Нуреев: его жизнь - Диана Солвей

приятелей: «Неужели она не понимает, что я бы на ней женился?» «Ему никогда прежде не встречались танцовщицы, которые вели себя с ним подобным образом», – рассказывала Джейн Херманн. По словам Луиджи Пиньотти, Гиллем сильно уязвила Нуреева тем, что не посоветовалась с ним, принимая решение. Однако, как худрук большой труппы, Рудольф не мог выделять ее больше, чем уже сделал (подобно тому, как в свое время Аштон не мог сделать большего для него самого). «Они были во многом схожи, – делился своим мнением Евгений Поляков, хорошо знавший обоих. – [Рудольф] покинул свой дом, [Сильви] – свой».

Уход Гиллем поставил Нуреева перед проблемой. На Сильви держались «Правила игры» – первый балет Твайлы Тарп для Парижской оперы. Рудольф заманил Тарп в Париж, гарантировав ей участие Гиллем в спектакле. В самом деле Тарп даже обозначила в контракте: без Гиллем премьера балета состояться не может. Тем не менее, хореограф храбро согласилась переделать весь балет и защищала перед прессой остальных танцовщиков труппы. «Когда репортеры спрашивали меня о «катастрофе», бегстве Сильви, которое, казалось, оплакивал весь Париж, я отвечала: “Парижская опера сильнее любого отдельного ее элемента”», – рассказывала Тварп. Как-то раз, оказавшись в гостях у Нуреева, Жиль Дюфур из «Шанель», создававший костюмы для «Правил игры», выразил сожаление по поводу ухода Гиллем. Рудольф сердито ткнул пальцем в ее фотографию: «Запомни: она никогда – никогда – не станет Марго Фонтейн, что бы она ни делала».

В благодарность Тарп за то, что она избавила его от еще одной возможной катастрофы, Рудольф устроил для нее после успешной премьеры балета небольшую вечеринку в «Ле Аль». Твайлу поразило, как он заказывал устрицы и шампанское: «Выходя далеко за пределы разумного, пока не почувствовал себя удовлетворенным». Рудольф в тот вечер прилично напился и – в знак приязни – укусил Тарп за руку (как некогда Ноэля Кауарда и Арнольда Шварценеггера). «Достаточно сильно, – засвидетельствовала Твайла, – чтобы следы зубов оставались на руке целый день».

Через несколько недель Рудольф столкнулся с новыми проблемами: артисты снова пригрозили забастовкой, да еще в день премьеры его «Спящей красавицы» в Опере. На этот раз их расстроил предложенный план по выдаче танцовщикам специального сертификата, дававшего им право преподавать. На торжественном концерте-бенефисе – кульминационном мероприятии сезона, приуроченном к 51-му дню рождения Нуреева, председательствовала Мари-Эллен де Ротшильд. Когда в одиннадцатом часу артисты отказались танцевать, баронесса настояла на продолжении приема даже в том случае, если представление не состоится. С присущим ей апломбом она повелела официантам накрыть столы как можно скорее. Премьера балета прошла следующим вечером; в зале сидели все обладатели сезонных абонементов, а критики встретили ее восторженными отзывами.

Но противодействие политике Нуреева-худрука только начиналось. В июне он вызвал недовольство «этуалей», пригласив 20-летнего Кеннета Грева на роль Принца в «Лебедином озере». Сын датского чемпиона по гольфу и парикмахерши, бывший ученик Школы американского балета и новый протеже Рудольфа, Грев состоял в кордебалете «Американ балле тиэтр». Ростом под два метра, с вьющимися светлыми волосами, серо-голубыми глазами, длинными конечностями и мальчишеской фигурой, он благородной «аполлоновой» внешностью напоминал молодого Эрика Бруна. Брун действительно служил образцом для Грева, когда тот учился в Датской королевской балетной школе. А Нуреев познакомился с Гревом в 1988 году, когда готовился танцевать «Орфея» с «Нью-Йорк сити балле». Греву тогда нужно было разрешение на работу, и он обратился к Рудольфу за рекомендацией. Понаблюдав за ним в классе и узнав, что Грев учился у Бруна в Дании, Рудольф подписал его рекомендательное письмо. Прошел почти год, прежде чем он снова встретился с Гревом – и опять в классе «Американ балле тиэтр». Предложив Кеннету поработать с ним после занятий, Рудольф попросил его исполнить несколько комбинаций. Через десять дней Грева разбудил в четыре утра звонок из Парижа. Не хотел бы он приехать в Париж и стать танцовщиком-этуалем в труппе Парижской оперы? «Его предложение потрясло меня, – рассказывал Кеннет. – Я работал в кордебалете АБТ, школу закончил только три года назад, и мне было всего двадцать. Прием артистов в Парижскую оперу был ограничен. Чтобы добиться там чего-то, надо было начинать с самых низов, да и Нуреева я тогда толком не знал. Я перекинулся с ним раньше всего парой слов. И я сказал: “Конечно, хотел бы, но вам не кажется, что вы очень рискуете?”

«Таково мое решение», – ответил Рудольф и предложил Греву станцевать через двенадцать дней «Дон Кихота». Кеннет пообещал, что постарается. «Я не хочу, чтобы вы постарались, я хочу, чтобы вы это сделали», – услышал он категоричные нотки в голосе собеседника. Но вскоре Рудольф передумал и дал Греву роль в своей версии «Лебединого озера» – по признанию Кеннета, «самом трудном балете, какой он только мог выбрать».

Да это просто «безумная идея», заявил Барышников, к которому Грев обратился за советом. Но, поделившись с ним своими планами уйти с поста худрука «Американ балле тиэтр», Барышников призвал молодого танцовщика поехать в Париж. «Конечно, у тебя будет немало проблем с Оперой, – сказал он, – но это фантастическая возможность». В последующие шесть месяцев жизнь Грева оказалась неразрывно связанной с жизнью Нуреева. Кеннет путешествовал с ним, ежедневно репетировал под его руководством и ужинал с Рудольфом. А тот считал необходимым «развивать» своего молодого подопечного. Нуреев показывал Кеннету религиозные полотна в Лувре и покупал ему книги: «Моби Дика», «Мадам Бовари», «Гамлета», «Лекции по литературе» Набокова. «Он всегда давал мне книги в бумажной обложке. Говорил, что книге не обязательно выглядеть красивой», – вспоминал Грев.

Вскоре Кеннет стал объектом вожделения Рудольфа. «Люди говорили: вот за это он и ценит тебя – мальчишку, у которого еще так мало жизненного опыта», – рассказывал Грев. У Кеннета имелась девушка в Нью-Йорке, и он считал себя гетеросексуалом, но старался щадить чувства Рудольфа. Грев отдавал себе отчет в том, что многому научился у Нуреева и многим ему обязан. И задавался вопросом: привлекает ли Рудольф его в сексуальном плане? «Мы долго разговаривали об этом, и я сказал ему, что не испытываю к нему никакого влечения. А он убеждал меня, что мне это понравится, что я на самом деле гей и просто пока этого не сознаю. Я сказал ему: возможно, я и осознаю это со временем, но пока ничего не чувствую. Он обозвал меня глупцом: «Скоро я стану старпером, и у меня уже не будет красивого тела!» Временами он вел себя очень деликатно, но порой становился чрезвычайно напористым. Я всегда отвергал его домогательства. Говорил, что люблю его как отца, как артиста, даже как личность, «но не могу