Веревочная баллада. Великий Лис - Мария Гурова

– Знали бы вы, как мне хочется услышать объяснения. Мы патрулируем лес в поисках вас обоих. Я отбился от патруля намеренно, мне всегда в лесу одному проще. А когда увидел творившееся на берегу, раздумывать не стал. Вблизи я сначала решил, что он один из ваших, из цирка, такой у него костюм исторический. Но как он орудовал полуторным мечом! Сомнительно для актера. А когда он умирал… знаешь, люди перед смертью не лгут. А теперь он просто растворился, исчез! Если ты знаешь причины, объясни, прошу! Не хочу всю жизнь мучиться вопросами.

Они втроем все еще стояли по колено в воде. Светало. Оливье взглянул на темные воды озера. Усталость, разыгравшееся воображение или чудо, но он увидел, что его собственное отражение облачено в форму, как у Петера. Оливье помотал головой.

– Да, мы все тебе объясним, конечно! Мы и тебе обязаны, Петер, спасибо! По дороге в замок я все расскажу, только прошу, дай слово, поклянись, как рыцарь, что никогда и никому не раскроешь нашей тайны и того, что сегодня произошло.

Петер посмотрел на него, прикидывая, сможет ли он сдержать такую клятву, не нарушая уже данной – верности Ордену. И короткий кивок означал, что он решил.

– Клянусь, Оливье. Никто и никогда не услышит от меня вашей истории.

Воссоединение с отцом было эмоциональным: впрочем, им не ново было находить друг друга во всем этом балагане, тянущемся девять сумбурных лет. Труверов и Розину поселили в пансионате Пальер-де-Клев, потому что остатки шайки Мытаря могли искать личной мести. Петер Мерсигер и Оливье с Розиной пообещали друг другу не вспоминать обстоятельства их знакомства. Слишком сумбурным и необъяснимым было все происходящее на Ворклом озере. Они навели изрядный беспорядок в библиотеке Пальеры, но не нашли ничего более раннего, чем тексты, датированные столетием после века, в который жил Ламель. В Ордене полагали, что история – это порядок, а попытка орудовать в ней мифами и легендами как фактами приводит к лжеучениям и безумию. «Или к агнологии», – усмехался Петер.

Постепенно все пересуды о Мытаре и похищении стихли, Оливье отдохнул, и цирк дал свое грандиозное шоу в последний день праздничных гуляний. Следующим утром Оливье зашел к отцу.

– У нас еще какие-то планы в этих краях? Мне кажется, мы уже приелись. И утомили всех проблемами, – улыбнулся Оли. – Куда собираемся?

Мастер Барте снял очки для работы с бумагами и отложил перо. Он устало потер веки и при этом так тяжело и протяжно вздохнул, что Оли напрягся.

– Присядь, – подозвал он.

– Не к добру, – скривился Оливье.

– Да, не к добру, – рассеянный взгляд Барте блуждал по комнате. – Пока тебя не было, случилось многое. Война разбушевалась не на шутку. Две провинции на юге пали. Король Норманн II объявил новый весенний призыв в армию. И он для всех мужчин, способных держать оружие.

Груз печали рухнул внутри Оли, как мешок с зерном, гулко и мягко: содержимое посыпалось через край. Оно пробиралось в его мечты, надежды и планы, чтобы однажды взрасти потерями, страданиями и горем. И он не хотел о них говорить, словно так он точно распрощается со счастливым будущим.

– Оли, я не буду трусом, – тихо и непреклонно сказал мастер Барте. – Я все решил, и парни из цирка согласились идти со мной.

– Война скоро закончится? – сдерживая слезы, спросил Оливье.

– Спроси Ле Гри. Что бы он и тебе ни ответил, – натянуто улыбнулся мастер Барте. – Оли, я не могу оставить тебя без присмотра и защиты. Случиться может всякое и со мной, и с Эскалотом. Мы поговорили с Юрбеном и Ле Гри, завтра мы отвезем вас в Трините.

Оливье поворачивал рычаг внутри себя, и механизм скрипел, он ржаво сопротивлялся, но был вынужден поддаться. Задник сцены с грохотом сменился. Массовка строевым шагом прошла мимо него под барабанную дробь. Отец с друзьями ушли вместе с хором.

– Вас с Розиной, – уточнил мастер Барте.

В Гормовой долине все долго прощались. Розина ревела всю дорогу и зашлась новым воем уже в поле. Их встретила ее семья и Верховная леди: она открыла для Оливье ворота. Трините повторял архитектурные формы замков прошлого, как Пальер-де-Клев, но очевидные новые мотивы вплетались в него – то гармонично, то причудливо, хотя скорее, сказочно. Оливье бы уделил ему больше времени в иных обстоятельствах, но стенания Розины и лицо отца, которое Оли старался впечатать в память, были важнее всего на свете. Сердце щемило, он сам не знал, как справиться с эмоциями, когда прощался с отцом.

– Не плачь, Оли, не плачь! – приговаривал мастер Барте, обнимая его, хотя и его глаза были на мокром месте. – Сколько бы ни длились наши испытания, ты меня жди. Я за тобой вернусь, когда все закончится. Дождись своего старика, слышишь? Ох, Оли!

На прощание отец подтолкнул его в спину, Оливье вошел в ворота Трините вместе с Розиной. Ненавистная война и любимый цирк остались позади.

Глава VI. Мэб и Мот

Для подсобки помещение было излишне просторно, а для комнаты – неприлично тесно. Живым марионеткам Оливье выделил собственное жилье: феи так уважительно относились к одушевленным слугам, что считали, будто им полагаются и свои апартаменты. В кукольном общежитии эти семеро таких разных персонажей научились уживаться только благодаря двум вещам: надежде и традиции. Они мечтали, что однажды их навыки снова пригодятся: одни ждали, когда Оливье откроет свой театр, другие – когда Розина уговорит его жить и творить в Трините, а третьи – что однажды у молодого мастера появятся дети. «Дети – это чудесно, в них можно оставить все свои чаяния и больше никуда с ними не спешить», – говорила Сола.

– Наседкины мысли, – недовольно кряхтел Женераль в ответ. – Если однажды этот мальчишка наплодит себе подобных… Страшно представить! Но что ж, придется заняться их воспитанием. Право же, пусти я все на самотек, увидим результат ничуть не лучше нынешнего! Право!

Все это были пустые разговоры. Оливье носа не показывал в Трините уже несколько месяцев. Розина да ее сестрицы с подругами были единственными гостями марионеток. Но им и всемером было недурно: как настоящие профессиональные актеры, они блюли свои ритуалы и порядок, со стороны, конечно, совсем на него не похожий. Вот и сейчас бешеная кукушка переполошила всех, вырвавшись из створок часов так же резко, как букет из шляпы