Войку, сын Тудора - Анатолий Коган

22

Велимира Бучацкого разбудил орудийный гром: турки начали обстрел крепости. Три дня и три ночи гремели пушки великой османской армии. Польский рыцарь подметил верно: немногие из них могли добросить свои ядра до вершины холма, до крепостных стен; как ни задирали топчии их жерла, ядра ложились у подножия укреплений. Лишь немногие долетали до цели — и бессильно увязали в мягком камне, будто вклеивались в него навечно — невольная дань нападающих, каменные бусы на белом поясе Сучавы.

Только новые мортиры — глядевшие прямо в небо короткие и широкие стволы — сослужили Мухаммеду свою службу. Посылаемые из них ядра взмывали круто вверх и падали за стены, словно из облаков, пробивая крыши домов, калеча и убивая людей и скотину. Но мортир у Мухаммеда было мало. Остальные же пушки не могли, как в других местах, крошить куртины и башни, удар за ударом, медленно пробивая в них бреши для штурмующих войск.

С высоты насмешливой «Не бойся!» пан Велимир видел, как мечется меж своими орудиями султан, колотит топчиев и гумбараджи тяжелой тростью, как Большой Турок стоит, притомившись, среди беков и визирей, выслушивая бесполезные советы, приходя опять в неистовство. С утра до вечера топчась на вершине башни, пан Велимир дождался наконец часа, когда грохот турецкого наряда прекратился и турки пошли на штурм.

Польский рыцарь надел шлем, спустился с дозорной башни и встал на стене, среди защитников Сучавы, держа в руках огромный боевой топор.

По знаку султана на высоких арбах начали свою работу отличившиеся во многих битвах турецкие барабаны — громадные бубны; раздирающе взвыли трубы, свирели и флейты османских воинских оркестров — метерхане. Закричали, запели вразнобой муэдзины и муллы, улемы и имамы, призывая вышнее благословение на головы идущих на смерть. И самые отряды штурмующих взорвались громогласным «алла!». Передовым колоннам отвечали стоявшие в ожидании, будто вся долина Сучавы завопила на незнакомом языке, охваченная непонятным безумием. Но это только казалось, безумия не было. Алаи опытных бойцов действовали привычно, сноровисто, повинуясь давнему, неизменно соблюдаемому, железному порядку.

Первыми турки погнали к крепости толпы носильщиков-салагор, набранных большей частью из болгар, водоносов-сака, возчиков-арабаджи. Не избежали этой участи многие войсковые пивовары-бозаджи, бакалы, мейханеджи. Люди вспомогательных отрядов и войсковая челядь, понукаемые саперами-саинджи, тащили мешки с землей и песком, связки хвороста, бревна, колья и камни, взятые на сожженном посаде и из оставшихся домов, которые для этого разобрали. Все это сразу же полетело в глубокие рвы, местами опоясывавшие стены и башни, к подножью укреплений. Приставив лестницы, первая волна нападающих полезла наверх.

Две тысячи воинов — столько удерживало крепость и замок Сучавы против огромной армии Мухаммеда. Но этого пока хватало, твердыня не была велика; защитники густо стояли на башнях и стенах, во дворе ждали отряды, готовые сменить павших и раненых, уставших. Густо стояли по верху укреплений и пушки; Штефан-воевода не жалел золота, заказывая их в Брашове и Буде, во Львове и Кракове, в Венеции и даже в далеком Гданьске. Пан Велимир осматривал перед тем орудия, беседовал с пушкарями — молдаванами, немцами, генуэзцами из Каффы. И остался доволен.

Когда прилив первого штурма еще только накатывал, пушкари поднесли к запальным отверстиям раскаленные железные прутья; грянул залп. Сучава окуталась пышными клубами дыма, будто важная боярыня — собольей накидкой. Когда дым поредел, польский рыцарь увидел в массе нападающих кровавые полосы — борозды смерти, оставленные картечью. Орудийная прислуга выплеснула на горячие стволы воду, принесенную для этого в ушатах, начала закладывать новые заряды, приготовленные по весу, в мешочках из льняной ткани. Пушки выстрелили еще раз, и, словно то был сигнал, над зубчатым парапетом показались головы первых турок. Пан Велимир увидел ту, которую ему предназначила судьба, — замотанную нечистой тряпкой, орущую, с зажмуренными от ужаса глазами; Бучацкий обрушил на нее топор. И, ухватив прислоненный к зубцу длинный шест-рогатину, уперся им в перекладину появившейся над краем башни лестницы. Единым рывком могучий польский рыцарь оттолкнул от башни тяжелую лестницу, нагруженную телами, и она, со всеми, кто по ней карабкался, повалилась на толпы, бесновавшиеся внизу.

Штурмовая волна, однако, все густела и густела, беспрерывно прибавляя защитникам кровавой работы. Тяжелый топор Бучацкого неустанно опускался на головы, плечи, валил осман, успевавших вскочить на стену. Не было времени разглядеть, что творилось рядом, как работал саблей портарь Шендря, как трудилась чета капитана Балмоша, занимавшая участок стены. Только слух опытного воина подсказывал Велимиру, что все идет как надо, что дело его — рубить, не тревожась за соседей.

Первые волны приступа опали, отхлынули. И тогда к заваленному телами крепостному холму начали подходить стройные белюки сарыджи. Эти бывшие воины Сарыджа-паши, поднявшие несколько лет назад в Анатолии восстание против нынешнего султана, до сих пор, не жалея жизней, верной службой старались заслужить обещанное, но все еще не даруемое прощение повелителя осман. Сарыджи, бывалые бойцы, еще на подходе послали в непокорных ак-ифляков тучу стрел, выпалили из аркебуз, полезли на стены. Нескольким соратникам мятежного паши удалось взобраться наверх, но одних мгновенно изрубили, других обезоружили и со связанными руками, в ожесточении боя сбросили во двор. Сарыджи, в вечном страхе перед гневом Мухаммеда, с отчаянием обреченных снова и снова кидались на приступ, но скатывались вниз, поливаемые кипятком и расплавленной смолой, расстреливаемые из луков и затинных пищалей обороняющихся, попадая под огонь убийственно метких крепостных орудий, торопливо оттаскивая подальше убитых и раненых товарищей. Кусая губы, Мухаммед приказал трубить отбой; но сарыджи, словно собственная кровь привела их в неистовство, не слышали пения труб, без всякого уже порядка бросались на стены, пока внезапный град палочных ударов не остановил их порыва; это заработали, приводя ослушников в чувство, посланные к ним султаном десятки чаушей.

Большие бубны на крепких арбах продолжали размеренно греметь, свирели, флейты и трубы метерхане заливались вовсю. Но барабанный бой, расплывшийся над долиной, начал вдруг убыстряться, зазвучал неистово. Это пошли на приступ лучшие силы османского войска. За веселыми морскими стрелками, холостяками-азапами двинулись спешенные спахии, джамлии, бешлии. Следом шел цвет мухаммедовой армии — янычарские орта. Боевые порядки аскеров, оглашая поле воинственными молитвами, сопровождали десятки служителей пророка в развевающихся одеждах, с фанатичным огнем во взорах. То же пламя горело в глазах дервишей-воинов, шедших между байраками разных частей в небольших отрядах, в одних рубахах, обнажив в воинственном экстазе грудь, размахивая сверкающими на солнце ятаганами.