был идти Гожо. Договорились, что он якобы поедет навестить могилу прадеда, который, как говорил всем Мирко, стал ему часто сниться. Гожо уехал из табора за день до запланированного исчезновения Баськи и ждал её в условленном месте. Он взял лёгкую повозку с парой лошадей (одну нельзя, дорога дальняя, вдруг, что случиться с лошадью; а так — есть вторая). К месту встречи Баську должен был доставить один из посвящённых в план мужчин.

Всё получилось на удивление гладко. Попрощались с Баськой ещё на рассвете. Чергэн подарила ей колоду карт, сказав, что говорить они будут только с ней.

— Помнишь, что говорила тебе Бабка? Не запоминай значение, а слушай свои чувства. Карты — они для каждого свои. Так и с людьми. Доверяй своему сердцу, а не глазам и ушам.

Мирко молчал. Потом присел перед Баськой — огромный, лохматый — взглянул в глаза и серьёзно, как никогда ещё с ней не говорил, сказал:

— Ты покидаешь табор, но табор больше никогда не покинет тебя. Он останется в тебе, в твоей душе, потому что в ней есть кусочек цыганского духа. Иначе ты не смогла бы жить с нами, не научилась бы быть цыганкой. Запомни: что бы ни случилось, ты всегда сможешь вернуться, и тебя примет любой табор, как свою. Там ты всегда найдёшь любую помощь. И ещё, — он взял её за руку, — Ты очень сильная. Ты сильнее, чем сама себя считаешь. Всё, что ты захочешь — сбудется, ты сумеешь этого добиться. Не бойся, иди и не оглядывайся. Только помни, я всегда буду считать тебя своей дочкой.

Мирко поцеловал её в лоб и сразу отошёл. Чергэн тихо плакала, обнимая Баську. Пора было отправляться. Лачо шёл с Баськой к реке, чтобы потом поднять тревогу. Они уже отошли от шатров, когда заметили, что на камне возле тропинки сидит Бабка. Она никогда так далеко не уходила, поскольку ей трудно было передвигаться. Бабка поманила их рукой. Когда они подошли, перекрестила Баську.

— Благослови тебя Господь и Чёрная Кали. Пусть дорога твоя будет лёгкой, а её конец удачным.

Потом протянула ей небольшую ладанку на кожаном шнурке.

— Возьми от меня памятку. Здесь зёрнышки хитрые. Кинешь одно в питьё человеку — он уснёт сладко и проспит без просыпа несколько часов. Если два — с человеком можно делать всё, что хочешь, он не почувствует. А бросишь три — больше не проснётся никогда. Всякое в жизни случается, может, и мой подарок пригодится. Благодарить меня не надо, — добавила она, увидев, что Баська порывается что-то сказать, — ты же знаешь, что не люблю я этого. И ещё запомни, что скажу. Не плачь никогда. Будет трудно или больно — не плачь. А если не можешь сдержаться — пусть твоих слёз никто не увидит. Редко я гадаю всерьёз, а вчера карты раскинула. Всё тебе удастся, вернёшься сюда богатой да знатной. Теперь иди, пора. И я пойду к себе.

И старуха заковыляла обратно к шатрам, ни разу не оглянувшись. Баська озадаченно взглянула на Лачо:

— Почему она сказала, что я вернусь, да ещё и знатной?

— Я не знаю. Но всё, что она говорит, всегда сбывается. Так что выходит, что ты вернёшься, сестрёнка!

Баська, опустив голову, зябко повела плечами. Хорошо ему говорить! Он-то остаётся, никуда не из табора не уходит. Когда ещё всё сказанное Бабкой сбудется! Если вообще сбудется. Она вздохнула, повесила ладанку на шею и спрятала за ворот, к перстню и медальону.

На следующий день в табор приехал Сидор за своим заказом. Но на этот раз он был не один. С ним появился человек, одетый, как купец, но своим поведением и властными манерами он больше походил на знатного господина. Они явились около полудня и сразу направились к шатру Мирко. Он сам вышел к ним навстречу.

— Доброго здравия, — неуверенно приветствовал его Сидор. — А я вот за своим заказом… А что это у вас происходит? — озадаченно спросил он, оглядываясь вокруг: люди были явно чем-то взволнованы, они стояли кучками, что-то обсуждая, и нет-нет, да поглядывали в сторону шатра Мирко. Дети не бегали, как обычно, по всему табору, а стояли притихшие каждый у своего шатра.

Мирко, как бы нехотя, ответил:

— У нас сегодня печальный день. Вчера утонула в реке моя дочь. Река унесла её, и мы даже не можем похоронить нашу Баську.

— Кого? — удивился Сидор.

— Баську. Так звали мою дочь.

— Так она утонула? — холодно переспросил «купец». — Зачем же понадобилось лезть в воду? Жары давно уж нет.

— Она упала с высокого берега. Оступилась, — пояснил Мирко. — С ней был мой сын, но он не умеет плавать и ничего сделать не мог. А когда прибежали другие, было уже поздно… Но это наши печали, они вас не должны интересовать. Сундуки готовы, и мастер ждёт платы.

С этими словами Мирко ушёл в шатёр.

— Экий хам! — возмутился «купец». — Мог бы, и проводить к этому мастеру!

— Тише, не нужно начинать скандал. Тем более что всё разрешилось теперь само собой и наилучшим образом, — тихонько произнёс Сидор.

— Я бы предпочёл удостовериться в её гибели, но… коль скоро это невозможно — придётся поверить без доказательств. И всё равно, мне не нравиться это! Я привык доверять больше своим глазам, чем ушам.

Дорога

Баська ехала в повозке вместе с Гожо. Дорога, лошади, скрип колёс — всё было привычно. Только не хватало других, ставших необходимыми, звуков: плача младенцев, возни ребят, погавкивания собак, переговоров и тихих напевов женщин. Сейчас они ехали в полной тишине. Лес начала сентября тоже стоял притихший, и часто единственным звуком в нём было шуршание дождя по листьям. Грусть расставания с табором усиливалась тоскливой погодой и приметами наступающей осени. Баська, несмотря на слова Бабки, то и дело шмыгала носом и тихонько всхлипывала, уткнувшись в колени. Гожо, от природы немногословный, утешать не умел. Он только время от времени говорил:

— Не плачь. Всё будет хорошо, вот увидишь.

Но Баська не верила, что теперь когда-нибудь ей будет хорошо.

Пока ехали по территории России, было вполне сносно. Ночевали, в основном, в повозке, но бывало, что их пускали на ночлег на сеновал или даже в дом. Даже ночёвка в сарае была удачей, ведь ночи становились всё холодней.

Недалеко от границы случилась беда: на них напали лихие люди. Повозка Гожо выглядела бедно, но вид окруживших её людей был ещё плачевней. В лохмотьях, босые, со всклокоченными бородами — они производили жуткое впечатление. Гожо пытался говорить с ними, сказал, что у них нет, ни денег, ни ценностей, даже еды нет. Последнее было сущей правдой, так как всё, что им удалось получить в последней деревне, они уже съели. Но в ответ раздался хриплый смех:

— Совсем ничо? А лошадки? Они-то нас не один день прокормят! Вон, какие упитанные. За них хорошую цену дадут! Да и повозка неплоха, крепкая ишо. А ну, выметайтесь! Дале ножками потопаете.