Дарители - Мария Барышева

Виктор Валентинович смотрел на нее во все глаза, лишившись дара речи. Она не имела ничего общего с Чистовой — ни по фотографии, ни по его представлениям. Это была Анна, та самая Анна — чувственная, желанная, неизмеримо притягательная — одна из тех редких женщин, из-за которых окончательно и бесповоротно можно потерять голову. Может, это ошибка? Может, она все-таки всего лишь сошла с ума?..

Наташа внимательно оглядела комнату, и все, кто встречался с ней взглядом, поспешно отводил глаза, испытывая странные ощущения, определения которым не существовало. В облике черноволосой женщины в комнату вошло нечто, и это нечто выглядывало из карих глаз, уже не таясь, — непонятное, необъяснимое и оттого особенно страшное. Баскаков сделал к ней шаг и нерешительно остановился. Он чувствовал, что все в комнате с нетерпением ждут, что он скажет и сделает, но совершенно растерялся. Злость и ненависть остались. Желание убить ее осталось. Желание использовать ее дар и привести наконец в исполнение все свои грандиозные планы осталось. Желание причинить ей дичайшую боль осталось. Желание обладать ею осталось. Желание дать ей все, что она захочет, осталось. И все это смешалось в невообразимых пропорциях и смешалось так, что отделить одно от другого было невозможно.

— Значит, ты и есть Чистова, — наконец тупо спросил он. Наташа возвела глаза к потолку.

— Батюшки! Знаешь, существует единственный порок, который мне ни за что не вытащить из человека — это глупость! — она медленно пошла в глубь комнаты, по пути равнодушно перешагнув через откинутую руку Шевцова. Подошва ее правой туфли попала в растекшуюся кровь, и дальше Наташа шла, печатая по бледно-голубому легкий красный след. — Ну, разумеется, я Чистова. Что, эта Чистова тебе не подходит? Ты ожидал увидеть несчастную дурочку в лохмотьях, с мольбертом подмышкой, с красками и пучком кисточек в руках? Возможно, я и была такой когда-то, но это было давно… — ее глаза затуманились. — Это было очень давно. Разве ты забыл, что существует время и населяющие его события, и человек так податлив для них, и в его душе столько пустот, которые могут наполняться отнюдь не кровью и вином?

Ее бархатистый, ностальгический голос вдруг стал резким, холодным и повелевающим.

— Но довольно сентенций и изумленных аханий! Я пришла по делу и, надеюсь, ты это понимаешь! Так что, оставь себе пару-тройку нукеров покрепче и понадежней, ежели опасаешься, а прочие пусть убираются! Или ты предпочитаешь массовость и зрелищность? Ну, не разочаруй меня. До сих пор я считала тебя мужиком неглупым.

Несколько секунд Баскаков смотрел на нее в упор, и Вите и Андрею, в отличие от Славы внимательно наблюдавших за происходящим, казалось, что сейчас он голыми руками свернет шею издевательски улыбавшейся ему женщины. Потом он с трудом оторвал от нее взгляд и отдал несколько коротких приказаний своим охранникам. Через минуту комната опустела — остались только Баскаков, Сканер, Тима, двое здоровенных парней, Наташа и сидящая на диване троица. Последним комнату покинул Шевцов, которого выволокли за ноги, протянув по полу влажный след, и дверь захлопнулась. В тот же момент Баскаков сильно ударил Наташу раскрытой ладонью по лицу. Хлопок прозвучал глухо, и на тронутой загаром щеке женщины расцвело красное пятно. Ее смех рассыпался по комнате, несмотря на плохую акустику заполнив ее до самого потолка.

— Можешь ударить еще раз, если хочется, — снисходительно сказала она. — Много раз — чтобы кровь, выбитые зубы, ошметки мяса, сломанные кости. Боль многогранна, дорогой. Я знаю все ее грани, и каждая из них притягательна по-своему.

Баскаков изумленно смотрел на свою руку, словно она была живым существом, неожиданно проявившим неповиновение. Наташа пожала плечами, кинула насмешливый взгляд на Виту, смотревшую на нее прищуренными глазами, на опущенную голову Славы, внимательно разглядывавшего что-то у себя под ногами, на Андрея, чей казалось бы рассеянный взгляд скользил по комнате — от двоих охранников возле Баскакова к стоявшему у дверей Тиме и обратно.

— Зря ты так круто обошелся со Схимником, — заметила она и неторопливо пошла в дальний конец комнаты, сунув руки в карманы пальто и покачивая распахнутыми полами, точно крыльями. — Парень ведь явился на твой праздник с самыми благими намерениями — замочить меня и спасти народ, а ты его в кандалы закатал. Благодаренье богам, у него не получилось испортить мой тебе подарок.

При упоминании о недавно пережитом в Баскакове снова вспыхнула былая ярость, и перед глазами снова встали мертвые, обвиняющие лица жены и дочери. Правда, лицо Инны было расплывчатым, неясным, и в нем отчего-то проглядывали иные черты, и золото волос блекло, приобретая угольную черноту, но лицо Сони было отчетливым, настоящим — именно таким, каким оно час назад скрылось под больничной простыней. Он вскинул руку с пистолетом, прицелившись в золотистый стриженный затылок, палец слегка утопил курок, но тут же расслабился, отказываясь подчиняться. Наташа, не оборачиваясь, подняла правую руку с торчащим указательным пальцем.

— Давай-ка, избавим друг друга от гневных речей, обещаний скорой и страшной расправы и не будем зачитывать папирусы с обвинениями! Ты нанес мне удар, я дала тебе сдачи. Все! Я же сказала, что пришла по делу, так что обойдемся без детсадовских разборок! Ты в первую очередь не несчастный отец семейства, а деловой человек, иначе уже давным-давно отправил за воды Ахеронта и меня, и эту теплую компанию!

Она резко повернулась, тряхнув черными завитками волос, и поочередно вежливо улыбнулась растерянным глазам Баскакова, совершенно сбитым с толку охранникам и четырем зрачкам направленных на нее пистолетов, как это делает воспитанный человек при знакомстве.

Как ни странно, следующие слова принадлежали Тиме, загораживавшему дверь своим массивным телом.

— Виктор Валентинович, да я… да… твою… Ты кто вообще?!

— Кто? Юноша, вопрос «кто» мне не совсем подходит, — она улыбнулась, и всем вдруг показалось, что улыбка эта принадлежит существу намного старше их — быть может, даже на несколько столетий. — Я то, что вы с таким пафосом называете злом. Только во зле нет ничего мистического. Зло — это вы сами. Вся та мерзость, которая входит в то, что вы называете человеческим характером. Или личностью — как правильнее? Я состою исключительно из ваших отрицательных качеств. Я — отражение каждого из вас, и любой, кто заглянет мне в глаза, может увидеть там свое истинное лицо. Я — настоящее зло. Непридуманное. Реальное. Обыденное. И чертовски привлекательное. Зло ведь очень упрощает жизнь. И улучшает, верно? Ни ответственности. Ни долга. Ни моральных обязательств. Ни другой подобной шелухи. Все это давно съедено и переварено, как и Наталья Петровна Чистова, потому что я не Чистова. От нее осталась только эта рама, — ее ладони нырнули под распахнутое пальто и неторопливо скользнули от шеи по груди к бедрам, — да и та мало напоминает прежнюю, зато чудо как хороша! — женщина подмигнула Баскакову, и его рука дернулась. — Посмотри и подумай хорошенько, Витенька. Все твои планы осуществятся и даже более того. Я смогу дать тебе нечто большее, чем паршивый губернаторский пост, которого ты так добивался. Ты даже представить себе не можешь, как много ты получишь. Но учти — меня нельзя заставить. Со мной можно только договориться. Я пришла сюда добровольно и уйду, когда захочу. И самое смешное заключается в том, что ты не станешь меня останавливать. Потому что ты не из тех людей, кто способен навредить самому себе.