На пути в академию (СИ) - Птица Алексей

Мимоходом дерущиеся задели кого-то из тех, кто сидел за соседним столиком, те вмешались, и битва переросла из небольшой стычки в полноценное сражение всех против всех. Да и то, что Вилли отобрал у посетителей с соседнего столика их кружки, тоже добавило с их стороны агрессивных чувств. Битва закипела, фонтанируя белой пеной разлитого по полу и столам эля, пьяными и гневными криками сражающихся, неприятными визгами напуганных служанок и отборным матом тех, кто по каким — то причинам ещё не участвовал в этой драке.

На громкий шум вбежал хозяин, сопровождаемый работниками, с помощью дубинок и мата они утихомирили самых буйных, выкинув зачинщиков за дверь. Но это удалось им не сразу и большой ценой. Любящие подраться ирландцы, да ещё и вдрызг пьяные, от души оторвались друг на друге, смачно раздавая удары, разбивая о головы своих и не своих собутыльников глиняную посуду и деревянные части мебели.

Нарисованный лепрекон только улыбался, получая от картины кабацкой драки эстетическое удовольствие, а четырёх лепестковый клевер, наоборот, заметно съёжился, особенно после того, как в него ударила кружка с недопитым элем, и густая белая пена начала медленно стекать по изображению. Несколько её клочков зацепили и лепрекона, изрядно обрадовав мёртвое изображение несуществующего, наверное, персонажа.

Через некоторое время, выброшенные за дверь, избитые и окровавленные, с все еще затуманенными алкогольными парами мозгами, мы покинули сию неблагоприятную обитель, направившись строго на север. Кажется, у меня отобрали кошель с оставшимися там реалами, но это я осознал намного позже, возможно, мне это показалось, и последние деньги у нас заимствовал хозяин постоялого двора, или кто-то из его наиболее шустрых помощников, не участвовавших в драке. Очнулся я уже глубокой ночью в придорожной канаве, куда меня затащил Вилли, похрапывавший рядом разбитым носом.

Ночь уже подходила к концу. Было холодно и мерзко. Плащ, а под ним и грубый камзол промокли от затёкшей туда воды из канавы. Штаны были тоже не в лучшем виде. И вообще, мы оба теперь соответствовали тому образу, которому и хотели до этого следовать.

Грязные, промокшие, с тяжёлым перегаром, побитые физически и морально, мы представляли жалкое зрелище. На душе было противно, всё тело болело, как после килевания. До челюсти было больно дотронуться. Удачно всё получилось, помимо сломанного носа, я ещё получил и сломанную челюсть.

Вилли же лежал в канаве и спал, как ребёнок. Был он избит даже больше, чем я, но на его лице, обросшем тёмно-рыжей щетиной, бродила счастливая улыбка. Не знаю, что ему снилось, но в драке он смог выпустить пар, и напряжение отпустило его, да и меня, пожалуй, тоже. Главное, мы были живы. Ощупав себя, я обнаружил пропажу денег, но стилет и пистоли оказались на месте.

— Вот же, суки! — не сдержал я эмоций.

Вилли приоткрыл один глаз и посмотрел на меня.

— Что шумишь, Филин? Летал, что ли? Только вернулся? — и он попытался перевернуться на другой бок, из-за чего холодная грязь плеснула ему прямо в лицо.

Самые смачные ругательства на разных языках послышались из канавы, заставив меня напрячь память для их запоминания. Мы с ним оба очень походили на две свиньи, сбежавшие с хозяйского двора, такие же грязные и счастливые.

В предрассветных сумерках, кое-как очистив своё платье от грязи, мы двинулись в путь. Вилли, не переставая ругаться, шёл по дороге, я спешил за ним, пытаясь высушить своим разогретым от ходьбы телом одежду. Когда рассвело, нам пришлось остановиться, чтобы перезарядить пистоли из-за подмокшего на полках пороха.

Вскоре нам стали попадаться идущие в город люди. В основном, это были крестьяне или спешащие по своим делам горожане разного достатка. Один раз проскакали всадники, дополнительно обдав нас грязью из-под копыт коней. Отплевавшись, мы побрели дальше, ничем не отличаясь от остальных, проходящих по этой дороге, кроме откровенно грязного вида.

Путь наш лежал в деревню Каллилей, в находящийся там замок Киллили. Идти нам пришлось долго, расстояние до него было около пятидесяти километров, а может быть и больше. Солнце поднялось, его жаркие лучи высушили почву, затронутую дождём. Зеленела травка, а воздух прогрелся настолько, что я почувствовал, как корка грязи вцепилась в меня крепкими сухими объятиями. Усталость и травмы давали о себе знать, идти становилось все тяжелее, под слоем грязи страшно чесалась кожа.

К концу дня мы уже еле волочили ноги. Добредя до большого озера, мы с удовольствием искупались и, как смогли, почистили свои вещи. Заночевали здесь же, у его берегов, перекусив вчерашними пирогами, неведомым образом захваченными Вилли. Пьяный угар уже давно вышел с потом, чего не скажешь о больном и побитом теле.

Прислушиваясь к ощущениям, я понял, что, помимо челюсти, ещё досталось и моим рёбрам. Вилли щеголял огромным фингалом, наливающимся чёрным цветом и отлично дополнявшим его и без того зверскую и небритую рожу, покрытую жёсткими рыжими волосами. А ещё кто-то на рыжих «наезжал»! Поев, мы легли спать, кое — как укутавшись своими порванными в драке плащами.

Утро встретило нас радостным щебетанием мелких птичек и шумным всплеском большой рыбы в озере, недалеко от которого мы и заночевали, соорудив себе «гнездо» в густом кустарнике, в обществе лис и куропаток. Есть было нечего, наскоро ополоснувшись водой и жуя на ходу веточки кустарника, мы двинулись к замку, очертания которого были уже видны вдалеке.

Вскоре мы приблизились к замку, и я был удивлен его огромными размерами. Впереди находилась высокая крепостная стена, а сам он состоял из двух высоких башен и зажатого между ними прямоугольника, представлявшего основное здание замка. Но нас туда не пустили. Оказалось, что Вилли назвал мне его просто как ориентир, обманув в очередной раз.

Рядом с замком была деревня, в которую мы и вошли. Добравшись до отдельно стоящего дома, построенного из старых камней, наверное, не меньше, чем двухвековой давности, мы, скромно постучавшись, вскоре были запущены его хозяйкой внутрь.

Но вначале дверь нам открыл здоровый детина, на вид слабоумный. Ни слова не говоря, он стоял в проходе и безучастно смотрел на нас.

— Кого там чёрт на ночь глядя принёс, Грэхэм?

— Это мы, святая Аерин!

— Кто это, мы? — и отодвинув парня, в проёме возникла хозяйка дома. Это была женщина неопределённого возраста, которой можно было дать и сорок, и шестьдесят, а может быть, и больше лет. Смотря куда смотреть!

Если оценивать фигуру, то сорок это было много. Если смотреть на лицо, то сорок было мало, а если заглянуть в глаза, то можно было увидеть и целый век, прожитый на этом свете. Женщина, которая, без сомнения, являлась ведьмой, одета была в длинное, серое платье из домотканой ткани, плотно облегавшее её хрупкую фигуру. На плечах лежал неожиданно яркий, цвета изумрудной зелени, платок, открывавший её тёмные, не тронутые сединой, длинные волосы.

— Вилли, сколько лет, сколько зим ты шатался, неблагодарный ублюдок, которого я прижила от англичанина. Где ты шлялся, подлая тварь, и с кем ты в очередной раз связался? Вижу, знакомство было для тебя полезным, и теперь ты явился подлечить свои раны у безвольной матери, да ещё и притащил с собой своего друга, всего переломанного.

Говорили они по-ирландски, иногда добавляя английские слова, но я уже стал понимать и этот язык, и даже научился составлять простые фразы на нём. Языки давались мне всё легче и легче, возможно потому, что большинство европейских языков имеют общие корни и, зная один, легко научится говорить и на другом.

Я с удивлением посмотрел на сникшего капитана, молчаливо поджавшего губы и спрятавшего взгляд от разгневанной старухи, у которой от злости стали видны все мимические морщины на лице, до этого искусно скрытые. Вот уж, действительно, неожиданность!

— По делу, мать, мы шатались, а это не друг, а мой товарищ, я должен ему кое-что, и он ещё сопляк, чтобы быть моим другом, да и разного мы полёта птицы. А свои несчастья, которые ты видишь на наших лицах, мы приобрели в пьяной драке, когда спокойно обедали в корчме «У Патрика».