Диссертация - Марина Столбунская

Одиннадцать месяцев в году Марк был хоть и не совсем обычным, но уверенным и спокойным. Но май ломал его, выворачивал наизнанку и вытряхивал внутренности, как женщины высыпают пух из подушек, чтобы просушить и заменить насыпеньку. Шагая первого мая по празднично украшенным улицам, Раевский уже чувствовал, как начинало потихоньку накатывать безумие.

Длинные выходные утомляли Раевского, хотя в этот раз ему несказанно повезло, его сосед уехал к каким-то родственникам, оставив Марка в желанном одиночестве на целых четыре дня, а это было очень кстати, хотелось подумать и подготовить оборону к предстоящему дню рождения.

Прочитав кучу книг по психологии, студент пришёл к очень близкому к правде заключению, что нет никакой наследственности и все его проблемы возникли лишь от одного – воспитания. Он бы мог никогда не узнать о своём происхождении, это мать внушила ему мнение о том, что он такой же, как его отец. Именно она лишила его счастливого детства и нанесла множество психологических травм, Марк ощущал их, будто они физические и лежат уродливыми шрамами на его теле. Значит, никакой предрасположенности нет и достаточно осознать свои психологические проблемы и решить их самовнушением. Другого выхода, кроме того, чтобы обвинить во всём мать, у него не было. Задача проста: как начинающий психолог, Раевский должен был абстрагироваться от навязанных глупой и жестокой женщиной мыслей и увидеть своё истинное лицо жертвы.

– Всего можно добиться силой самовнушения. Я хороший, добрый, симпатичный парень, не желающий никому зла. – Он смотрел в зеркало и разговаривал вслух сам с собой в пустой комнате. – Пусть мне трудно пока с общением, но с ним стоит повременить. Начнём с того, что я хочу стать врачом, лечащим душевнобольных людей, учёным, изучающим вопросы повреждённой психики. На этом пути много интересных задач, скучно не будет. Окружающие люди интересуют меня лишь с точки зрения наблюдения за их поведением и изучения. Я спокоен и сосредоточен на работе. Нет, я не жалкая личность, а самодостаточный человек, умный, способный к изысканиям, самоанализу, и у меня есть высокая цель. Так что ни к чему мне думать о чём-то таком.

Марк не произносил вслух слова «самоубийство» или «убийство», опасаясь их разрушительного воздействия на свою психику. Так он и провёл эти дни одиночества, раскладывая мысли по полочкам, настраиваясь достойно пройти опасный рубеж, и к понедельнику был полностью удовлетворён результатом, решив, что и Володьку травить не будет, пока не будет, в этом месяце.

Сначала пришли эти сны. Он метался на подушке и просыпался в поту.

«Как она красива! Эти сияющие серо-зелёные глаза! А как она улыбается и смотрит ласково, кивая головой!» – думал младенец, лёжа в кроватке.

Что она говорит? Он прислушался, а голос становился всё громче и громче, повторяя жестокие слова: «Отродье маньяка! Зародыш!» – пока от него не стали сотрясаться стены, и он заплакал от страха, что его придавит бетонной плитой.

Потом была его любимая учительница по литературе Евгения Сергеевна, женщина с ангельской душой, всегда внимательная к странному, но способному мальчику. Чуть полновата, с доброй улыбкой на круглом симпатичном лице, она восседала за учительским столом, наклонив голову над журналом, чтобы решить, кого вызвать читать отрывок из «Мцыри».

– Итак, – протянула она. – К доске пойдёт, пойдёт Зародыш.

Евгения Сергеевна подняла на него ласковый взгляд, Марк встал лицом к классу и начал декламировать:

Меня могила не страшит:

Там, говорят, страданье спит

В холодной вечной тишине;

Но с жизнью жаль расстаться мне.

Я молод, молод …

– Достаточно! Садись, Зародыш, два, – оскалив зубы, громко заржала учительница.

– За что?

В ответ она лишь засмеялась ещё громче, а он, почувствовав жёстокую обиду, горько заплакал, чем рассмешил её ещё больше.

Разные люди приходили к Раевскому во снах и унижали, оскорбляли. Даже пьянчужка-дворник, ударив его метлой по спине, кричал:

– Пошёл прочь, Отродье маньяка! Пошто мамку обидел? Из-за тебя, Гнида, настрадалась, сердечная.

А один сон был совсем коротким. Дверь в комнату Марка отворилась, и в проёме показалась голова, вся покрытая опарышами, но он узнал этого человека.

– Ну чё, долго тебя ждать? Тут такая туса! – радостно крикнул Артём и захлопнул дверь.

К снам присоединились голоса. Он мог услышать их в самых неожиданных местах и в неподходящий момент. Они звучали где-то внутри головы, доступные только ему одному, но так отчётливо, будто наяву.

Во время лекции вдруг раздавался голос бабушки:

– Марк, ты хороший мальчик. В прошлый раз ты всё сделал правильно. Послушай свою бабулю, я знаю, что для тебя лучше. Надо сделать это снова, и станет легче.

Ручка треснула в руке Раевского, а из носа закапала кровь. Это было так неожиданно. Смущение, непонимание, стыд, неприятие – сумбур эмоций, загоняющий его в угол. Это было что-то извне, не в его силах было это контролировать.

Расплачиваясь на кассе в булочной, он услышал голос Артёма:

– А я же говорил, что ты псих. Таких на учёт надо ставить, – смеялся мёртвый друг.

Марк зажал руками уши, выронив монеты.

– Ты чего, больной, что ли? – грубо спросила кассирша, а он вылетел пулей из магазина, забыв про покупку.

Чаще всего он слышал маму, но она не была оригинальна и повторяла всегда только одно выражение: «Убей или умри! Убей или умри!»

«Что это?! – Марка трясло от холода под горячим душем. – Откуда всё это? Что это?»

Раевский не понимал природу данного явления, ужасно страдал, не находя себе места, казалось, вся жизнь летит к чертям. Он верил в самоконтроль, в психологию, но понять, откуда появились эти сны и голоса, которых раньше не было, он не мог и впадал в отчаяние. Марку хотелось кричать о помощи, но он знал, что в реальности это грозит ему психбольницей. Обратиться было не к кому, а книги молчали.

«Слуховые галлюцинации? – думал он, дрожа под одеялом, боясь засыпать. – Нет. Раньше же не было. Что же?»

Утром 19 мая Марк смотрел в зеркало и не узнавал своё отражение. Болезненный вид с побледневшей кожей и тёмными кругами под глазами, похудевшее лицо и пугающий безумный взгляд. Был понедельник, и Володя уже ушёл в институт, а Раевский опаздывал, наверное, впервые. И торопиться не собирался. Голоса становились всё навязчивей, подавляя его волю. Казалось, он отупел, не было больше собственных мыслей, лишь непреодолимое, навязчивое желание совершить самоубийство вертелось в его голове. Из вариантов убить или умереть