Сборник рассказов - Макс Акиньшин

одну точку. Туда, где осень срывает с сопротивляющихся деревьев последние листья. Туда, где дождь порывами. За окном жмется к стеклу промокший голубь. Сил у него почти не осталось, все, что он может сделать это держаться коготками за гладкий метал отлива. Хохлится, беспокойно пряча голову от ветра. Лера спокойно рассматривает его. Прозрачные глаза отражают серый свет. А потом наклоняется к стеклу и дышит, дышит. Ее дыхание образует мутную пленку, сквозь которую слабо виднеется неопрятный ком перьев.

— Лера, — шепчу я.

Она резко оборачивается, а потом улыбается.

— Ты здесь? Замерз?

— Да, вообще.

— Мой руки, будем обедать.

Я бросаю взгляд на мутное от дыхания стекло и иду мыть руки.

— С мылооом! — громко уточняет Лера мне в спину. — Бензином провоняешь все.

— Яволь, майн фюрер! — кричу в ответ. Она смеется. И что-то неразборчиво говорит, что-то чего я не слышу за шумом воды. Ветер взвизгивает в вентиляции как кошка, которой отдавили лапу. Как кошка.

Котенок.

Маленький котенок.

Да, у нас был котенок.

Здесь.

За стеной палаты, кто-то громко разговаривает по телефону. Пытаюсь уловить смысл слов, но у меня не получается. Бессмысленная абракадабра, прерываемая смехом. Я чувствую теплую ампулу в левой руке, пробую кончик указательным пальцем. Острый. Успею?

Лера должна подойти. Иначе никак, ей необходимо быть очень близко. Пробую шевелить левой рукой, получается плохо. Еще хуже я представляю, что будет дальше. Да и будет ли? Если, да. То все что произойдет, объяснить будет невозможно. Наверное, я даже не буду пытаться. Просто буду молчать.

-.. там в пакете фрукты и сок..- кто-то проходит мимо двери. Шелестят пакеты.

Там.

Идет снег. Сыплет на улице отделенный двойной защитой стекол и гардин.

— Я люблю тебя, — глаза у Леры голубые. Не яркие. Такие, как линялая ткань. Я обнимаю ее и целую в губы.

— Вымажешься, — она хихикает. — помада же.

— Плевать, — говорю я и зарываюсь лицом в ее волосы. Мы занимаемся любовью, а потом она засыпает. Засыпает так, как привыкла: на мне. А я не сплю, рассматриваю светлые квадраты на потолке. Есть такое чувство, когда вот-вот что-то должно случиться. И ты чувствуешь, что надвигаются неприятности. Тягостно и беспокойно ощущаешь их приближение.

Телефон надрывается минуты две. Но мне неохота тянуться за ним. Я догадываюсь, что сейчас произойдет. Звонить может только Егорычев и только потому, что случилось что-то из ряда вон. Выдерживаю паузу, пока Лера не начинает беспокойно возиться на мне.

— Кто-то звонит? — спросонья голос у нее глубокий и хриплый. Она прижимается ко мне. — Возьмешь?

— Придется, Лерусь. Это Егорычев. — я тянусь к аппарату четко представляя, что сейчас надо будет вылезти из постели и ехать. На улице по-прежнему снег. И холодно.

— Паш, на «Славянском» порвало. — голос в трубке спокоен и это говорит о том, что Егорычев просто в панике. — Аварийный клапан закипел и не сработал, порвало байпас. Двое обварились. Оба тяжело.

— Кто?

Он называет смутно знакомые фамилии.

— Сейчас приеду.

Лера, приподнявшись на локте, смотрит на меня. Фонари на улице вспыхивают у нее в волосах.

— Уезжаешь?

— Там ЧП, — я прыгаю на одной ноге, натягивая брюки.

— Когда вернешься? — она потягивается в кровати. Глаза по-прежнему внимательны. Не упускает меня из виду.

— Не знаю. — отвечаю ей честно. Я действительно не знаю, когда вернусь. Снег бьется в окно, ветер раскачивает фонарь под домом.

Здесь.

Где вы живете?

Если в полете,

Раньше поймать вас

Мы не могли.

Ангелы тучи,

Не разгоняйте, — с поста доносится песенка. Сестры развлекаются. До конца смены им еще далеко.

Где вы живете?

О ком вы поете.

Разве у вас..- в столовой гремят посудой.

О ком вы поете? Глупая песенка лезет в голову, кто-то фальшиво подпевает. Уже вечер, в коридоре шарканье. Ходячие тянутся на ужин. Мимо матовых окон палаты мелькают тени. Целая вереница. Кто-то заглядывает, а потом исчезает.

— Ольга Васильна! Ольга Васильна! В третьей капельницу посмотрите. — песенка закончилась и приемник на посту выключают.

Днем здесь безопасно. Лера никогда не придет днем, я это почему-то знаю и готовлюсь к ночи. К третьей бессонной ночи. Лишь бы опять не дали обезболивающее. От него я в полусне и вряд ли успею что-то предпринять. Ампула в руке теплая. Отдохну немного и, пожалуй, попытаюсь поднести ее к глазам. Прочитать, из-за чего был весь этот шум, когда я ее припрятал.

Обрывки разговоров. На душе беспокойство. Как будто у собаки перед землетрясением. Или у кошки. Кошки чувствуют неприятности. Спасают своих котят.

Ах, да. Был еще и котенок. Маленький котик.

Лера меня обязательно найдет, она много сообразительнее, чем кажется на первый взгляд. Она меня обязательно найдет, тихо приотворит дверь, войдет в палату и приблизится. Ей нужно приблизиться. Тогда я воткну ампулу ей в глаз. Прямо в зрачок. Если получится поднять левую руку.

Там.

Машина дрожит и совсем останавливается, беспомощно шлифуя снег колесами. Дальше вообще мрак. Все сто метров до трассы. Приходится звонить Егорычеву и просить «буханку».

— Через полчаса? Давай. — один плюс во всем этом, машину можно подождать дома с Лерой, благо отъехал недалеко.

И все меняется. Разваливается на куски. Разбивается вдребезги. Как ваза в неловких руках.

Я стою на пороге кухни и вижу ее. Она скользит в болтающемся свете уличных фонарей и подходит к котенку. Его мы взяли недавно, он совсем крошечный. Лера наклоняется, как будто хочет налить молока в его миску и наступает на него. Просто наступает, как на жука. Или на таракана. Отвратительный хруст. Убирает ногу и с любопытством рассматривает бьющееся в агонии тельце.

Она в освещенном с улицы круге. В круге снежного чахоточного света. Лера присаживается над котиком. Тонкий халат обтягивает круглые ягодицы отчего становятся видны веревочки стрингов. Нижняя часть её лица неожиданно дрябнет, вытягивается. Неторопливо тянется, становясь все тоньше и тоньше. Сквозь прозрачную кожу видна паутина вен.