Искры - Михаил Соколов

— За чем хорошим и куда ездил? — наконец спросил у Андрея отец, даже не назвав его по имени.

— Хлеба смотреть. Косить начали, — ответил Андрей.

— Косить — самое время подходит, — согласился Спиридон и, поправив накинутый на плечи жакет, многозначительно спросил — А молотить кто будет?

— Не знаю. Должно, мужики.

— Опять плату за пайку установишь?

— Это от меня не зависит. Должно, за пайку, за мерку, — уклончиво отвечал Андрей.

Отец недобро взглянул в его красивое лицо, хмуро спросил:

— А с каких пор ты не знаешь, что будешь делать? Или красного петуха испугался, какого запустили в имение Чернопятова?

Андрей усмехнулся, сказал:

— Пойдемте в хату, я по делу к вам.

Мужики поняли: что-то Андрей был сегодня не таким, как всегда.

В хате, сняв картуз и сев под иконами, все так же избегая встретить суровый взгляд отца, Андрей глухо сказал:

— Хочу потолковать с вами, батя. Я решил бросить службу у Загорулькина… Не могу я больше торговать своей совестью! — Помолчав, он продолжал дрогнувшим голосом: — Опротивело мне все. Грешен я перед вами и перед всеми мужиками виноват!

Отец теребил бородку и исподлобья посматривал на него и на образа. Потом прошелся по комнате, согбенный, с большими руками. «Понял, сукин сын! Дошло-таки до сердца», — подумал он и остановился.

— Вот что, Андрей! Я верю тебе, но это не все. Надо, чтобы ты очистил себя. Очистил себя на народе! — повелительно сказал он. — Я даю тебе наказ: служи пока, но служи народу, а не хозяину. А как, ты сам должен смекать. Возьмешь в душу мои слова — приходи, как сын… Сейчас мне тяжко говорить с тобой. Казаки, каких твой хозяин привез к Чернопятову, закатали до полусмерти твоего дядьку, а моего брата… — закончил он и отвернулся.

Андрей встал, постоял немного, потом взял картуз и медленно вышел из хаты. «Очистить себя на народе», — думал он. Сев на коня, он взмахнул плеткой, конь рванулся и помчал его по улице, и через минуту скрылся в пыльном тумане.

Вечером Андрей пришел делать доклад Якову. Подойдя к кабинету, он хотел открыть дверь, но услышал голос Оксаны и остановился, прислушиваясь.

— Нет, это ты устроил порку крестьян, — возмущенно говорила Оксана, — потому что ты просил атамана прислать казаков.

— Ничего подобного, дорогая. Это устроили власти, — невозмутимо продолжал Яков.

— Строишь из себя либерала, а действуешь, как крепостник, — не слушая возражений, продолжала Оксана. — Я тебя прошу прекратить эту дьявольскую игру и вспомнить, что ты сам вышел из хутора и возмущался жестокостью отца.

— Оксана, дорогая, ну зачем ты вмешиваешься в мои дела? — мягко проговорил Яков.

— Твои дела — это наша жизнь. Я не желаю быть соучастницей позорных дел моего мужа, — резко ответила Оксана и, открыв дверь, вышла и увидела Андрея. Взгляды их встретились, но никто из них не сказал ни слова.

Андрей вошел в кабинет и начал рассказывать о том, где и какой хлеб косили, сколько скошено, сколько нанялось новых батраков, как идут дела на мельнице, на маслобойне и маслодельном заводе.

Яков и сам все это хорошо знал. Не знал он одного: как батраки и рабочие отнеслись к порке крестьян в имении Чернопятова и каковы их настроения.

— Все это чепуха, Андрей! — раздраженно сказал он. — Мне теперь интересно другое: на каких условиях будут хлеб молотить? Вот об этом и говори.

— Процентов на тридцать дороже придется платить, чем прошлый год, — от себя выдумал Андрей.

Яшка вскочил с кресла:

— Ты с ума сошел?

— Нет.

— Нет… Та-ак, — раздумчиво заговорил Яков, шагая по кабинету. — Если ты об этом объявишь, ты сделаешь большую ошибку. Мне легче будет найти другого управляющего, чем платить рабочим на одну треть дороже.

В гостиной послышался голос помещика Френина:

— Кто есть в доме? Яков, где вы?.. А-а, наконец-то! — Он вошел в кабинет и бросил на диван шляпу. Потом вытер голову, сел в кресло и, достав табакерку, понюхал табак и сделал знак Андрею, чтобы тот удалился. Андрей вышел, закрыл за собой дверь и услышал голос Френина:

— Помещиков Линькова, Михайлова, Желудева — на воронежской стороне сожгли… апчхи!.. до основания. — Мои тоже повеселели и приходили нынче «с просьбой» — уступить им луга за речкой. Ну, я не дурак… апчхи! Отдал им луга — и о плате ни слова…

В гостиную вошла Оксана и обратилась к Андрею:

— Вы уже закончили свои деловые разговоры?

— Меня выставили. Френин привез важные новости.

— Какие?

— Имения соседских помещиков жгут.

— Ну, и как вы к этому относитесь?

— Ничего. Я не из пугливых, — уклончиво ответил Андрей и пошел из гостиной.

А из кабинета слышался голос Френина:

— Косить-то хлебец как бы самим не пришлось… вам с Андреем. Мужики говорят, что вы их слишком, того, культурно объегоривали до сих пор, а от сих пор… апчхи!..

— Да спрячьте вы к черту вашу табакерку и говорите толком! — раздраженно сказал Яков, и Френин продолжал:

— Дело не в табаке, друг мой, а в вашем искусстве. Окажетесь на высоте — хлебушек ваш будет в амбарах. Нет — останется в степи. Апчхи!.. Я кончил свою речь, — заключил он и спрятал табакерку.

Яков ходил по кабинету, заложив руки назад и опустив голову. «Так вот почему Андрей молчал о рабочих! Эх, сдерут они с меня шкуру! И ни черта плетки тут не помогут, милейший Аристарх Нилович. Наоборот, это ожесточит мужиков… Словом, держись, молодой Загорулькин! Отца твоего когда-то просто вязали и били, а тебя нищим сделать могут», — рассуждал он и наконец обратился к Френину:

— Спасибо, дорогой сосед, за предупреждение. Я обдумаю все и постараюсь… избежать участи Чернопятова и других.

— Старайся, старайся, Яков… Да, еще новость: заключено перемирие с Японией. Витте поехал на мирную конференцию. По совести говоря, я не завидую ему и готов вперед дать ему титулишко какой-нибудь, лишь бы мы выпутались из этой скандальной кампании. У нас, я вижу, началось такое… И, пожалуй, того, свалят царя, а? — с хитрецой посмотрел Френин на Якова.

— Не свалят. Армию перебросит с фронта — и черта ему сделаешь, — уверенно возразил Яков и задумчиво добавил: — Да… Если так дело пойдет, то не только Николая, а и нас попрут. Так лучше пусть уж он царствует.

— А разве я против? Я против дураков на троне. Но коль на карту ставится моя жизнь — дудки! Тогда я за любого, хоть за черта…

Оксана открыла дверь в кабинет, спросила:

— Я вам не помешаю?

— Нам? Что вы, что вы, дорогая! — весело ответил Френин. — Мы обсуждаем великие планы жизни: как отвести от себя грозу революции. Так что вы даже полезны можете быть нам, поскольку, я слышал, вы когда-то увлекались политической литературой. Не так ли, Яков?

Яков опустился на диван, закурил и мрачно сказал:

— Конечно, от тебя секретов нет, но… лучше тебе не расстраиваться. У нас невеселые разговоры, Оксана!

— Выдумка, чистейшая паника, — возразил Френин, — Жгут воронежцев, а нас пока только пугают.

В присутствии Оксаны Яков не стал говорить на политические темы и повел разговор о ценах на хлеб, на шерсть и сено. Френин слушал, слушал его и вздремнул.

— Скучные ваши разговоры, Яков. От них действительно спать хочется, — сказала Оксана.

В кабинет вошла горничная и подала Оксане телеграмму. Она взглянула на текст и вскочила с дивана.

Яков взял телеграмму из ее рук. «Брат действительно болен. Воронеж. Варя», — прочитал он и усмехнулся:

— Ну, вот теперь тебе не будет скучно. Хлопоты, разъезды, поиски Леона и все прочее.

Оксана вырвала из его рук телеграмму и пошла из кабинета.

— Куда же ты, Ксани? Надо же посоветоваться, поговорить, что предпринять, — поняв свою ошибку, бросился за ней Яков. Увидев, что она пишет телеграмму, он сел на тахту подле нее и виновато промолвил — Уж и рассердилась! Что я особенного сказал? Ну, погорячился, неуместно так было говорить…

Оксана молча вышла из комнаты позвать горничную.

Яков вышел вслед за ней, тем же голосом продолжал:

— Ну, извини меня, Ксани. Ей-богу, у меня от своих дел голова идет кругом.

— Иди к Френину, Яков, и обсуждай свои дела. Ты же ценами на быков больше интересуешься? Ну и продолжай, а мне надо беспокоиться о судьбе брата, — ответила Оксана и, отдав горничной телеграмму, вернулась в свою комнату.

Яков последовал за ней, стал у двери и хмуро сказал:

— Мне надо беспокоиться о нашей с тобой судьбе. Ты слышала, что делается кругом? Как ты думаешь, до цен ли мне сейчас?

— Я знаю, что тебе гораздо важнее сейчас иметь казаков, которые бы пороли мужиков, — сверкнув глазами, сказала Оксана, — Но ты ошибаешься, если думаешь найти во мне соучастницу твоих мерзких дел.