Семья Рубанюк - Евгений Поповкин

— Было, было, истинная правда, — охотно подтвердил Горбань.

— Ну, а теперь я такой вопрос ставлю. Кто из хлопчаков наших будет в мечтаниях своих про ту Америку с Калифорнией думать? На какого дидька лысого сдалась она нам, когда теперь вон какая жизнь перед нами открытая! И тот, кто в думках своих не вперед глядит, а на одном месте хочет топтаться, нехай про тех двух хлопчаков вспомнит…

Остапу Григорьевичу дружно и весело зааплодировали, а он, смахнув пот, обильно проступивший на лысине, продолжил:

— Прошу меня поизвинять, что, может быть, говорил не к делу. Но дело у нас идет своим чередом, сложа руки не сидим. Расскажу про свою бригаду. Хвалиться пока еще рановато, далеко нам до колхоза «Сичь», ну, а дальше будет видно.

— Вы о сичевиках расскажите, тато, — попросил Петро, не без гордости наблюдавший за тем, с каким интересом люди слушают отца.

— Про них можно всю ночь рассказывать, и то времени не хватит. Ну, я трошки скажу… Был я, как вы знаете, незадолго перед войной в колхозе «Сичь», под городом Запорожье. Ходил, глядел. «Ай, думаю, что разумная людына может сделать!» Одних ветроломных полос, по семь рядов, посадили сичевики двадцать семь гектаров. Тысяч полтораста деревьев стоит у них — там, не меньше. Если в ряд растянуть, и в двадцать километров не уберется. Под садами да лесопосадками шестьсот гектаров земли у них без малого занято. Спрашиваю садовода — моих лет человек, Ананий Калинович, — спрашиваю: «Да у вас тут, Ананий Калинович, наверное, испокон веков садами занимались?» — «Какой там, говорит, в тридцать первом году только колхоз поселился! На дубах по Днепру приехали, когда остров Хортицу водой заливать стали. Раньше голая степь была. С Маныча как задуют, бывало, ветра, все чисто выметало. Сеять — сеяли, но косить не всегда приходилось». — «Так-таки голая степь была?» — спрашиваю. «Ничего этого, что вы видите, не было. Надоумил нас председатель, он и колхоз создавал. Партийный человек, Иван Константинович Лотко. „Давайте, говорит, дружно возьмемся, можно такие сады развести, не хуже, чем в Крыму, будет“. Многие тогда в сомнение взяли… Ну, а теперь сами видите». Ходил я, смотрел, и еще тогда мне в голову ударило: чем мы хуже сичевиков?! Сделаем! Война помешала, мы бы уже, знаете, чего у себя понасажали?

— Вы расскажите, что уже сделано, — подсказал Громак, — и что намечаете.

— Скажу. Заложили в этом году новый питомник на пятьдесят тысяч деревьев. Весной саженцев можем дать сколько надо. Посадить, конечно, посадим, все по плану. Но дерево, как говорится, посадить легко, а вот вырастить его трудно. Тут дружно надо будет всем взяться. Новые школки, плантации планируем. Комсомолу спасибо — семенами обеспечили, осенью в лесу ребята насобирали. Имеем семена ясеня, клена татарского, желудей достаточно.

Любовь Михайловна, записывавшая что-то в книжечку, спросила:

— Они у вас, Остап Григорьевич, просто лежат, семена, или вы их к посеву подготовляете?

— Как это так «лежат»! — Остап Григорьевич даже обиделся. — Вы за труд не посчитайте, утречком загляните в наш амбар. Крылатку подсушили, сложили, как положено, в мешочки, подвесили к потолку. Сосну всю осень просушивали, перетерли, на ситах очистили. Желуди — в песочке. Правда, беда у нас — ни одного градусника не осталось. Вы же знаете, Любовь Михайловна, сколько возни с семенами. С бересклетом одним бородавчатым хлопот не оберешься. Скудней держи при температуре десять — двенадцать градусов, потом еще сто двадцать — при одном-двух градусах. Иначе, сей не сей, не взойдет…

— Долго, — сказал Бутенко.

— Это да, — согласился Остап Григорьевич. — Семена клена тоже, пока они к жизни пробудятся, надо полтораста дней выдерживать, а ясень, так тот двести сорок дней.

Мы сейчас пробуем ускорять прорастание, — сказал Петро.

— Стратификация? — спросила Любовь Михайловна.

— Стратификация само собой, кое-что еще.

— Градусники вам районный агроном поможет раздобыть, — сказал Бутенко, поглядывая на жену.

— Помогу, — пообещала Любовь Михайловна.

Она уже исписала не один десяток страниц в своей книжечке, черные глаза ее поблескивали, и Петро, время от времени поглядывая на нее, видел, что Любовь Михайловна совещанием довольна. Вдумчивая и спокойная, и в то же время смелая, быстро зажигающаяся, как и Игнат Степанович, всем новым, она во многом поможет криничанам, станет энтузиастом первых в районе больших насаждений, травополья, орошаемых огородов.

Об этом думали и Петро и Остап Григорьевич, у которого тесная дружба с Любовью Михайловной завязалась в партизанском отряде, где они подолгу беседовали о криничанском саде, его богатом будущем…

После коротких выступлений Якова Гайсенко и Алексея Костюка совещание решило все практические предложения о преобразовании колхоза обсудить на ближайшем общем собрании артели.

Стали расходиться по домам. Петро, задержавшийся немного в клубе с Бутенко и Громаком, догнал Оксану, Полину Волкову и Нюсю около поворота к школе.

— Ну как, дивчата? — спросил он. — Не скучали на совещании?

— Я вот не могу придумать, за что мне браться, — ответила Нюся. — Столько интересной работы в селе!

— А ты приходи завтра в правление, — сказал Петро, — подберем работу по вкусу.

Было воскресенье. Уборщица колхозного правления подмела с утра пол, протопила печку и намеревалась замкнуть дверь, но в этот момент во дворе появилась гурьба оживленных, румяных от хваткого мороза парней и девушек.

— Тетя Гаша, не запирайте! — крикнул Павлик Зозуля, шагавший впереди с тоненькой папкой подмышкой. За ним гуськом, поскрипывая валенками и сапогами, по узкой тропинке в снегу шли Гриша Кабанец, Василинка, Настунька Девятко, две дочери школьной сторожихи и Полина Волкова.

Уборщица заворчала.

— Мы ноги веничком обметем, — заверил Павлик. — Председатель велел нам тут собраться. Он сейчас придет.

Когда все, стряхнув снег с ног, шумно расселись, Настунька опросила:

— А откуда ты, Павлик, знаешь, что председатель придет?

Все рассмеялись.

Павлик покосился на тетю Гашу. Та добродушно проворчала:

— Сидите уж! У них с утра заседание назначено. Придет.

Петро появился минут через десять с Громаком.

— Раненько вы сегодня, — сказал Петро, снимая ушанку и с улыбкой оглядываясь. — Что-то новое надумали?

— Кое-что хотим предложить, — сказала Волкова.

Она сидела около стола в распахнутой шубке, румянощекая, с губ ее еще не сошла улыбка: перед тем как вошли Петро и Громак, в правлении слышался громкий хохот.

Петро, узнав, что комсомольцы пришли с просьбой сделать вторую бригаду молодежной, призадумался.

Волкова тем временем поясняла:

— Семейным тяжеловато за восемь километров ходить. А молодежь может на все лето в бригаду перебраться. Ну и, конечно, хочется ребятам применить у себя новейшие достижения агротехники. Мы вот и список обсудили.

— Как, Александр Петрович? — спросил Петро, пробегая глазами список. — Пожалуй, резонно.

— И второе предложение у нас, — сказала Волкова, — мы просим строительство одного пруда доверить комсомольцам. Так и назовем его — Комсомольским.

— Да ведь прудами мы сможем заняться только с будущего года.

— Ну и что же? А готовиться надо уже сейчас.

Громак, взяв у Петра список и оглядывая внимательно слушающих комсомольцев, сказал:

— Надо их поддержать. Пусть покажут класс работы.

— Что ж, и я согласен. Обсудим на правлении, — сказал Петро, поглядывая на часы.

Заседание правления намечалось на десять утра, и люди уже начали собираться. Появилась и Нюся Костюк в сопровождении Алексея. Нюся пришла в своем кожаном черном реглане, но уже без погон, и вместо шапки-ушанки на ней был большой платок.

— Ну, товарищ летчик, что надумала? — спросил ее Петро.

— А что раздумывать? — ответила Нюся, присаживаясь на свободную табуретку. — Как работала в бригаде, так и буду.

— Прославленный кавалер четырех орденов… и на рядовую работу. Мы тебе что-нибудь поответственнее подыщем.

— Возьму звено на бураках, если доверите.

— Дело нужное, но в общем… Ладно, решим.

Пришли Андрей Горбань, Федор Лихолит, Остап Григорьевич, и Петро открыл заседание. Начали с плана весеннего сева. Петро, откинув со лба чуб, сказал:

— Для начала обсудим предложение комсомольцев…

Колхозное правление охотно приняло решение об организации молодежной бригады, но по поводу кандидатуры на пост бригадира мнения сперва разошлись. Комсомольцы назвали Нюсю Костюк. Петро предложил оставить Лихолита.

— Против, Костюк у меня возражений не было бы, — говорил он, глядя на Нюсю. — Но нам и на свеклу нужны хорошие работники. А Федор Кириллович прекрасно изучил свои участки, да и опыта у него побольше.