Александр Первый и Наполеон. Дуэль накануне войны - Владлен Сироткин

Куракин не только подтвердил свои взгляды на метод разрешения франко-русских разногласий, которые он высказывал задолго до Тильзита. Судя по редакции статей Тильзитских соглашений, он попытался осуществить их на практике, начав новый, дипломатический этап борьбы против Франции уже в июне – июле 1807 г.

До сих пор речь шла о тех зафиксированных в мирном и союзном соглашениях дипломатических победах Франции, которые юридически закрепили уже достигнутые ею военные победы над III и IV коалициями. Но во франко-русских соглашениях имелся и второй, скрытый подтекст. Он касался обязательств обеих союзниц на будущее. Эти статьи были составлены так, что давали каждой из сторон широкую возможность толкования своих обязательств.

Так, обязательства Франции о посредничестве в русско-турецких отношениях были составлены таким образом, что давали Наполеону неограниченную возможность саботировать любое выгодное России решение восточного вопроса, что, между прочим, и было великолепно использовано наполеоновской дипломатией позднее, в 1808 г. Но у Франции обязательств было мало. Гораздо больше их было у России. И вот здесь-то Куракин и приложил свою руку.

Важнейшим обязательством России было участие в войне против Англии. Статья 1-я союзного договора обязывала Россию действовать сообща против любой другой страны, воюющей с Францией, но зато статья 2-я предусматривала заключение в каждом таком конкретном случае специальной франко-русской конвенции, где будут определены «те силы, которые каждая из них должна употребить против общего врага, и те пункты, где эти силы должны действовать».

Насколько известно, за время действия франко-русского союзного соглашения в 1807–1812 гг. ни Россия, ни Франция так и не определили ни силы, ни пункты действия, не заключили какой-либо военной конвенции ни против Англии, ни против ее союзников. Таким образом, вопрос о военном взаимодействии Франции и России против Англии был решен весьма неопределенно.

Даже тяжелое обязательство примкнуть к континентальной блокаде сопровождалось оговоркой, что оно будет выполнено Россией только после 1 декабря 1807 г. (в случае отказа Англии заключить с Францией мир). Это давало Александру I известное время подготовить общественное мнение России к изменению внешнеполитической и внешнеторговой ориентации страны.

Но гораздо важнее была не эта оговорка, а то, что в договоре ни слова не было сказано о порядке осуществления нейтральной торговли. Сколько в 1810–1812 гг. ни пыталась французская дипломатия добиться от России принятия постановлений, запрещающих нейтральную торговлю, она ничего не могла сделать – царское правительство постоянно ссылалось на Тильзитские соглашения, где ничего не говорилось о нейтральной торговле. Между тем нейтральная торговля, хотя и не компенсировала целиком ухода англичан с русского рынка, все же значительно облегчала участие России в континентальной блокаде. Позднее разногласия Франции и России из-за толкования понятия «нейтральная торговля» привели к резкому обострению франко-русских отношений и явились одной из основных причин войны 1812 г.

Практически, согласно союзному договору с Францией, Россия обязывалась: 1) разорвать с Англией дипломатические отношения; 2) формально объявить ей войну; 3) прекратить прямую англо-русскую торговлю. Все остальное (разработка военных планов по взаимодействию России и Франции, меры усиления континентальной блокады и т. п.) зависело уже от будущего франко-русских отношений.

Сознавал ли Наполеон шаткость той основы, на которой он собирался принудить Россию участвовать в континентальной блокаде? Думается, что в определенной степени сознавал, хотя военная победа над Россией (Фридланд) породила у него недооценку способности царизма к сопротивлению.

Но то, что мог не заметить Наполеон, обязан был видеть его министр иностранных дел Талейран. Уж он-то наверняка видел те лазейки в Тильзитских соглашениях, которые со временем могли быть использованы Россией, видел, ибо вместе с Куракиным редактировал проекты мира и союза. Видел и… не исправил. Почему?

Е. В. Тарле писал по этому поводу: «Талейрана в самом деле напугал Тильзит именно тем, что полная победа над всей Западной Европой и одновременное принуждение императора Александра I к союзу делали Наполеона хозяином порабощенного европейского континента, что по существу не могло не быть причиной новых отчаянных и кровопролитнейших войн; и действительно, министр Талейран уже искал себе нужного положения в том далеком будущем, когда выгоднее будет быть не с Наполеоном, а против Наполеона».

Очевидно, уже в Тильзите он искал какие-то окольные пути к царю, смотря сквозь пальцы на те прорехи в текстах Тильзитских соглашений, которые так усердно оставлял Куракин на будущее. Нельзя признать случайным, что через четыре дня после Фридланда Талейран в письме Наполеону предостерегал его от переоценки этой победы. Талейран в очень осторожной форме рекомендовал Наполеону не продолжать войну, советуя рассматривать Фридланд как первый шаг на пути к русско-французскому миру.

В истории дипломатической дуэли 1801–1812 гг. переговоры о заключении мира и союза в Тильзите двух императоров имели исключительное значение. Они подводили итог не только целому периоду отношений Франции и России, где основным инструментом разрешения споров было оружие, но и открыли их новую главу.

Тильзит был (в более общем плане) и новой главой в истории самой наполеоновской империи, тем водоразделом, за которым начался период национально-освободительных войн против гнета наполеоновской Франции.

Не случайно видный немецкий исследователь наполеоновских войн Франц Меринг писал: «Тильзитский мир, казалось, возводил французского императора на вершину могущества, но на самом деле был величайшим грехопадением в его жизни». «Грехопадение» Наполеона состояло прежде всего в том, что он не сумел рассчитать своих сил в единоборстве против Англии и совсем просчитался в надеждах, что союз с Россией поможет ему одержать победу над ней.

Наполеон зовет Александра в Индию

Тильзитские соглашения Франции и России подвели жирную черту под историей отношений двух государств в 1801–1807 гг. Начинался новый этап франко-русских отношений. С внешней стороны все как будто бы обстояло прекрасно: союз с Наполеоном казался прочным, Александр I указом от 30 июля 1807 г. отменил «анафему» Наполеону: с 1 августа французским подданным разрешалось селиться в России и вступать в подданство царя.

В опубликованном 21 августа царском манифесте о заключении Тильзитского мира давалась следующая характеристика политики России: «В основаниях сего мира все предложения к распространению наших пределов, а паче из достояния нашего союзника (Пруссии. – В . C.), признали мы несогласными со справедливостью и достоинством России… Постановлением настоящего мира не токмо прежние пределы России во всей их неприкосновенности обеспечены, но и приведены в лучшее положение присоединением к ним выгодной и естественной грани» (имеется в виду присоединение Белостокской области к России. – 5. С.).

Новая политика потребовала перестановки в государственном и дипломатическом аппаратах России. «Молодые друзья» были окончательно отстранены. На пост министра иностранных дел необходимо было назначить дипломата, который не был известен ни как сторонник Англии, ни как сторонник Пруссии. Выбор Александра I пал на министра коммерции Н. П. Румянцева, дипломата старой екатерининской школы. Назначение Румянцева было весьма симптоматичным: он был сторонником мирных отношений с Францией, но еще в большей степени придерживался екатерининских принципов вооруженного морского нейтралитета и отстаивал политику невмешательства России в европейские дела. Царю были нужны и знания Румянцева в области внешней торговли России, поскольку теперь ее нужно было строить на другой основе, чем до 1807 г. Поэтому Румянцев одновременно сохранил пост министра коммерции.

Заметно возрастает влияние М. М. Сперанского. В 1808–1811 гг. он разработал ряд проектов реформ государственного аппарата. В 1810 г. Сперанский стал государственным секретарем Государственного совета, реформированного по его предложению в высший совещательный орган при царе.

В условиях всеобщего недовольства союзом с Францией, пожалуй, наибольшую трудность представляло подыскать кандидатуру русского посла в Париже. Второстепенный чиновник типа Убри не годился – туда нужен был гибкий и умный дипломат, к тому же достаточно известный в дипломатических кабинетах Европы. Казалось, лучше Куракина царю было не найти.

Но русские творцы Тильзита понимали, что, идя на союз с Наполеоном, они восстанавливают против себя, по крайней мере на первое время, значительную часть столичного дворянства. Предвидя это, Куракин еще в Тильзите отклонил предложение Александра I и Наполеона сразу же отправиться в Париж послом России. Мотивируя свой отказ, он писал Марии Федоровне: «Я сознавался государю откровенно, что не могу решиться принять этот пост, потому что, ставя милости Вашего высочества выше всего, я не могу забыть, что Вы, даже шутя, всегда выражали нежелание, чтобы я поехал в Париж, что я слишком стар, чтобы подвергать себя ложным толкованиям, которые люди противоположной системы в Петербурге не преминули бы дать всем моим действиям».