18 ночей усталого человека. Дневник реальных событий - Роман Шабанов

Мне снилась Америка. Не это ли ответ на мой вопрос – что дальше. Эта заморская страна. Вот только чем я буду там заниматься? Год на осмотр достопримечательностей, полгода на быт. Что дальше – еще новое место. А может быть это моя сущность. Перемещаться с места на место. Тем более стран и континентов хватит не на одну жизнь. Мне нравилось мечтать о том, что не будет никогда. Это я знал наверняка, но когда думал, то по-настоящему верил в это, что я действительно это сделаю, но вся моя спесь спадала после понимания того, что нужно будет сделать для этого. И то, что от себя и проблем не уйдешь. Они вместе с тобой перемахнут через океан и окажутся рядом с двумя чемоданами нажитого барахла.

Ночь пятнадцатая

Сегодня я не был в театре. Не думаю, что это кто-нибудь заметил. Я вышел за польскими яблоками в магазин. Долго ходил по нему, всматриваясь в лица покупателей. Полный мужчина в олимпийке нюхал хлеб и воротил нос от одного к другому. Женщина в ярко зеленом костюме выбирала молоко, смотрев срок годности, снимая очки, протирая и возвращая на место. Магазин был испещрен странными персонажами. Они роняли рыбные консервы, подкидывали апельсины и взвешивали на весах водку. Пробовали колбасу, при этом очень долго ковырялись в зубах, улыбаясь, показывая неполный ряд зубов. Они были удивительны, как в первые дни моего пребывания здесь. И причина тоже понятна. Вся та фантазия и усилие, которое каждый день выливается на сцене теперь было а магазине. Он стал сценической площадкой, а люди, сами того не подозревая актерами моего спектакля.

Мне казалось, что они повсюду. В прохожих. Даже в коляске, которую катит подозрительно знакомая девушка. Все они искоса смотрят на меня. Я начинаю запинаться.

Еще вчера я принял как должное – то, что все актеры на меня ополчились. Я подумал, ну и пусть. Мне с ними детей не крестить. А подсознание само по себе диктовало и накапливало все то нехорошее. И сегодня я это почувствовал снова. Как-то по-другому. Весь город понимал, кто я и что я из себя представляю.

Я смело прошел мимо театра, кажется, в окне заметил секретаршу, размешивающая сахар в чашке чая, в мыслях о своей несчастной любви (она одна воспитывала сына, в этом году мальчуган пошел в первый класс), увидел глиняный сосуд в виде коряги и подумал, что цветы в такой коряге, даже самые красивые и дорогие будут выглядеть утопично. Около входа в театр стояло два велосипеда и дворник, с которым я все никак не мог познакомиться мел улицу, напевая что-то из криминального фильма.

Сказав мысленно «адью» сегодняшней репетиции, я пошел по незнакомой улице, точнее по ней я всегда ходил в театр, но сегодня она была мне незнакома – я был в другом состоянии, независимом. Сегодня я стал туристом, который случайно попал в этот город, чему он рад и удивлен, что здесь так…мило. Дома под черепицей – удивительные и непохожие друг на друга. Голуби – беспечные, как дети. А дети редкие, но очень довольные, что их слышно в этом городе. Каждая просьба будет услышана (в отличие от гула больших городов, где просьбы проглатывает шум машин).

Но через час я руководил. Я не был в здании, и руководил по телефону. Причина была простая – отравился местными бахчевыми культурами. Об этом я сказал, как раз минуя рынок, рассматривая красивую полосатую ягоду. Сегодня должен быть прогон всего спектакля, завтра еще, потом сдача и финита. Долгожданная финита. Помощник Толя понял и положил трубку. Конечно, получить такую возможность – поруководить труппой единомышленников, сущая удача.

Мне же хотелось пропасть. Затесаться где-нибудь в городе на весь день, чтобы ни единая душа меня не увидела. Но так наверное бывает всегда – чего больше всего боишься, то и происходит.

Но спектакль разрастался. Велосипедисты гоняли по главной улице, подбрасывая цветы, женщина в халате вышла за газетой, при этом она вспомнила, что забыла деньги и пока бежала назад, потеряла тапочек. Она его искала, словно он был живой. Ждала и звала. Мужчина с ногами колесом кормил бабушку французской булкой. Вероятно это была его мама. Птица взлетали в воздух большими полчищами. Из грузовика, из кузова торчали женские ноги… так.

Я пошел в баню. Я подумал, что смогу смыть с себя этот слой грязи, этот слой. Думал, что смогу отмыться. Душ – это не то. Баня на Чапаева. Артисты были там. Репетиция получилась очень короткой, как я понял. Они решили совершить омовение. И мы встретились. Голые. Я и они. Режиссер и его труппа в бане. Невероятная ситуация, достойная пера сценариста.

Мы не разговаривали. Они продолжали демонстрировать свою походку, говорили о том, что спектакль получился и хотели бы выпить по этому поводу. Я в очередной раз отказался. Они в очередной раз затаили обиду. И выместили ее в парной. Добавили пару, хотя я сказал «хватит». Но в этом гуле голосов, смеха моя просьба потерялась. И что странно мы всегда оказывались в одном месте. У душевых кабин, на скамейках и в парной. Мы перемещались по этому заведению, как гусеницу, отнюдь не по моему желанию.

И тут они добавили пару. Я не терплю жару. Мне сразу становится плохо. Еще в детстве отец меня повел в баню. Я помню эту парную – голых мужиков – выпячивающие животы и дачные панамки. Все сидят и говорят о политике. Преимущественно. Пьют водку, а женщина, которая пропускала, нанизывала на гвоздь билеты – полная и неопределенного возраста тетя Вера, иногда пила с ними, но не так, а скорее для понимания. И оно было. Я всегда сторонился таких компаний. Мне казалось, что они – нехорошие, пьют, на них ругаются жены, дома плачут дети, как я и не понимал, почему в бане пьют. Здесь же моются. Это же баня. Зачем же надо пить водку? Не совсем удобно. С оглядкой. И вот как-то раз мы с отцом пошли в баню. Была суббота. Отец встретил знакомого, слово за слово и он про меня забыл. Я мылся, ходил под душ и когда был чист, стал искать отца. Его нигде не было. Было еще конечно одно место, где я не смотрел – маленькая деревянная дверца, куда быстро забегали и выбегали красные дяди. И столько пара оттуда. Чистилище прямо. Ну, я и зашел. Сперва я ничего не смог увидеть, было слишком жарко. Я зажмурил глаза, закрыл лицо руками и хотел было выйти, но не вышло. Навстречу попался полный живот и чтобы его обойти, нужно было подняться на ступеньку выше. А тут кто-то поддал пар, я и вскочил. А там температура. Я вниз. Испугался. Вдруг слышу голос отца – сынок, давай к нам. А он сидит наверху, на самой жаркой полке. Я, говорю, пошли домой, а он не робей и говорит своим друзьям, это мой сын, мужик. А дружок его добавил уже мне – залезай, не будь девчонкой. Я и залез. Ну и через минуту мне плохо стало. Холодной водой обливали. Перед глазами калейдоскоп. Потом долго не мог отца простить. А в баню ходил только в душевое отделение и в деревне последним, когда весь пар выходит. А сегодня пошел, но в парную буквально заглянул. И попал в похожую ситуацию. Тоже подпрыгнул, а они снова пару, я зажмурился и закрыл лицо руками. Они смеются и говорят, не только мне, как бы всем, кто настоящий мужчина. Тут я вышел. Мне было насрать на их мнение. Не хочу играть в эти игры. Если я и умру, то не при таких обстоятельствах. Я это точно знал.

Когда я пришел домой, то получил записку. Катя писала, что уехала на несколько дней в Москву. По каким-то делам. Странно, она там, где я живу. Ужасно то, что, когда она приедет, меня уже не будет. Даже не позвонила. Но, наверное, понимала, что у меня жена, долго наши отношения продолжать не могут и все, что было – это лишь то, что придумали двое в тяжелый момент жизни. Они помогли друг другу не завять, а теперь, когда все хорошо, можно и подумать о своей жизни.

Меня немного колотило, но я уже стал привыкать к этой местной бацилле, которая поселилась во мне и не дает покоя долгое время. Я вспоминал, когда же она во мне поселилась, и почему я позволил ей развиться с первых дней. Сходил бы с первых дней на каток или познакомился с девушкой, не важно, была бы это Катя или кто другой, главное – то, что я бы не был сейчас комком нервов, у меня не было бы паранойи и разговора с директором о просьбе артистов. Но я проживаю свою жизнь и поступить так, как поступил бы другой режиссер, который привык с первых дней перчить свою транзитную жизнь увеселительными экскурсиями в мир похоти и разными типами дурмана.

Когда-то это был показатель для меня. Режиссер, у которого слава и деньги перемежаются с множеством женщин и алкоголем. Это нормально, казалось мне и я тренировался в умении пить. Но все равно для меня существовал лимит. В последнее время я пью, но при этом не занимаю у города денег. Я пью на свои или на случайные. Но не на чужие.

Потом я понял, что жить по эталону трудно. Нельзя слыть тем, кем не являешься. Понял, может быть поздно.

Опять сердце сдавило…Ничего, еще немного…совсем чуть-чуть. Нужно подождать. Терпения у меня хватит.

Ночь шестнадцатая

Утром я вскочил, как подкошенный. Запах гари. На этот раз горело не у меня. А у Сергея. Его сардельки, коими он только и питался, дымили. Шел ужасный запах, кухня была заполнена дымом, и первым выскочил все же я, потом Маша и последним, не понимая, что происходит сам виновник. Я успел к тому времени потушить пожар, открыть окно, успокоить Машу и обратить внимание, что я в трусах и обернуть вокруг себя полотенце, которое сушилось недалеко и впитало в себя немного соевого мяса.