Откуда я иду, или Сны в Красном городе - Станислав Борисович Малозёмов

– Ты, Коля, хочешь меня уболтать, чтобы я отказался от должности? Ну, чтобы тебя поставили? Так просто ты бы сроду ко мне не пришел, – он сказал поздно вечером, когда допивали вторую бутылку, а жена его Люда спать пошла. – Так вот хрен тебе! Я тоже жду, когда меня заметят и поднимут вверх. А тут шанс! Давай так: они решают, а мы им не мешаем. Лады?

Я ему сказал, что среди инструкторов наших он самый путёвый мужик. И нам надо вместе держаться. Кого поставят завотделом – не главное. Главное – поддерживать друг друга всегда. Назначение намечают через месяц. Недолго ждать. Стали мы с ним дружить. Он к нам домой, я к нему, на рыбалку вдвоём, по городу вечерами вдвоём гуляли. Разговаривали на темы житейские и политические. А я всё время думал о том, как бы его выключить из игры. И днём, и ночью. По-моему, даже во сне про это думал. И ведь нашел вариант!

У моей жены двоюродный брат, музыкант из Дворца профсоюзов, Костя, имел много друзей, тоже музыкантов. Все они пили как свиньи и знакомых имели всяких. Вплоть до шпаны и конкретных хулиганов. Сходил я к этому брату на репетицию. Принес «столичную» и солёных базарных огурцов. Да сала из дома прихватил копчёного. Посидели до двенадцати, до полуночи.

Я ему всю задумку свою не раскрывал. Сказал только, что вместе с одним барбосом работаем в одной конторе. Вроде друзья. Костя, честно, даже понятия не имел, где я работаю. Да ему до лампочки было. Ему – музыка, танцы во Дворце, девочки, портвейн до концерта и после. Ну и анаша, конечно. Без неё ни один уважающий себя музыкант вдохновения не получает.

– Вот этот хмырь, другом моим прикидывается, – сказал я Косте. – А сам к моей жене клеится. К сестре твоей двоюродной. Звонит ей, когда меня нет, домой приходит, если я в командировке. Она его отшивать устала. Злая как цепная собака на Лёню этого. Его наказать бы надо. Жена просит. Сам я, конечно, могу рыло ему начистить. Ты знаешь. Но он меня, поганец, сдаст начальнику и меня за «хулиганку» спрячут года на три.

Костя спрашивает, чего ж, мол, требуется вообще? Я ему предложил найти троих-четверых из шпаны. В воскресенье, в девять вечера мы выйдем из кафе «Колос» и через дорогу в парке на второй скамейке будем сидеть. Курить и трепаться. Шпана должна знать, что я буду в зелёной рубахе и белых брюках. Надо сделать так, чтобы «жиганы» нас разозлили, а драться первым кинулся тот, который со мной. В это время народу в парке много. Твои дружки должны бить нас обоих. Обязательно! Чтоб люди видели. За меня, говорю, не переживай.

Буду защиту ставить, но бить не стану. А то угроблю ненароком кого из них. Гуляющие, естественно, вызовут милицию. И найдутся свидетели, которые это подтвердят. Что, мол, мы первые начали. Расскажут под протокол. Ну, а дальше – моё дело. Ваши убежать должны, ясное дело, раньше милиции. Костя согласился и сказал, что это пацанам обычная развлекуха. Что они порезвиться придут обязательно. Ну, а я обещал, что точно рассчитаюсь с ними ящиком коньяка.

А сам думал так. В протоколе будет сказано, что Лёня пьяный был – это раз. Первый драку начал – это два. Всё. Скомпрометирован полностью. Его даже инструктором вряд ли оставят. А уж про кресло заведующего отделом забыть он может надолго. Если не выгонят. Пока руководство обкома всё не поменяется он в инструкторах так и будет штаны протирать.

В воскресенье мы усидели с ним бутылку армянского. Я ему предложил пройтись, протрезветь, да по домам. Погуляли мы и на нужную лавочку сели. Сидим, курим. Народу гуляет – не один десяток. Ну, человек пятьдесят рядом с нами точно сидело да бродило по аллеям. И подходят к нам четверо. Штаны широкие, кепки, фиксы позолоченные. Сначала курить попросили.

Ну, мы дали им. Один из них говорит в том смысле, что мы хрень курим. «Казбек». Кислятину. И один Лёне говорит. Сгоняй, мол в киоск, петушок, «Примы» купи и сам не позорься с «Казбеком». Это ж бабские папиросы. Да «Любительские» тоже они курят. Значит и ты баба. Или «петух опущенный»

И на ногу Лёнину встал. Наступил на туфель ботинком грязным и стоит.

Лёня-то протрезветь не успел. Крикнул ему так, чтобы все слышали. Ну, что-то вроде того, какой он придурок и не знает к кому вяжется. Пошел, кричит, отсюда, урка дешевая. Все, кто рядом был, оглянулись. И тут его Лёня толкнул, чтобы он с туфли спрыгнул. Ну, и понеслась! Я защищался профессионально. Кандидат в мастера всё же. Специально пропустил один удар, чтобы фингал появился. Ну, отмахивался тоже, конечно. Вяло, будто не умею. Потом смотрю – Лёня падает и головой, почти виском, цепляет конец лавочки. А лавочка из мелких брусков сделана. Рухнул он спиной на тротуар и вдобавок головой крепко к нему приложился.

– Убили! – закричали сразу несколько женщин. А мужики стали орать что-то вроде «держи их»! Ну, шпана смылась мгновенно. Опыт имели. Перебежали на другую сторону улицы и пропали в темноте первого же двора. А в милицию уже, конечно, позвонили. Будки телефонные все рядом. А милиции ехать на мотоциклах от управления – пять минут. Осмотрели Лёню. Один говорит – скорую вызывать? А второй руки скрестил перед грудью и головой мотнул влево- вправо. Не надо, мол.

– Эксперта вызывай и следователя. Я их спрашиваю: что с ним? А сержант позвал всех свидетелей, человек двадцать и начал расспрашивать – что и как было. Ну, ему и объяснили, что тот, который лежит, первым толкнул одного из парней. Те вроде бы закурить просили. Да пусть он сам и подтвердит. Это тётка одна крикнула.

– Он не подтвердит, – сказал сержант без печали, просматривая паспорт Березина. Он во внутреннем кармане лежал. Мой тоже забрали. – Он мёртвый. Убили его. Будем разбираться. Кто? За что? Свидетели – вот тут распишитесь и адреса свои оставьте. Надо будет – повесткой вызовем.

Мне стало плохо. Тошнило, тряслись руки и ноги. Так я и стоял перед милиционерами с открытым ртом.

– Вместе были? – спросил второй сержант.

– Да, – я кивнул. – Сидели, курили. Мы в обкоме работаем. По выходным тоже иногда. Вышли после работы прогуляться. Тут эти. Четверо. Курева у них не было. Мы им предложили «Казбек», а они засмеялись и объяснили, что такие папиросы мужики не курят, только женщины, да приказали, чтобы Лёня сбегал в киоск и принёс «Приму». Лёня отказался. И они сперва его молотили, потом меня. Ну и обоих вместе. А когда Лёня упал, все убежали.

– Нет – крикнула тётка из толпы. – Тот, который лежит, первый ударил одного из тех четверых.

Приехали эксперты. Потом труповозка. Тело осмотрели, всё записали и кинули труп в железный ящик с колёсами и крышкой, прицепленный к мотоциклу. А меня с собой забрали и до полуночи допрашивали, записывали всё. Потом я где-то три раза расписался и меня отпустили. Шел я и всё проклинал. И жадность мою. И подлость. Я понимал, что, объективно говоря, убил его я. Зашел в ресторан. Он до часа ночи работал. Купил бутылку коньяка и выпил до дна, когда уже к дому подходил.

Спать не смог. Всю ночь простоял на балконе. Жена так и не вышла. Рано утром я побежал к Березиным. Людмила уже всё знала. Она обняла меня и плакала минут десять. Рубашка моя вся мокрая было. Я погладил её по спине, но слов не нашел нужных. На похоронах был весь обком, родственники, друзья детства. Играл маленький духовой оркестр. Было очень много венков и добрых слов. Я стоял позади всех и к открытому гробу подойти не хватило духа.

Через две недели меня вызвал секретарь по идеологии и сказал, что печальное событие и мне дорогу перекрыло в кабинет заведующего отделом обкома. Мол, ты тоже был пьяный в общественном месте. Милиция это в протокол занесла. Поэтому бюро обкома решило направить меня в новый областной центр Кызылдалу заведующим отделом