18 ночей усталого человека. Дневник реальных событий - Роман Шабанов

Может быть, это будет дешевая слава, но она непременно останется в истории этого города. Что же эпатажей в моих постановках было предостаточно. Выйти обнаженным в день премьеры, в платье и фиолетовых чулках – все это было. Было даже ранение в голову, повязка на голове. Но все это не выстреливало. Нужно было что-то еще. И решение пришло неожиданно. Уже здесь. Я не думал, что дойду до этого.

Сколько сейчас. Позади сдача. Аплодировали. Меня не было. Были местные критикессы, смешные и вульгарные. Им бы булочки печь для своих мужей-недотрог, а они что-то строчили в блокноте. Меня вызывали, но я не вышел. Этому будет посвящена целая колонка в газете.

Как больно. Мне казалось, что сердце должно биться иначе. Оно куда-то спешит. Сколько мне было предначертано – десять лет или двадцать, если бы не этот холодный нож. И боль, тягучая, до этого знал, когда ломал ногу и болел зуб. Но это другое…другое.

Не могу, я ухожу в прошлое. Меня затягивает воронка.

Никто не держит за руку, воды, как говорится не подаст. А как хочется. Сердце замирает, заставляет немного подождать, чтобы дать еще одну, или сколько их там будет (никто не знает) возможностей.

Я ухожу раньше родных. Вы меня простите. Я знаю, что это больно, но все пройдет. В скором времени это забудется. Я про боль. Останется слава. То, что будет греметь в истории театра. Человек, который совершил прорыв. Он прокрутил свое тело через это мясорубку страсти. «Горе» случилось, оно не прошло незамечено. Актеры будут плакать. Они будут чувствовать угрызения совести.

Я беру нож. Кухонный. Среднего размера. Не самый крупный. Я не такой большой зверь. Мне достаточно и этого. Сталь крепкая. Попробую провести по бумаге. Как хорошо режет. А если по книжке. По Уильямсу, по «массажисту». Как он его разделал. Сейчас и меня. Ну, что ждать?

Удар. А-а. Как больно. Нет, надо подождать. Немного повременить, но если я сейчас я остановлюсь, то эта боль меня с ума сведет. Тело ноет. Из живота бежит кровь. Что я задел? Так неглубоко. Это царапина. Всего-то царапина. Не хочу трогать. Надо накрыться одеялом, чтобы не видеть, как я меняюсь. Мне кажется, что я начинаю пахнуть. Да, как трупп. Я не хочу этого понимать. Еще удар. Нет, мимо. Попал в плечо. Только не в руку. Сейчас руки откажут, и я буду истекать кровью. Глупая смерть. Слишком долгая. Еще удар. А-а, я теряю сознание. Я крикнул. Зачем. Это от боли. Я не хотел. Никто не должен сюда зайти. Да и никого и нет. За окном пьяные веселые голоса, соображают куда пойти, вспоминают всех знакомых женщин. Вот так и я лежу в кровати, забываю о том, кто я, забываю о тех, кто мне дорог. А они все равно обо мне иногда вспоминают. Пока я жив, помнят. Совершу это, забудут. Был такой, как его…и только спустя некоторое время – год, два, мое имя будет звучать у всех на устах. Я буду рядом с Мейерхольдом. Я не ученик, я никогда не был подмастерьем, мне не нравится прислуживать большому бренду. Я сам бренд….

Я очнулся, тело болит. Я еще жив. Потерял сознание. Не так просто умирать, как сперва показалось. Я думал, что я слаб, а тут меня не отпускает старуха-жизнь. Туман. Как пьяный. Нужно еще. В таком состоянии легче продолжить. И…на, получай. Мне смешно оттого что я бью себя. И еще, еще. Спазм. Руку свело. Она не может остановиться.

Какая сумасшедшая боль. Слишком слабые удары. Я-то понимаю. Хорошо, когда это сразу. Одним ударом. Но мне кажется, что это не понадобится. Кто-то стучит в дверь. Мне кажется… она скрипнула, я слышу шум поезда. Я отсюда уезжаю, уезжаю. Я дождался этого.

Послесловие

Его обнаружили не к обеду, а утром. Постель была красной от крови. Он умер за пятнадцать минут до прихода Сергея и Маши. Спектакль прошел удачно. Про то, что он умер, никто не сказал ни слова. Они решили это утаить. Об этом я узнал у одного местного старожилы, в прошлом актера. Я плакал. Мне казалось, какой дурак, так просто распрощался со своей жизнью, а потом я понял – он не мог поступить иначе. Именно здесь он и должен был уйти. По-другому этот блокнот не может дописан. В нем еще есть пара страниц, но эти страницы он оставил пустыми. Только обычные люди умирают, дописывая свою жизнь на обложке. Им не хватает места. Это с позиции молодого человека, имя которого так и осталось для меня загадкой, было верно.