Рыжеволосая Женщина - Орхан Памук

Иногда я засматривался на нищих, на молодежь, на уличных торговцев, на охранников и думал о том, что теперь я немолод и богат и, что самое главное, привык к этому своему положению. А затем задавался вопросом: «Что еще есть прекрасного в моей жизни, кроме хороших отношений с женой и моего любительского интереса к истории Сухраба и Эдипа?» Я размышлял об отце, звонил жене и старался поверить, что счастлив в городской толпе. Бездетность научила меня быть грустным и смиренным, иногда я представлял себе, что если бы у меня был ребенок, то сейчас ему было бы двадцать лет.

На заработанные деньги мы с Айше накупили дорогой одежды, безделушек, османского антиквариата, старинных рукописей, красивых ковров, роскошной мебели из Италии, но показной достаток счастья нам не приносил. Мы чувствовали себя пустыми и ненастоящими. Хотя наше благосостояние быстро росло, мы по-прежнему ездили на старом «рено мегане», покупая на бóльшую часть заработанных денег в качестве капиталовложения либо новые участки под застройку, либо старые дома в тех районах, где должны были вырасти цены. Когда мы приобретали участки на окраинах города, я чувствовал себя падишахом, который, присоединяя к своей империи все новые государства, пытается забыть, что у него нет наследника. «Сухраб» развивался с такой же стремительностью, как и Стамбул.

Мы повесили в машину спутниковый навигатор и ездили с женой по совершенно незнакомым районам, рассматривая новые места с точки зрения возможности еще более улучшить свое благосостояние. Айше каждый день читала в офисе «Официальный вестник», в котором публиковались судебные решения и объявления об аукционах, а также тщательно следила на сайте газеты «Хюрриет» за публикациями в разделе недвижимости.

Однажды Айше положила передо мной объявление об одном аукционе, условия которого ей очень понравились. Не слишком вчитываясь в объявление, я заглянул в гугл-карты и, увеличив изображение на экране, прочитал слово «Онгёрен». Сердце мое забилось. Но, как опытный убийца, я хранил хладнокровие. Подвигав мышкой по экрану, я приблизился к самому важному городку в моей жизни.

Я смог разглядеть некоторые улицы, но узнал очень мало, потому что в Гугле были написаны официальные названия улиц, а не те, которые употребляли жители Онгёрена тридцать лет назад (например, «улица столовых»). Сначала я нашел на карте вокзал, потом кладбище, потом, предположительно, место нашего участка, но разобрать названия не смог. Да, все было застроено.

– Мурат говорит, здесь пройдет новая дорога и имеется свободный участок с хорошим видом под жилой квартал. Давай в воскресенье заедем туда? – щебетала Айше.

Мурат был тем самым старинным университетским приятелем, который возил меня в Тегеран. Во время бума недвижимости он тоже забросил остальные дела и занялся строительством. Благодаря своим религиозным друзьям в партии власти, он проворачивал дела больше наших, нам же по-дружески помогал, сообщая те места, где поднимутся цены на землю.

Я сказал Айше:

– Отложи сейчас этот участок Онгёрене. Я уверен, что лучший вид там – ночное звездное небо.

Тем летом в Стамбуле не хватало воды. Весна прошла без дождей, в водохранилищах запасы были небольшими, и обветшавшие водопроводные трубы давали городу половину обычной нормы. В некоторых кварталах люди прислушивались по ночам к шуму воды в трубах, дожидаясь подходящего часа, чтобы вымыться, а затем наполнить водой ванну. Повсюду шли политические споры и дискуссии по поводу того, где, когда и сколько дадут воды.

В конце лета прошли грозы со шквалистым ветром; некоторые кварталы были залиты селями. Мой отец неожиданно пригласил нас на ужин. Его новая жена прислала Айше приглашение по электронной почте. Я подумал: «Неужели отец не мог написать мне сам?»

Они жили в одном из недавно построенных жилых комплексов на окраинах Сарыйера, обращенных в сторону Черного моря. Дорога туда на машине заняла два часа. Маленькая съемная квартира, из которой виднелось море, казалась старой, словно довоенная. Она была забита вещами отца. Некоторые из них я помнил с детства. Крыша протекала. После первых приличествующих случаю фраз, натянутых шуток и извинений я заметил, что отец мой стар, устал и испытывает денежные проблемы, и это ранило меня.

Человек, которым в детстве я восхищался во всем, внимание которого я старался завоевать, сейчас утратил весь свой блеск, стал медлительным, ссутулился, сгорбился и, что самое плохое, признал свое поражение перед жизнью. Некогда изысканный щеголь сейчас был небрежно одет, не следил за своим здоровьем и отделывался шутками вроде: «Настоящий социалист придает значение не внешности, а содержанию!»

Однако он постоянно заигрывал со своей женой, у которой по-заячьи выступали зубы, но была большая грудь, и выдавал шуточки, намекавшие на их насыщенную сексуальную жизнь. Через короткое время Айше начала им подыгрывать; завязалась беседа про любовь, женитьбу, молодость, про то, как мы живем. Я сидел молча в стороне, у книжного шкафа, в руках у меня был стаканчик ракы, я читал корешки отцовских старых социалистических книг, которые помнил с детства, и одновременно слушал застольную беседу. Когда жена отца сказала, что этим летом они долго сидели без воды, я вспомнил Махмуда-усту.

– Здесь, на холмах Сарыйера, можно дедовскими методами вырыть хороший колодец, – вставил я в какой-то момент. – Нужно по желобку в деревянную опалубку залить бетон.

– А ты-то откуда это знаешь? – спросил отец.

– Летом тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, через год после того, как ты нас бросил, я целый месяц рыл колодец с одним мастером, чтобы заработать на курсы в университет, – сказал я. – Я даже Айше этого не рассказывал.

– Почему? Устыдился рабочей жизни? – спросил отец.

Поддавшись волнению, я попытался рассказать ему, что после того, как я рыл колодец, у меня пробудился интерес к историям о царе Эдипе и о Рустаме с Сухрабом, поведать о книгах, которые читал, о музеях, в которых мы с Айше были, доказать, что у меня есть собственные политические взгляды.

– Эти темы уже давно описал Виттфогель[16], – перебил меня отец. – Но кто его теперь читает? Все давно забыли… Интересно, что бы он сказал, если бы узнал, что в библиотеке одного старого социалиста в Стамбуле стоит его книга?

Я выпил еще стаканчик ракы. Женщины беседовали между собой, а отец молча сидел у стола.

– Отец, – внезапно спросил я, – среди твоих прежних политических знакомых были революционеры-маоисты. Что это была за группа?

– О, я многих из них знаю! – сказал отец. – Среди них и девушек много, – прибавил он с видом школьника.

На мгновение мелькнула мысль, которую я старательно скрывал от себя много лет: отец наверняка прекрасно знал всех, кто играл в труппе Театра Назидательных Историй, и даже, по всей вероятности, видел на сцене революционного театра Рыжеволосую Женщину. Интересно, что он думал по поводу моей первой в жизни женщины?

В какой-то момент, когда мы остались одни, отец спросил меня о матери. Я рассказал ему, что купил матери дом в Гебзе и раз в две недели по воскресеньям мы с Айше ездим к ней на машине. Выслушав это, отец произнес:

– Я очень рад, что твоя мать счастлива, – и сменил тему.

Я выпил, и поэтому на обратном пути машину вела Айше. Когда мы проезжали по Белградскому лесу, мимо лужаек и плотин, я уснул на переднем сиденье, надышавшись прохладного, пахнущего душицей воздуха, в котором разносились голоса цикад.

В руках я держал книжку Виттфогеля «Восточный деспотизм». Но дома не стал листать ее, а полез в компьютер. Там я открыл гугл-карты и приблизился к Онгёрену. Я увидел, что на привокзальной площади есть реклама кондитерской, банка и одной заправки, находившейся на дороге к Стамбулу. Я попытался подробно вспомнить те места и, закрыв глаза, представил, как иду там следом за Рыжеволосой Женщиной.

Если Рыжеволосая Женщина не обманула меня насчет своего возраста, то сейчас ей должно быть шестьдесят лет, как и жене моего отца. Я мог с легкостью представить себе, как отец живет с Рыжеволосой Женщиной в маленькой квартирке с видом на Черное море.

Я запретил себе искать ее. Иногда в рекламе по телевизору я видел какую-нибудь актрису ее возраста, которая рекламировала стиральный порошок или изображала счастливую мать семейства, пользующуюся банковской картой, и задавался вопросом, где она сейчас. Иногда с затуманенной от ракы головой всматривался в экран: не моя ли первая любовь в сериалах про Фатиха, Сулеймана Кануни и Хюррем учит новую наложницу будущего падишаха интриговать в гареме. Иногда мне казалось: один из голосов, озвучивавших по телевизору иностранный сериал, принадлежит Рыжеволосой Женщине, и я пытался вспомнить ее голос, который однажды вечером тридцать лет назад слушал с таким вниманием в желтом театральном шатре Онгёрена.