Неприкасаемые - Буало-Нарсежак

Элен все это смутно чувствует. Иногда наше молчание протягивает между нами словно завесу тумана. Одиночество! Пустота! Холод! Упреки ложатся на сердце хлопьями снега. И все оттого, что в конце месяца не хватает нескольких сотен франков! Любовь, мой друг, подобна автомату — опусти монету и пользуйся на здоровье!

До свидания.

Искренне ваш

Жан Мари».

Глава 13

Звонит телефон.

— Ешь спокойно, — говорит госпожа де Гер. — Я подойду.

Ронан и его мать обедают, сидя друг напротив друга в непомерно большой столовой. Ронану разрешили спуститься. И теперь он без всякого аппетита жует отбивную котлету. Высокие створки двери в гостиную распахнуты, и видно, как пожилая дама пододвигает стул и садится, прежде чем снять телефонную трубку.

— Алло. Мадам де Гер слушает… Ах, это вы, мсье Ле Дюнф.

Она кидает разгневанный взгляд в сторону сына, словно это он виноват в том, что ему позвонили.

— Ему немного лучше.

Ронан пересекает столовую с салфеткой в руке. Но мать прогоняет его движением руки. На лице ее написано раздражение, но голос по-прежнему любезный.

— Нет… Доктор еще не велел ему выходить.

Она прикрывает ладонью трубку и сердито восклицает:

— Иди доешь котлету!

И снова медовым голосом:

— С вашей стороны очень любезно справляться о его здоровье… Спросить, нет ли каких-либо поручений для вас? Ах, вы бы хотели поговорить с ним… Дело в том…

— Дай сюда, — ворчит Ронан.

Он отбирает у матери трубку, но та все-таки успевает елейно вставить: «Передаю ему трубку», а потом злобно в сторону: «Какая наглость! Даже поесть спокойно не дадут. Постарайся покороче».

Она отходит на несколько шагов и принимается поправлять букет сирени в вазе.

— Здравствуй! — говорит Ронан. — Нет, не отрываешь. Откуда звонишь?

— Из Манса, — отвечает Эрве. — Деловой обед. Сегодня вечером возвращаюсь в Париж. А тебе звоню сказать, что снова виделся с Кере.

— Очень хорошо.

— Я специально встретил его в конце дня, хотел, чтобы впереди был свободный вечер, и не ошибся, он пригласил меня к себе.

— Быть того не может! — восклицает Ронан.

Мать качает головой, картинно вздевает глаза к потолку и неохотно, но все-таки уходит в столовую.

— Мне кажется, — продолжает Эрве, — у него в семье нелады. Он был рад отвести меня к себе домой, будто его не прельщала перспектива остаться один на один с женой. И в то же время заметно смущался, как же: надо показывать квартиру, а она, видимо, такая, что похвастаться нечем.

— Хватит психологии, — перебивает Ронан. — Что дальше?

— Ты был прав насчет жены. Он попросил меня никоим образом не касаться времени нашей учебы.

— Негодяй!

Госпожа де Гер звонком вызывает служанку.

— Подогрейте отбивную мсье, — с досадой приказывает она. — Тут, я вижу, надолго.

— Ну и двуличный тип! — продолжает возмущаться Ронан. — И как все было?

— Ничего особенного! Без историй. Живут они в небольшой заурядной трехкомнатной квартирке, правда вполне ухоженной. Он курит и всюду оставляет окурки, поэтому везде пепельницы. А так я, признаться, готовился к худшему. Чувствуется, что в доме имеется женщина с тонким вкусом.

— О-о!

— Я уверяю тебя, что это так. Возможно, им приходится затягивать потуже пояс, но сразу можно догадаться, что в квартире живет женщина, любящая красивые вещи. Я это с первого взгляда заметил.

— Я тебе верю. Ты в женщинах дока!.. Ну и как она?

Сразу насторожившись, госпожа де Гер вытягивает шею, чтобы взглянуть на сына.

— Вовсе не дурна, — говорит Эрве. — Мое первое впечатление подтвердилось. Из самой простецкой ткани сделала себе шикарный наряд. Возможно, платье пошито и не по всем тонкостям портняжного искусства, но уже одно то неплохо, что женщина отказалась от брюк, зачем делать себе кобылью задницу.

Ронан хохочет.

— Кобылья задница, ну ты даешь!

Госпожа де Гер вздрагивает и подходит к двери гостиной. Ронан издали машет ей рукой — уходи! — и продолжает расспрашивать:

— А как собой, хороша?

— Скажем так: мне такие нравятся. Все при ней. Осталось поглядеть, чего она из себя в постели представляет.

— Да ты просто гнусный тип! А потом? Нагляделись друг на дружку?

— Поговорили. Кере представил меня как приятеля юности, сказал, жили по соседству. Он был в домашних тапочках. И чуть ли не краснел.

— Столько лгать, как он, можно было бы и привыкнуть.

— А он любопытный человек, — неожиданно говорит Эрве. — Только не злись и не прыгай до потолка, но ей-богу, когда узнаешь его поближе, начинаешь к нему как-то лучше относиться. Раньше он чуть ли не силой навязывал себя. А сейчас другое дело. Несчастный, морально подавленный…

— Сожалею, но никакого чудодейственного рецепта он от меня не дождется, — ехидно отвечает Ронан.

— Погоди. Не кипятись. Я как раз и пытался тебе рассказать… все… и как есть. Совершенно очевидно, что они оба мучаются из-за того, что Кере не может найти работу. Мы только об этом и говорили. Она первой заговорила об анонимных письмах. Это решительная и откровенная женщина. Муж привел старого друга, почему бы тому обо всем не рассказать? По обеспокоенным и сердитым взглядам, которые бросал на нее Кере, было ясно, что, по его убеждению, она совершила оплошность.

— Она прочла их тебе?

— Нет. Кере поспешил изменить тему разговора.

— Значит, он понял, откуда пришел удар?

— Совершенно нет. Сам подумай, если бы он тебя заподозрил, стал бы разве приглашать меня к себе, зная, что мы с тобой старинные приятели. Представь себя на его месте. Нет, исключено. Ты выпал из его жизни.

— Но ведь он должен кого-нибудь подозревать. Кого?

— В этом-то как раз и загвоздка. Никого не подозревает! Именно это больше всего и гложет их обоих.

Ронан кусает ноготь. Смотрит на мать, вернее, сквозь нее, потом, заметив, что она смотрит на него, слегка отводит телефонную трубку в сторону и шепчет:

— Я заканчиваю. Сейчас приду.

— Алло, — волнуется в трубке Эрве, — ты меня слышишь?

— Да. Я задумался… Последняя его работа в магазине… Он сам уволился?

— По крайней мере, я так понял. Твое второе письмо прочел кто-то из персонала, и Кере предпочел уйти. Интересно, что ты там такое написал? Будь оно совершенно невинным, как ты утверждал, с чего бы ему вдруг так паниковать.

— Ты еще будешь с ними встречаться?

— Ты увиливаешь от ответа, стервец! Да, я непременно их снова увижу! И хочешь знать почему? Потому что мне они симпатичны.

— Особенно она!

— Оба. Такие беспомощные и растерянные!

— Ну а я разве таким не был?

— Согласен. Но все это уже быльем поросло… Но в конце концов, это твое дело. Я в твои игры не играю, заруби себе на носу.

— Единственное, о чем я тебя прошу, — сухо проговорил Ронан, — это держать меня в курсе… Спасибо. До скорого… Стой… Если куда-нибудь снова устроится, сообщи мне сразу.

Он повесил трубку.

— Ну что? — раздается голос матери. — Садимся за стол? Что от тебя хотел этот парень? Нашел время, когда звонить! А с виду такой воспитанный!

— Тебе от него привет, — отвечает Ронан.

— Нашел чем обрадовать! Вы говорили о женщинах… Ладно, ладно, меня это не касается. Но когда человек так сильно болен, как ты…

— Послушай, мама…

Внезапно он комкает салфетку, швыряет ее на стол и выходит из комнаты, хлопнув дверью.

Жан Мари читает письмо. Руки его дрожат.

Наш коллега, госп. Бланшо, имевший один класс среди четвертых и один среди третьих, неожиданно заболел, и ему предстоит сложная операция. Поскольку вы сейчас не заняты, я просил бы вас срочно зайти ко мне, чтобы я мог ввести вас в курс дела и рассказать о ваших будущих обязанностях, если, конечно, как я очень надеюсь, вы согласитесь работать у нас. Начинать работу можно в самое ближайшее время.

С уважением, директор школы

Хорошая бумага. «Лицей имени Шарля Пеги». Кажется, что-то солидное, по крайней мере первое впечатление очень приятное. Улица Прони, 17-й округ. Престижный. Я спасен, думает Жан Мари. Нельзя терять ни минуты! Долой домашний старый пуловер и потерявшие форму штаны. А его серый костюм еще вполне приличен. Наконец-то удача улыбнулась ему! Подростки из третьего и четвертого класса! Идеально. Надо будет прикупить несколько книг, грамматику, журнал для отметок. Столько сразу улыбчивых мыслей и хлопот, напомнивших детство и начало учебного года. Взгляд в зеркало — вид вроде неплохой. Правда, лицо немного помятое, надо повеселее, дети все-таки. Жан Мари спускается по лестнице, и забытое чувство радости заставляет ускорить шаг. Как хорошо! Душа смакует радостную весть, как язык сладость. Он заходит в кафе позвонить Элен.