Могучая крепость - Дэвид Вебер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
VII. Скалистый Дом, Город Валейна, Графство Скалистого Холма, Княжество Корисанд
.VII.
Скалистый Дом, Город Валейна, Графство Скалистого Холма, Княжество Корисанд
Епископ-исполнитель Томис Шилейр оторвался от своего разговора с Мареком Халиндом, так как в дверь комнаты кто-то резко постучал. Несмотря на то, что он — умом — понимал, что здесь, в своём кабинете в Скалистом Доме, он в полной безопасности, его охватила тревога. Этим утром не было запланировано никаких посетителей или совещаний, и для разыскиваемого беглеца (особенно для находящегося в бегах епископа-исполнителя, интендант которого был безбожно убит) «неожиданный» переводился как «угрожающий».
«О, не говори глупостей, Томис! — обругал он себя. — Я сомневаюсь, что вооружённые приспешники Регентского Совета или Церкви Черис смогли бы проникнуть так далеко в графский особняк, не вызвав при этом некоторой тревоги. Если уж на то пошло, я склонен сомневаться, что нынешние власти стали бы вежливо стучать, если бы они зашли так далеко! Во всяком случае, они не потрудились „постучать“ в дверь Эйдрина».
Его лицо на мгновение напряглось от этой мысли. Затем он кашлянул.
— Войдите! — позвал он, и порог переступил граф Скалистого Холма.
— Доброе утро, милорд. — Шилейр услышал удивление в собственном голосе. — Я не ожидал увидеть вас сегодня утром.
— Я не ожидал, что окажусь здесь, Ваше Высокопреосвященство.
Что-то в манерах Скалистого Холма, и что-то, блеснувшее в его карих глазах, заставило Шилейра сесть в кресле немного прямее. Он быстро взглянул на Халинда, уловив проблеск любопытства на лице своего секретаря, а затем полностью переключил своё внимание на Скалистого Холма.
— Могу ли я спросить, что же заставило измениться ваши планы, милорд? — спросил епископ-исполнитель, указывая на удобное кресло перед своим столом.
— Определённо, можете, Ваше Высокопреосвященство.
Скалистый Холм сверкнул короткой, натянутой улыбкой, прежде чем устроиться в кресле. Халинд начал подниматься, но граф жестом усадил его обратно в кресло.
— Останьтесь, отче, — сказал аристократ. — Я уверен, что вы и Его Высокопреосвященство подготовите довольно много переписки в ближайшие несколько пятидневок, так что вы с таким же успехом можете услышать мои новости прямо сейчас.
— Конечно, милорд, — пробормотал Халинд.
Секретарь снова сел, взглянув на своего начальника в поисках подтверждения, и Скалистый Холм полностью переключил своё внимание на Шилейра.
— Я понимаю, что сообщения из Менчира были довольно разочаровывающими с тех пор, как Стейнейр прибыл в княжество, Ваше Высокопреосвященство, — сказал он затем, что, по мнению Шилейра, было одним из лучших примеров преуменьшения, которые он слышал за последние несколько лет. Назвать семафорные сводки из Менчира «довольно разочаровывающими» было примерно то же самое, что назвать Океан Картера «довольно глубоким».
Как бы епископ-исполнитель ни хотел признать это, было очевидно, что не только город Менчир, но и всё герцогство в значительной степени потеряно. Приказ Эйдрина о казни Хаскенса имел крайне неприятные последствия. Шилейр был поражён тем, что полностью оправданная смерть одного священника-вероотступника могла вызвать такой бурлящий гнев и возмущение. Было похоже, что граждане Менчира намеренно предпочли не понимать порочности нападок Хаскенса на Мать-Церковь. Словно они действительно сочувствовали ему просто потому, что он был способен на случайные вспышки красноречия в служении врагам Божьим.
И всё-таки было бы глупо недооценивать силу этого яростного гнева… или серьёзность его последствий. Стейнейр определённо этого не сделал. Его самая первая проповедь с украденной кафедры Менчирского Собора использовала этот гнев для своей выгоды, когда он изложил свои попытки оправдать собственное предательство Матери-Церкви и создание «Церкви Черис». Ничто не могло оправдать такую пародию, но разгневанные умы не были разумными, и проповеди Стейнейра упали на благодатную почву. Даже многие из тех, кто продолжал горько обижаться на Черисийскую Империю, ослабели в своём противостоянии «Церкви Черис». Если уж на то пошло, любой остаточный гнев в столице по поводу способа, которым были замучены Эйдрин Веймин и другие убитые священники, всё чаще был направлен на светские власти, а не на Стейнейра… или Гейрлинга. Любой идиот должен был понимать, что ни Регентский Совет, ни генерал-наместник Чермин не осмелились бы действовать подобным образом, если бы не прямой приказ Церкви, которой они присягнули на верность. И всё же опасная степень разделения между черисийской церковью и черисийской короной проникла в умы слишком многих. И другие проповеди Стейнейра, с их акцентом на «свободе совести», их отказом от Допроса и Наказания Шуляра, их конкретными гарантиями того, что Храмовые Лоялисты, соблюдающие закон, могут продолжать богослужения, используя литургию и даже священников, которых они выбрали, завоевали ему ещё большую поддержку. Что ещё хуже, возможно, это принесло ему терпимость даже среди тех, кто думал, что они остаются верными Матери-Церкви. Были сообщения, что даже многие из Храмовых Лоялистов стали уважать его — пусть и неохотно — за его «честность».
Эта эрозия веры была тем, что больше всего беспокоило Шилейра, но он знал, что его светские союзники, такие как Скалистый Холм, были так же обеспокоены тем фактом, что, несмотря на разделение, которое некоторые всё ещё проводили между империей и церковью, принятие «Церкви Черис» так же медленно, но неуклонно ослабляло сопротивление Империи. Первичная лояльность князю Дейвину явно оставалась высокой, многие жители Корисанда продолжали проводить различие между своим изгнанным князем и Регентским Советом, действующим от его имени, и народ Корисанда был очень, очень далёк от того, чтобы простить Кайлеба за убийство князя Гектора. И всё же существовала огромная разница между отрицанием легитимности нынешнего режима и активным сопротивлением ему. Именно там переполнение ползучего признания «Церкви Черис» постепенно разъедало основы светской поддержки сопротивления.
И, что ещё хуже, население столицы, похоже, пришло к выводу, что сопротивление — их освободители — были истинными врагами. Умом Шилейр мог понять грубые физические факторы, вовлеченные в этот процесс, но по своей природе он был неспособен по-настоящему сочувствовать кому-либо, кто мог принять такую странную идею. Это включало в себя такое глубокое отвержение Божьей воли в пользу чисто эгоистичных, материальных соображений этого мира, что он буквально не мог этого понять.
И всё же, понимал он это или нет, он всё равно был вынужден признать их существование и учитывать это в своих собственных, всё более удручающих размышлениях.
Под черисийским покровительством
