Долорес Клэйборн - Стивен Кинг

Это было в конце ноября, и я долго ничего не предпринимала. Не знаю, стоит ли вам говорить, но я скажу: если бы с ним что-то случилось сразу после нашей беседы на пароме, Селена обязательно заподозрила бы меня. А ведь часть ее все еще любила его и, может быть, и сейчас любит. Я боялась того, что она подумает обо мне… и о себе. Может быть, так и случилось. Не знаю. Неважно.

Поэтому я тянула время, что всегда было для меня самым тяжелым. Дни складывались в недели, недели в месяцы. Временами я спрашивала Селену: «Хорошо ли ведет себя папа?» — и мы обе понимали, что это значит. Она всегда отвечала «да», и я была рада, потому что иначе мне пришлось бы действовать прямо тогда, наплевав на последствия.

После Рождества, в начале 63-го, у меня появились и другие поводы для беспокойства. Во-первых, деньги. Каждый день я думала, не начал ли он их тратить. Триста долларов он спустил, кто помешает ему взяться за остальные? Не могу передать, как я охотилась за его новыми книжками, но нигде не могла их найти. Все, что я могла, — это смотреть, как он то притаскивает домой новую электропилу, то является с дорогими часами на руке, и надеяться, что он еще не спустил деньги в своих воскресных покерных играх в Бангоре. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой беспомощной.

Потом нужно было решить, где и как делать это… если я вообще решусь это сделать. Идея использовать старый колодец оставалась; вопрос был в том, как сохранить это в тайне. Это в кино люди умирают быстро и чисто, а жизнь совсем не похожа на кино — это я знала еще тридцать лет назад.

Допустим, он свалился туда и начал кричать. Остров тогда не был так застроен, как сейчас, но у нас было трое соседей по Ист-лэйн — Кэроны, Лэнгиллы и Джоландеры. Они могли и не услышать этих криков сквозь смородину… но могли и услышать, если ветер будет дуть в нужную сторону. Кроме того, по Ист-лэйн уже тогда ездили машины, немного, но вполне достаточно, чтобы беспокоить женщину, думающую о том, о чем думала я.

Я уже почти не думала трогать колодец, когда ответ пришел сам собой. И его опять подсказала мне Вера.

Она ждала затмения, вот в чем дело. Она приезжала чуть ли не каждую неделю и регулярно привозила вырезки из разных местных газет и из журналов вроде «Сайнтифик Америкэн».

Еще она волновалась потому, что считала, что затмение обязательно приведет в Пайнвуд Дональда и Хельгу, — она говорила мне об этом снова и снова. К середине мая, когда уже совсем потеплело, она и не вспоминала про Балтимор, а была озабочена этим чертовым затмением. В шкафу у нее были четыре камеры, три из них уже на штативах, да еще восемь пар специальных темных очков, перископы и еще какие-то непонятные приборы.

Потом, в конце мая, я пришла к ней и увидела на столе вырезку из нашей газетки: «Гостиница предлагает постояльцам все для наблюдений затмения». На фотографии Джимми Гэньон и Харли Фокс сколачивали какую-то трибуну на крыше гостиницы — она тогда была такая же плоская, как сейчас. И знаете что? Во мне опять что-то сдвинулось, как тогда, когда я увидела первую статью о затмении на том же столе.

В заметке говорилось, что владельцы гостиницы хотят оборудовать на крыше что-то наподобие обсерватории, и что крыша будет для этого «специально перестроена» (смешно подумать, что Джимми и Харли могут что-нибудь перестроить), и что планируется продать триста пятьдесят особых «мест для наблюдения затмения», причем преимущество предоставлялось постояльцам гостиницы. Цена была скромной — два доллара, — но наверняка они хотели выгадать за счет бара и закусок.

Я еще читала статью, когда вошла Вера. Я не слышала этого и, когда она заговорила, подпрыгнула фута на два.

«Ну, Долорес, — сказала она, — что ты выбираешь? Крышу гостиницы или «Принцессу острова»?

«А при чем тут «Принцесса»?» — удивилась я.

«Я сняла ее на весь день затмения».

«Не может быть!» — воскликнула я, хотя знала, что Вера не бросает слов на ветер. Но снять такую громадину, как паром…

«Может, — сказала она. — Это стоило мне немало, пришлось оплатить все рейсы за день, но я это сделала. И если ты выберешь паром, можешь располагать всеми напитками на борту, — и, поглядев на меня прищуренными глазами, добавила: — Твоему мужу это бы подошло, как тебе кажется?»

«Господи, Вера, — ахнула я, — ну зачем вам паром? — ее имя все еще застревало у меня во рту, но она тогда не шутила и не собиралась возвращаться к «миссис Донован». — То есть я знаю, как вы интересуетесь этим затмением, но вы могли бы снять лодку почти такой же величины и вдвое дешевле».

Она, пожав плечами, поглядела на меня тем самым своим взглядом «поцелуй-мой-нижний-профиль».

«Я сделала это потому, что люблю эту дыру, — сказала она. — Этот остров — мое самое любимое место на земле, ты это знаешь, Долорес?»

Да, я знала это и молча кивнула головой.

«Конечно, знаешь. И именно «Принцесса» всегда привозила меня сюда — старая толстая «Принцесса». Я объявила, что там может с удобством разместиться четыреста человек, на пятьдесят больше, чем на крыше гостиницы, и все, кто хочет, могут поехать со мной и с детьми, — она улыбнулась, и это была улыбка девочки, которая рада жизни и хочет радовать других. — И знаешь еще что, Долорес?»

«Не знаю».

«Можешь свободно… — тут она прервалась и с тревогой посмотрела на меня, — Долорес, ты в порядке?»

Но я ничего не ответила. Передо мной предстала жуткая картина: плоская крыша гостиницы, забитая людьми с задранными вверх головами, и у берега — черная громадина «Принцессы», тоже заполненная народом, и все смотрят вверх, на большой черный диск, окруженный огнем. Картина правда была жуткая, но я думала не о ней. Я думала об остальной части острова.

«Долорес? — повторила она, положив мне руку на плечо. — Тебе что, плохо? Сядь сюда, я принесу стакан воды».

Мне не было плохо, но легкую слабость я чувствовала, поэтому послушно села, куда она сказала… вернее, чуть не упала, потому что колени у меня были словно резиновые. Я смотрела, как она несет мне воду, и считала. Если сложить тех, кто полезет на крышу гостиницы, и тех, кто поплывет на «Принцессе», получится семьсот пятьдесят человек. Это были не все, кто живет на острове в середине июля, но почти все. А остальные, скорее всего, будут наблюдать затмение на пляже и на пристани.

Вера принесла воду, и я выпила ее залпом. Она выглядела обеспокоенной.

«Ты правда в порядке, Долорес? — спросила она. — Может, хочешь лечь?»

«Нет, спасибо, — ответила я. — Так, легкая слабость».

Наверное, слабость всегда появляется, когда окончательно решаешься на убийство собственного мужа.

Часа через три, когда все было вымыто, ужин сварен (ужинала она всегда одна — она могла делить с хмырем постель, но не стол), а купленные продукты разложены по местам, я собралась уходить. Вера сидела за столом в кухне, разгадывая кроссворд в газете.

«Подумай насчет парома, Долорес, — снова сказала она. — На море будет гораздо уютнее, чем на твоей раскаленной крыше».

«Спасибо вам, Вера, — сказала я, — но, раз уж мне выпадет выходной, я лучше проведу его дома».

«Ты не обидишься, если я скажу, что это глупо?» — спросила она, все так же глядя на меня.

С каких это пор ты боишься меня обидеть, стерва? — подумала я, но, разумеется, ничего не сказала. Кроме того, она действительно выглядела озабоченной, когда решила, что мне плохо, хотя может быть, только из-за того, что она боялась, что я залью кровью из носа пол на кухне.

«Нет, Вера, — ответила я. — Глупо и глупо. Я вообще глупа как пробка».

«Разве? — она как-то странно подмигнула. — Иногда я так и думаю… А иногда мне кажется, что я ошибаюсь».

Я попрощалась и пошла домой, снова и снова думая о своей идее и ища в ней слабые места. Их не было — помешать мог только случай. Случай, конечно, много значит, но если о нем все время думать, вообще ничего не сделаешь. К тому же, если что-то будет не так, я всегда могу пойти на попятный.

Прошел май с Днем Памяти, и начались школьные каникулы. Я уже готовилась спорить с Селеной по поводу ее работы в гостинице, но тут подвернулся прекрасный случай. К нам как-то пришел преподобный Хафф — он еще тогда был методистским священником — и сказал, что методистскому лагерю в Уинтропе требуются две девушки-вожатые, хорошо умеющие плавать. Что ж, Селена и Таня Кэрон плавали как рыбы, и преподобный это знал. Короче, через неделю мы с Мелиссой Кэрон махали платками нашим девочкам, уплывающим на «Принцессе», и плакали, как дуры. Селена надела розовый дорожный костюм, и я впервые увидела, что она совсем взрослая. Это расстроило меня тогда, и до сих пор тяжело вспоминать.