Ратибор. Окталогия (СИ) - Фомичев Александр Игоревич

Глава 18

Как курей…

– Идите сюда, псы серозадые! – громоподобно проорал Ратибор на всю долину, освободившись, наконец, от связывающих его невидимых пут. После слов последних Тол‑Авара, будто молотом ударивших ему в голову, рыжебородый гигант прекратил беситься, а наоборот, попробовал успокоиться и взять себя в руки, мысленно представив себе при этом, что его ничего не связывает. «Оковы лишь у меня в башке, – повторял он про себя раз за разом. – Я свободен, меня никто и ничто не держит! Я свободен, оковы лишь внутри меня…» – Ратибор вдруг с удивлением понял, что касается сейчас левой рукой того крохотного прокола на лбу, что оставил ему хозяин Забытых пустошей. Неуверенно опустив ладонь, он принялся недоверчиво её рассматривать, как будто это была не его длань, затем поднял рядом вторую лапу и повертел уже ей. Опосля сделал шаг, ещё один. – Ух, меня теперь и взаправду ничего более не держит… – с огромным облегчением пробормотал он еле слышно, как бы ещё не до конца веря случившемуся чуду. – Ну‑у‑у усё, пиявки склизкие, сейчас мы с вами поглядим, кто из нас из какого теста сделан!

– Извиняйте, ребятушки, – Ратибор мельком взглянул на замерших недалече Емельяна с Мирославом, – но похоже, всё веселье достанется одному мне! – после чего выхватил два своих чекана из‑за пояса, ибо его секиру в качестве трофея уволок себе один из варградцев, и, проорав в опешившие физиономии изрядно уменьшившейся дружины серых любимую коронную фразу с внесёнными в неё незначительными правками, с диким рёвом бросился на врагов, мельком при этом отметив про себя Мельванеса, увлечённо колдовавшего у алтаря и не замечавшего ничего вокруг.

«Очень хорошо, – успел подумать Ратибор, врубаясь в расслабившиеся было нестройные ряды изгнанников, – постой там подольше, петушок старый, а я пока дровишек тут нарубаю из этих олухов! „Оковы ужаса“ ещё год не сможешь ты применить, слышал я краем уха твою печаль! Так что обожди пока, я обязательно тебя опосля навещу!..»

Тол‑Авар добро поработал над сокращением популяции «серых волков», вырезав практически под пятьдесят варградцев, и рыжебородому гиганту осталось всего три с половиной десятка ратников, не более. Искренне опечаленный такой вопиющей, на его взгляд, несправедливостью, Ратибор принялся споро одного за другим отправлять противников, точнее, их души, прямиком в яйцеобразный набалдашник посоха тёмного шамана, который вдруг поражённо на него уставился, заметив, наконец, что могучий топтыгин высвободился из магического плена и более не скован никакими невидимыми путами. Растерянно захлопав глазами, Мельванес спешно принялся дальше кудесничать над Лудогором, явно торопясь провести обряд воскрешения; похоже, неожиданное освобождение широкоплечего витязя смешало все его карты, заставив сильно ускориться.

Ратибор же дорвался до доброй рубки; перед его глазами стоял окровавленный, с трудом ползущий по земле снежный великан, несмотря на сыплющийся на него град ударов, никак не желавший умирать. Рыжеволосый богатырь решил про себя, что отомстит обязательно за павшего турса, который вызывал у него искреннюю симпатию и уважение. «Батя‑то у Снежка хорош… был. Боец! Интересно, где сам мелкий йотунец…» – взбешённый берсерк бил, уворачивался, парировал, снова атаковал, неуловимой тенью мелькая между варградскими воителями. Два его одноручных топора сплетали смертельную паутину для любого, кто имел глупость оказаться в пределах досягаемости их острых, как когти вожака дха‑кари, лезвий. Серые лиходеи не являлись новичками в военном деле и оружием своим владели вполне себе на уровне, но, во‑первых, предыдущая рубка с Тол‑Аваром порядком их измотала; многие из отступников, оставшихся стоять на своих двоих, оказались ранены, причём некоторые – довольно серьёзно. Ну и во‑вторых, врубившийся в их построения свежий взбешённый Ратибор явно находился в ударе; ледяная ярость обуяла его в этот знойный июльский вечер, при этом позволяя сохранить голову холодной и ясной; кровавая пелена не застилала ему очи, давая возможность трезво мыслить и верно оценивать происходящее на поле боя. Вот стоящий напротив варг выпустил из рук палицу и схватился за горло; один из чеканов рыжебородого исполина знатно вспорол его практически от уха до уха. Второй боец осел наземь с колуном во лбу, так и не успев понять, каким образом оппоненту удалось увернуться от его стремительного выпада. Всадив третьему разбойнику свой пудовый кулак в живот, дюжий витязь ухватил согнувшегося чуть ли не пополам противника за волосы и вмазал прямо по физиономии коленом: раздавшийся громкий хруст сломанной лицевой кости возвестил о том, что отлетевший в толпу соратников воин уже им не помощник в этой кровавой сече. Следующему варгу молодой богатырь ловко подсёк ноги своим топориком, опрокинув того навзничь, после чего, шустро выдернув первый чекан из головы павшего за миг до этого мордоворота, Ратибор от души всадил его в грудную клетку попытавшегося вскочить головореза, через секунду уже нанося мощный удар головой в лицо подлетевшему к нему очередному душегубу, мгновенно потушив свет в его ошалелых очах. Далее, вонзив одну за другой две свои одноручные секиры в парочку зазевавшихся ватажников, рыжеволосый берсерк ухитрился схватить очередного бросившегося на него варградца за ногу, да раскрутив его по кругу, посносил телом непутёвого вояки с полдюжины не успевших отпрянуть изгнанников, опосля с силой запулив туловище бесчувственного горемыки в толпу противников, завалив нескольких из них. Нестройные ряды «волков» бойко редели, тая, как свежевыпавший снег жарким летом, то есть буквально на глазах.

– Да порви меня Сварог, – держась за сломанные рёбра на правом боку, наконец, потрясённо промычал один из отступников, воитель лет сорока – сорока пяти на вид, – если я когда‑нибудь видел подобного ему! Он не человек!.. – это было последнее, что сказал в своей жизни серый ратник, ибо прилетевший ему в висок колун оборвал жизненный путь ошарашенного воина.

– Этак этот рыжий кабан сложит моё волчье воинство до того, как я успею Лудогора воскресить… – слегка раздражённо буркнул Мельванес, краем глаза наблюдая за тем, как Ратибор разделывает под орех остатки варградцев. – Ну ничего! У меня есть ещё одна стая… Давно ждут выхода на сцену, аж запылились мальца… Пора их подтягивать! Наконец‑то сгодятся для чего‑то путного, бестолочи…

Мельванес, отвлёкшись на несколько секунд от сына, закатил свои чёрные очи к небу и, прокричав нечто, больше напоминающее вой голодного шакала, указал после дрожащим перстом на Ратибора и его приятелей, произнеся уже отчётливо лишь одно слово: – Взять! – затем, развернувшись к Лудогору, зло хрюкнул в его разбитую физиономию: – Надолго они его, боюсь, не задержат, так что придётся тебя в таком виде возвращать к жизни, сынок, уж особо не лютуй! Сердце великого Тол‑Авара действует, но не в мгновение ока… По правде говоря, куда медленнее, чем я рассчитывал! Ладно, опосля тебе физиономию подправим, а пока так походишь…

– Это моё, поганец! Ты что удумал, вообще, а?.. – свирепо прорычал тем временем Ратибор, глядя на кинувшегося на него с диким воплем довольно крупного сложения варга, занёсшего для удара секиру… рыжебородого гиганта, которую чуть ранее умыкнул под шумок. – Да и кто тебе разрешил облапить мою старушку⁈ Сдаётся мне, негодяй такой, что она была против!.. – молодой богатырь, слегка отойдя в сторону, увернулся от лезвия своего же топора, что, просвистев чуть ли не в вершке от лица могучего витязя, зарылся почти по обух в землю. Разбойник, как за спасительную соломинку, судорожно цеплялся за рукоятку секиры, не желая отпускать её ни в какую. Вдарив сверху по ней ступнёй, Ратибор выбил топорище из рук незадачливого воителя, после чего всадил тому оба своих чекана в тулово: один в плечо, а второй в грудь. Более не обращая внимания на заваливающегося навзничь предсмертно хрипящего ратника, рыжеволосый воин схватился за своё оружие да выдернул его из почвы, недовольно при этом приговаривая: – Не тем прикармливаете мою ненаглядную: землицу сухую не любит она! Ей мяска да кровушки подавай в качестве выпивки и закуски! Вот такая привереда, но что поделать!..