На пути в академию (СИ) - Птица Алексей

— Вот и отлично, надеюсь, пара реалов у тебя есть?

— Есть! А у тебя что, денег нет?

— Вот, а у меня нет, так что платишь за еду ТЫ! Надоела эта морская жратва. Хочется еды и женщин, а то вокруг одни чудаки и мерзкая каша с солониной. Да и селёдка такая же. Ты любишь селёдку, Филин?

— Солёную нет, я люблю жареную.

— Ишь ты, какой ты особенный. Жареной лучше есть камбалу или треску, или… Эх, жрать захотелось. Надо найти таверну и славно там пообедать.

— А откуда и когда ты возьмёшь деньги?

— Не волнуйся, идальго, деньги будут. Ростовщиков никто и никогда не отменял ещё. Нам для начала надо затаиться. Смотри, как хорошо сейчас кругом. Лето наступило. Женщины!

Я промолчал. Мы не спеша шли по припортовой территории, пока не повернули в центр города и, пройдя его по одной из его центральных улиц, вышли на окраину, направившись в сторону близлежащего пригорода. Очередная корчма, в которой мы решили отобедать, ничем не отличалась от всех предыдущих. Название «У Патрика» тоже ни о чём не говорило ни мне, ни Вилли. Внутри ожидаемо оказался интерьер, схожий с множеством подобных заведений.

Различия были заметны только в оформлении обеденного зала, где присутствовали ирландские мотивы, вроде довольно красиво нарисованного на стене листа клевера и, что неожиданно, лепрекона. Многие из посетителей щеголяли рыжим цветом своей шевелюры, а служанки — необузданной гривой густых волос различных оттенков меди, заплетённых в косы или оставленных в виде конского хвоста болтаться по спине.

Вилли буквально пожирал взглядом каждую из женщин, отпуская сочные комментарии по поводу их фигур. Одна из них, заметив новых постояльцев, тут же подскочила к нам, как только мы заняли свободный стол. Возле стен все места были заняты, и нам пришлось сесть почти в центре.

— Красавица, нам жаркое, гороховый суп, мясных пирогов и много эля.

Я поморщился. Уловив мою реакцию, Вилли произнёс: — А моему другу, Шульцу, «воду жизни», но немного. Немцы, что с них взять.

Всё это он проговорил по-ирландски, и я только догадывался, о чём он говорил со служанкой. Для придания ускорения при получении заказа, Вилли хлопнул её по заду, всколыхнув плотные телеса, получив в ответ гневный взгляд и неизвестное мне ругательство. Но Вилли только заржал, любовно потирая руку, которой он хлопнул женщину, довольный полученным ощущением мягкости её ягодиц.

Первым из заказанного принесли «весёлый» суп, больше похожий на жидкую кашу, в которой плавали, как в ледяной шурге, аппетитные куски мяса, и кувшин с элем. Набросившись на гороховый суп и пироги, мы стали быстро поглощать вкусную еду. Через некоторое время подавальщица принесла и поставила возле меня небольшую оловянную кружку и глиняную бутыль, ёмкостью примерно в четверть литра, в России называемую мерзавчиком. Перед Вилли уже стоял большой кувшин с элем и глиняная кружка, из которой он непрерывно отпивал, не забывая подливать в неё новое питьё.

За год скитаний я подрос и уже не производил впечатления безусого подростка, в прямом и переносном смысле. Налив в кружку принесенное мне питье, я сделал пару глотков обжигающей жидкости, и чуть было не поперхнулся. Это был крепкий самогон, или спирт, на чём-то настоянный. Возможно, виски, или бренди, но градусов в нём было немногим меньше пятидесяти.

Огненное пойло обжигающе прокатилось по пищеводу и упало горячим сгустком в желудок. Внутри потеплело. Душа, свёрнутая в стальную пружину, начала размягчаться, растягивая стальные оковы самодисциплины. Принесли жаркое, под него я допил и оставшийся в бутылке алкоголь. Вилли же не собирался останавливаться на одном кувшине, он уже допил свой эль и потребовал ещё.

Скромный обед, плавно переходящий в ужин, грозил перерасти в банальную пьянку. Мне принесли ещё виски. Теряя концентрацию и еле ворочая языком, путая окончания и переставляя местами слова, я обратился к Вилли на голландско-английском.

— Вилли, ты моряк?

— Моряк!

— Ты пьян?

— Нет! Вилли никогда не напивается, слышишь, гач…, - успел одёрнуть сам себя капитан. — Ты это… Шульц… чего хочешь?

Трезвая мысль с трудом пробивалась сквозь опьяневший мозг, пытаясь предупредить организм об опасности. На секунду она все — таки смогла взять верх над пьяным бредом.

— Нам нужно расплатиться и сваливать отсюда, капитан.

— А вот тут согласен! — Вилли, неожиданно даже для себя самого, смог понять мои опасения, которые совместились и с его чувством опасности.

— Красавица?! Эге-гей! Иди ко мне, моя хорошая, у старого моряка есть для тебя награда.

Капитан тартаны пьянел на глазах, все еще предпринимая попытки справиться с этим. Посетившая его здравая мысль постоянно претерпевала метаморфозы и норовила исчезнуть, заменив собой мысль о желанности любовных развлечений и приключений. Подошла служанка и, увернувшись от его руки, спросила.

— Хотите расплатиться?

— Ээээ, да. Гач…, Фил, это… немец, расплачивайся. Я старый моряк, я плавал во всех морях, о которых вы и не знали, — продолжал он нести пьяный бред.

— Сколько? — заплетающимся языком по-голландски спросил я её.

Женщина не поняла мой вопрос, но суть уловила сразу.

— Двадцать шиллингов.

Это я понял. Но у меня не было ни шиллингов, ни талеров, только реалы. Тяжело пьяному в уме произвести расчёты примерного курса шиллинга к реалу. У меня оставалось двадцать реалов и после долгих раздумий, когда «красавица» уже начала терять терпение, я выудил из-за пазухи кожаный кошель и, с трудом развязав его тесёмки, вытащил и кинул на стол монету в восемь реалов.

Плохо отчеканенный и неровный макукин запрыгал на столе, взвизгнув чистым звуком и затрясся, как в ознобе, танцуя пляску звонкого серебра полновесной монеты. Маленькие пальчики подавальщицы быстрым движением цепко ухватили монету, показав извечную женскую сущность отбирать у мужчин честно заработанное, и она была такова.

— Переплатил, — мелькнула мысль, и мы стали собираться.

— Эй, на сдачу эля. Эля неси, ржавая красотка, твоя мать фейри!

Вилли уже плохо себя контролировал и не стеснялся сквернословить. Эту его реплику услышали за соседним столом, где «отдыхала» другая компания, состоящая из четырёх человек. Двое из них имели волосы такого же цвета, что и женщина, а двое были темноволосыми.

— Эй, ты, что ты имеешь против рыжих?

Невольно вспомнилась типичная фраза — «Что я, рыжий, что ли?»

Но Вилли не обратил на них никакого внимания, предпринимая попытки встать из-за стола, как, впрочем, и я, но они всё не успокаивались. Тут нам принесли ещё четверть кувшина эля на сдачу. И принёс его подросток, тут же ускользнувший от нас.

— Пьём, — взревел Вилли, плеснув и мне эля в кружку. Стукнувшись кружками, мы одновременно выпили живительную влагу. В моей голове промелькнула последняя здравая мысль о том, что нельзя понижать градус, будет плохо! Но было уже поздно.

— Кто тут ещё вякает, — рявкнул осмелевший Вилли, развернувшись всем своим телом и обратившись к компании ирландцев за соседним столом.

— Что ты сказал, пёс? — и в Вилли полетела глиняная кружка, смачно разбившаяся о его лоб.

Брызнули во все стороны глиняные осколки, не причинив никому вреда. В ответ, меткий стрелок Вилли отправил в недолгий полёт кувшин, а вслед за ним и кружку. Да ещё и схватил дополнительные снаряды с соседнего стола. И был он на удивление меток. Все четверо ирландцев, рассвирепев, вскочили со своих мест и бросились к нам. К стыду своему, я не умел драться.

Фехтовать и стрелять — да, а махать кулаками в уличной драке — нет. Единственное, что я успел сделать, это стукнуть своей небольшой оловянной кружкой в лоб одного из нападавших, но это было всё, на что меня хватило.

Кружка смялась, а ответный удар крепким кулаком под дых заставил меня скорчиться и упасть под стол. Получив локтем по почкам, я отрубился и уже не участвовал в кабацкой драке, заброшенный ногами под стол. Но Вилли был старым моряком и имел опыт ни одной пьяной разборки. Ловко ударив в челюсть первого, он увернулся от кулака второго и прикрылся табуреткой, выставив её четыре ножки, как олень свои рога.