Проклятие феи - Робин Мак-Кинли

Катриона вернулась, выполнив поручение, и обнаружила, что Тетушка уже проводила гостя и теперь забавляла Рози, покачивая на цветном шнурке крошечный божий амулет, которым одарил ее священник. Рози сидела на полу и пыталась его поймать (время от времени падая).

– Феи-крестные могли бы стать неплохим шагом к перемирию между нами, – задумчиво заметила Тетушка. – Жаль, что возможный прецедент обернулся такой катастрофой.

– Он просто хочет денег! – заявила Катриона, возмущенная тем, что Тетушка согласилась на вторые (сокращенные) именины для Рози, как будто кому-то не хватило первых.

Тетушка вздохнула. Священник не был приятным собеседником, и общение с ним стоило ей головной боли.

– Да, конечно хочет, но он потратит их на покупку пищи и дров для тех, кто в них нуждается. Не беспокойся, я уже объяснила ему, что моя сестра успела посвятить Рози до того, как умерла. Повторять над ней еще раз слова никто не будет.

(Со сверхфеями стоило вести себя осторожно, на случай если их магия чем-то похожа на обычную, где повтор одного и того же заклинания дважды может привести к серьезной беде.)

– Но я не могла себе позволить чересчур упорствовать. А вдруг он попытается найти предполагаемого священника моей предполагаемой сестры, чтобы убедиться, что обряд состоялся? Священники связаны друг с другом лучше, чем малиновки.

Катриона сдалась, хотя и с явной неохотой.

Священник Туманной Глуши заслужил свое звание и некоторое невольное уважение, даже у Катрионы, ухаживая за больными и неимущими, но побаивался Тетушки, как будто религия и магия могли рикошетом отразиться друг от друга и причинить вред невинным свидетелям. Хотя он был готов исполнить свой долг для каждого из прихожан, вплоть до втирания освященных трав и масел в, возможно, воспламеняемые лбы младенцев, связанных с Тетушкой узами крови, он определенно не собирался лезть из кожи вон, уговаривая ее. После начальственного визита он испытывал слишком явное облегчение, что ему не придется проводить сам обряд, и принял обещанную плату за внесение Рози в церковные книги Туманной Глуши рукой, которая дрожала лишь самую малость.

Рози, присутствовавшая при этом соглашении, благосклонно улыбнулась ему и подергала бы священника за положенную ему косицу, если бы тот не успел ее вовремя отдернуть, предложив взамен шнурок от своего капюшона. Малышка с восторгом в него вцепилась и с каждым рывком издавала негромкий счастливый лепет.

– Она звучит как одна из ваших малиновок, – заметил священник, подумав, что этого ребенка трудно не полюбить, с кем бы он ни состоял в родстве.

– Только не тогда, когда она чего-нибудь хочет и считает, что не получила желаемого достаточно быстро, – суховато отозвалась Тетушка.

Рози росла крепкой и сильной, упрямой и любознательной и проявляла беспредельные энергию и настойчивость, означавшие, что, требуя по малости лет постоянного присмотра, она была для Тетушки и Катрионы сущим наказанием.

– Имей в виду, все маленькие дети таковы, – заметила Тетушка, опираясь на немалый опыт: она была старшей из одиннадцати братьев и сестер. – Но я не встречала никого, способного сравниться с Рози поистине ослиным упрямством. Со всем должным уважением к ослам.

Катриона вздохнула. Ей хотелось иметь собственных детей (даже если бы выяснилось, что Тетушка права, а она ошибается и она сама действительно фея), но приобретенный с Рози опыт наводил ее на мысли, что, возможно, она хочет меньше детей, чем мечтала раньше. Даже когда у Тетушки, как это часто бывало, проживали один-два юных постояльца, дожидающиеся, пока их детская магия не пройдет своим чередом, чтобы они могли благополучно вернуться к своим семьям, Рози ни на миг не отвлекалась от собственных занятий ни на пророчествующую мебель, ни на одежду, хихикающую и убегающую, когда ее пытаются надеть, ни на голодную пантеру за дверью, явно намеренную проглотить первого же увиденного ею человека. (Точнее, это было нечто напоминающее пантеру. Проявления детской магии ограничены воображением ребенка, а представления малыша о естествознании существенно уступали его желанию озорничать.)

В чем-то это было удобно, поскольку менее спокойному и независимому ребенку шутки и хитрости детской магии могли бы доставить немало огорчений, но порой Катрионе казалось, что это, возможно, того и стоило бы. Вскоре после того, как Рози стала жить с ними, девушка официально дала обеты и поступила в ученицы к Тетушке. Теоретически это подразумевало, что Тетушка может поручать ей любую волшебную работу, на которую ученица, по ее мнению, способна. Несмотря на ревностное усердие, основы ремесла давались Катрионе с трудом. Поначалу единственным явным проявлением ее способностей к чародейству в целом оказалась способность охлаждать (так сказать) пыл всевозможных вспышек детской магии, да и в той не наблюдалось ни умысла, ни искусности. Катриона делала это машинально, так же как подхватывала кувшин молока, прежде чем его перевернет Рози или превратит в осиное гнездо постоялец. Первые годы ученичества представлялись ей безнадежным упражнением в жонглировании, и в отчаянии ей казалось, будто обращение с Рози, по сути, отличается от обращения с магией только тем, что в действиях Рози нет злого умысла.

Рози ненавидела свои вьющиеся белокурые волосы. Когда она достаточно подросла, чтобы поддерживать самую простую беседу, склонные квохтать и сюсюкать взрослые зачастую нежно ерошили ее мягкие локоны и рассказывали ей, какая она хорошенькая девчушка. Таких взрослых она мерила пристальным взглядом и отвечала: «Я не хорошенькая. Я умная. И смелая». Взрослые обычно этому умилялись, что лишь сердило ее – возможно, отчасти потому, что она говорила чистую правду, хотя трудно определить границу между «смелым» и «безрассудным» для ребенка трех-четырех лет. (По счастью, ее вера во взрослых, помимо Тетушки и Катрионы, основывалась на таких людях, как Бардер. Тот завел обычай подхватывать ее на руки со словами: «Ну и крепкая же ты девица. Собираешься стать кузнецом, как Нарл, или колесным мастером, как я?» – и подбрасывать в воздух. Она с самого начала обожала Бардера и великодушно прощала ему то, что с течением лет он подбрасывал ее все ниже и ниже.) Но если не считать волос, хорошенькой она не была (все эти феи-крестные, подарившие ей губы как вишни, зубы как жемчуг и кожу как шелк, напрочь забыли сделать ее хорошенькой, думала Катриона), зато была умной.

Ей, например, хватило ума сообразить, что драгоценные Тетушкины ножницы (единственные во всей деревне) режут куда лучше, чем нож, хотя ей не разрешалось брать в руки ни то ни другое. Тем не менее однажды она пришла домой к чаю с волосами, остриженными по всей голове примерно на пол-ладони от кожи. Они стояли торчком, словно венчик потрепанного подсолнуха. Пока Тетушка с Катрионой пытались опомниться от потрясения, Рози аккуратно убрала ножницы на место. Ее уверенная непринужденность со всей очевидностью свидетельствовала, что она делала это и раньше.