Статьи за 10 лет о молодёжи, семье и психологии - Татьяна Шишова

«Любовь… не ищет своего», — пишет апостол Павел (1 Кор. 13: 4–5). Та любовь, которая, говоря его же словами, «никогда не престает» (1 Кор. 13: 8) и которой нам так не хватает в современном мире. Нас отделяют друг от друга гордость, обидчивость, подозрительность, самолюбие — короче, грехи. Но у младенца ничего этого еще нет, так что процесс тут не обоюдный, а односторонний: матери что-то мешает проявлять безусловную, беззаветную любовь. Она почему-то «ищет своего». Подрастая, ребенок, конечно, начинает на это реагировать, и потом уже бывает нелегко распутать клубок взаимных претензий и обид. Поэтому, анализируя ситуацию, имеет смысл вернуться к истокам, к раннему детству ребенка, когда отношения только начинали складываться.

Ребенок — утешение или обуза?

Ни для кого не секрет, что очень многое в нашей жизни зависит от нашего взгляда на эту самую жизнь. А он, в свою очередь, зависит как от личностных особенностей «глядящего» (человек оптимистического склада даже в трудных обстоятельствах ищет лучшую сторону, пессимисту же ничем не угодишь), так и от господствующего в обществе взгляда на то или иное явление. Престижна какая-то профессия — множество юношей и девушек жаждут ее получить, хотя, может быть, она им вовсе и не подходит. В Великую Отечественную войну на волне патриотического подъема мальчишки стремились записаться добровольцами, нередко завышая для этого свой возраст. Сейчас (пусть и не все, но многие) внуки этих мальчишек под влиянием прямо противоположных настроений считают доблестью «откосить» от армии.

Отношение к детям тоже изменилось за последний век радикальным образом. Чем больше обуревала общество жажда потребительства, тем меньше возникала потребность в многодетности. Оно и понятно: каждый следующий ребенок снижает уровень благосостояния семьи и воспринимается остальными его членами как конкурент. Параллельно набирала силу идеология ограничения рождаемости, ставшая в XX веке мощнейшим инструментом геополитического давления и уничтожения традиционных обществ. Организации типа «планирования семьи» и либеральные средства массовой информации очень старались достичь заветной цели: убедить население разных стран в том, что иметь много детей не в их интересах. «Пусть один ребенок, но здоровый и желанный. Зачем плодить нищету?» А сексуальная революция, затеянная с теми же целями, привела к тому, что теперь миллионы людей, никогда не читавших русского писателя Вересаева, отвечает на вопрос «Вы любите детей?» словами его героя: «Нет. Но мне нравится то, от чего они получаются».

Правда, в нашей стране в последние годы, когда в Церковь стало возвращаться все больше людей, и особенно молодых, наметились кое-какие изменения к лучшему. Церковь старается поднять престиж многодетности, донести до государства и людей мысль о недопустимости абортов и греховности «свободной любви». Но пока это капля в море. Пока что планировочно-контрацептивная психология не собирается сдавать своих позиций. А она вся построена на том, что ребенок — это обуза. Не величайший Божественный дар, который только может получить человек, а обуза. Этот ключевой образ задает тон отношений, подсказывает логику развития сюжета. Если обуза не ко времени, то от нее надо поскорее избавиться. Ну, а если уж вы решили взвалить ее на себя, то на себя и пеняйте. Вас ждет множество трудностей и лишений.

И когда трудности начинаются, далеко не все родители бывают готовы безропотно все терпеть и пенять на себя. Тем более, когда все вокруг настраивает не на преодоление трудностей¸ а, наоборот, на уход от них, на максимальный комфорт. Быстро возникают недовольство, раздражение, которые нужно куда-то выплеснуть. Кто-то выплескивает на свою вторую половину, а у других актуализируется заложенный, как мина, образ помехи, обузы. Какое уж тут будет безусловное принятие ребенка?

Причем объективно сейчас растить детей гораздо легче, чем, скажем, в послевоенные годы или в дореволюционной России. Моя бабушка, живя в самом что ни на есть ближайшем (на тот момент) Подмосковье — на станции Лосиноостровская, таскала домой ведрами воду из колодца, грела ее на печке и мыла детей (а потом и внуков) в корыте. А свекровь, имея двух крохотных сынишек, ходила по воду за несколько километров. И обе они каждый день руками стирали детские пеленки и подгузники. Но множество современных мам устает от ухода за ребенком гораздо больше, чем они. Хотя стирает за них машина, а о подгузниках они не хотят даже слышать. Зачем, когда есть памперсы?

И главное, им действительно тяжелее! Ведь определяют все не объективные обстоятельства, а их субъективное восприятие. Сколько женщин, потерявших мужа в войну, радовалось, что у них остались дети. Радовалось, хотя поднимать их в одиночку было неимоверно трудно. Но общество настраивало их на то, что дети — это отрада, утешение, память о погибшем, его живое продолжение. А теперь нередко слышишь (причем от женщин из вполне обеспеченных семей): «Родить еще детей? Да вы что! А вдруг с моим мужем что-то случится? Как я их буду растить одна?».

Так что одно из основных условий установления (или восстановления) нормальной связи с ребенком — это устранение разрухи в голове. Ключевой образ должен быть правильным. Дар, особенно драгоценный, принимают с благодарностью, бережно хранят его, любуются им. С обузой же в лучшем случае можно смириться. И если уж благодарить за нее Бога, то как за крест. Чувствуете разницу?

Когда ребенок — дар, то слова любви, одобрения и похвалы не нужно из себя вымучивать, они изливаются сами собой вместе с потоком нежности. Хочется продлить эти невозвратимые мгновения: вот он, такой маленький, беззащитный, так в тебе нуждается… Даже в ситуациях, объективно причиняющих неудобства, видишь положительные стороны.

«Моя дочка долго просилась на руки, — рассказывает одна из таких матерей. — В три года, помню, идем мы домой с прогулки. Устанет — „хочу на ручки!“ Я ее никогда за это не ругала, не стыдила. Мне на самом деле приятно было носить ее на руках. Я понимала, что это очень скоро кончится и никогда больше не повторится. Проносила я ее, правда, всего несколько шагов — она уже была тяжелой, — но Марусе этого хватало. Ей важно было ко мне прижаться, почувствовать биение моего сердца. От этого она успокаивалась, ощущала прилив сил».

Когда же ребенком тяготятся, то мечтают, чтобы он поскорее вырос, охотно перепоручают уход за ним и воспитание другим людям. А главное, живут с ощущением, что ребенок постоянно отвлекает их от чего-то более важного, что время, проведенное с ним, потрачено впустую.

«Вот Вы говорите: „Нужно с Мишей заниматься, учить его играть“, — с нескрываемой досадой воскликнула мама пятилетнего мальчика с явной педагогической запущенностью. — Но нами с братом родители вообще не занимались! Мы росли как-то незаметно для них — и ничего, выросли нормальными людьми».

Конечно, при таком настрое чаще видишь отрицательное. И досада, возникающая из-за обстоятельств, быстро переносится на причину, из-за которой так все сложилось. То есть на ребенка.

Мама не готова

Очень часто ситуация усугубляется еще и тем, что мать с отцом сами росли в однодетных семьях и не имеют навыка общения с маленькими детьми. У матери нет опыта ухода за малышом, она всего боится, нервничает. Младенцу передается ее тревога, он тоже начинает беспокоиться, кричит. Это еще сильнее выбивает молодую маму из колеи. Она не понимает ребенка, он — ее. Возникает замкнутый круг. Ребенок воспринимается уже не только как обуза, но и как источник угрозы, неприятности. Сперва неопытная мама терзает себя и окружающих страхами за его здоровье и безопасность. Потом, когда он начинает проявлять самостоятельность, панически боится, как бы он чего не вытворил.

Конечно, любой родитель присматривает за малышом и в каких-то случаях за него волнуется. Но тут и того, и другого с избытком: тревога постоянна, недоверие к ребенку хроническое.

«А вдруг он вырвется и побежит?» — отвечала одна такая мама на вопрос, почему она ни на шаг не отпускает от себя на прогулке шестилетнего сына, совершенно не расторможенного и вполне разумного мальчика.

И что самое ужасное — он действительно как-то вырвался и побежал, не разбирая дороги! Чем, естественно, укрепил у матери ощущение ее правоты. А вот с другими людьми Славик никогда себе ничего подобного не позволял. И в детском саду на него не было нареканий.

Точно так же родители пятилетней Вики жаловались, что девочка ведет себя совершенно неуправляемо: бегает по храму и не реагирует на замечания, в магазине, в транспорте толкается, все время куда-то лезет. Там же, где она оставалась без родителей (например, на занятиях по подготовке к школе, в студии хорового пения) Вика держалась даже несколько скованно. А в ее играх с детьми вообще не было никаких отклонений.