Сталин. По ту сторону добра и зла - Александр Ушаков

Как это неудивительно, но и по сей день так толком и невозможно ответить на вопрос: зачем этот инцидент был нужен Японии?

Да, они давно уже хотели создать «Великую Монголию», в которую вошли бы территории Внутренней Монголии, МНР, Советская Бурятия и прилегающие к Байкалу районы. Но планы подобных завоеваний не решались на высшем политическом уровне, а не каким-то там генералом и двумя его подчиненными — майором и подполковником. Впрочем, кто знает, возможно, именно это самое политическое руководство именно так и намеревалось въехать во Внешнюю Монголию: без объявления войны.

О чем говорит и то, что император не только не подумал наказывать виновных за разжигание конфликта, который стоил Японии почти 20 тысяч человеческих жизней, но и повысил их в звании. Да и что странного, если, как стало известно позже, незадолго перед инцидентом существовал подписанный самим императором Хирохито официальный документ «Принципы разрешения споров на маньчжуро-советской границе».

Впрочем, чему удивляться, количество стычек на дальневосточной границе с Японией превышало две тысячи, и чего стоила только одна из них — у озера Хасан, где, как пелось в песне «летели наземь самураи под напором стали и огня». 11 мая японцы пошли в атаку, которая кончалась для них неудачно. Однако они продолжали наращивать силы, и Сталин был вынужден направить в район боев дополнительные войска. Прекрасно понимая, чем для Советского Союза может обернуться потеря Монголии, он еще в марте 1936 года подписал советско-монгольский протокол о взаимопомощи.

Именно там, в сражении на Халхин-Голе, и взошла звезда будущего маршала Г.К. Жукова, который после победы над японцами был впервые вызван к Сталину. Вождь высоко оценил его военные дарования и назначил командующим Киевским военным округом, которому по тем временам придавалось особое значение, поскольку нападение Германии ожидалось через западные границы.

Что же касается Японии, то поражение на Халхин-Голе несколько отрезвило ее и заставило пересмотреть свою дальнейшую политику, в результате чего основная агрессия развернулась против стран Юго-Восточной Азии и бассейна Тихого океана.

Справедливости ради, надо все же заметить, что дело было не только в Халхин-Голе. В Японии уже давно шла яростная борьба между армией и флотом, и в то время как первая собиралась завоевывать Сибирь и Центральную Азию, командование флотом выступало за второй вариант. Сыграло свою роль и столь неожиданное подписание Германией с Советским Союзом пакта о ненападении, что не могло не отразиться на ее решимости нападать на СССР.

Подозрительные как и все азиаты, они с опаской посматривали на игры европейцев. И только к лету 1940 года появились два фактора, которые заставили японского императора искать скорейшего альянса с Гитлером: захват вермахтом Западной Европы, в результате чего Великобритания оказалась в полной изоляции, и переориентация внешней политики Сталина на Берлин. Но в то же время Хирохито постоянно колебался, не зная, продолжать ли ему противостоять армии, которая настаивала на подписании трехстороннего пакта против США и Великобритании, или же пойти на поводу у военных и предоставить им полную свободу действий.

Несомненно было только одно: принятое императором решение будет объясняться не столько близостью его воззрений идеологии нацизма, сколько стремлением сохранить единство страны. И как это ни покажется странным, но на тот момент у Сталина был пусть и не очень надежный, но все же союзник в лице самого микадо. Что, конечно же, не обещало ему легкой жизни...

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Тем временем любовь Германии к Советскому Союзу росла прямо-таки по часам, и граф фон Шулленбург прибыл из немецкой столицы с куда как выгодными торговыми предложениями. И уже 19 августа было подписано торгово-кредитное соглашение.

20 августа 1939 года к Сталину обратился сам Гитлер. Он просил его принять министра иностранных дел Германии фон Риббентропа для подписания договора о ненападении. Ответ фюреру был готов через два часа. «Я благодарю Вас за письмо, — писал Сталин. — Я надеюсь, что германо-советский пакт о ненападении станет решающим поворотным пунктом в улучшении политических отношений между нашими странами. Народам наших стран нужны мирные отношения друг с другом». 23 августа германская делегация прибыла в Москву, и в ночь на 24 августа договор был подписан. А затем случилось неожиданное. Во всяком случае, для Риббентропа. Сталин поднял тост за Гитлера.

«Я знаю, — сказал он, — как сильно германская нация любит своего вождя, и поэтому мне хочется выпить за его здоровье». Этим тостом он как бы отказывался от всего того, что было сказано в СССР в отношении Гитлера, когда в стране велась активная антигитлеровская кампания, и в то же время признавал Гитлера вождем германской нации.

При этом Сталин не забыл и о своей стране и, как вспоминал потом Риббентроп, «уже в первой части переговоров заявил, что желает установления определенных сфер интересов». Что и было сделано в секретном протоколе к договору о ненападении.

Надо полагать, что идею уже, в сущности, четвертого раздела Польши Сталин принял с особой радостью. Создание сильной Польши не могло не встревожить его. Варшава не скрывала откровенного желания заполучить не только Померанию и Данциг, но и Украину с Белоруссией, которую ей пришлось уступить России в 1920 году. Особенно если учесть, что после того как к власти в Польше пришел маршал Пилсудский, она стала быстро превращаться в значительной степени в милитаризованную и «задиристую» страну, которую всячески поддерживала Франция.

Что же касается раздела Польши вместе с Германией... то чего удивительного? Они к этому шли с той самой поры, как сама Германия начала всерьез опасаться своего воинственно настроенного соседа. И многие немецкие партийные и военные деятели считали совместную борьбу против Польши чем-то самим собой разумеющимся, и Советский Союз постоянно оказывал давление на Варшаву. Особенно когда это касалось тех случаев, когда поляки пытались затронуть немецкие интересы в районе Данцига.

Можно вспомнить и тот план по разгрому Польши, который Тухачевский разработал еще в 1932 году. Более того, в этом во всех отношениях примечательном плане была и такая запись, сделанная рукой маршала: «В настоящей записке я не касался ни Румынии, ни Латвии. Между прочим, операцию подобного рода очень легко подготовить против Бессарабии».

А совместная игра летом 1933 года германского генерального штаба в связке с Советским Союзом? Воевали-то они тогда, правда, только на картах, все с той же Польшей! Однако Гитлер не спешил. Для превращения Германии в мощное государство ему нужно время и попустительство западных стран. Но при этом он даже и не думал скрывать, что сближение с Польшей имело лишь сиюминутную выгоду и при изменении конъюнктуры он мог «в любой момент найти общий язык с Советской Россией».

Что же касается той самой Польши, с которой фюрер заключил договор о ненападении, то чуть ли не на следующий день он заявил: «Я могу разделить Польшу в любое удобное для меня время!» Почему Сталин не напал на начинавшую все выше поднимать голову Польшу и не покончил с ней точно так же, как спустя шесть лет Гитлер покончил с Австрией и Чехословакией? Что-что, а найти подходящий предлог такому мастеру интриг вряд ли бы составило труда.

Причин могло быть несколько, и все же основной являлась, по всей видимости, та, что немецкая армия была еще плохо вооружена и малочисленна для ведения крупномасштабной войны. И Сталину не очень-то хотелось сначала «брать» в основном своими силами Варшаву, а потом отбиваться от заступившихся за нее Англии и Франции. К тому же, надо полагать, у не забывшего лето 1920 года Сталина (как и у Тухачевского) был свой счет к Польше, из-за которой ему пришлось тогда выслушать столько неприятных слов. Если так, то он ждал этого момента целых двадцать лет. И дождался...

В свое время Гитлер как-то сказал: «Я совершенно не боюсь разлагающего влияния коммунистической пропаганды. Но в лице коммунистов мы имеем достойного противника, с которым надо держать ухо востро. Германия и Россия удивительным образом дополняют друг друга. Но именно в этом и заключается опасность для нас: Россия может засосать и растворить наш народ в своих просторах... Что до меня, то я, очевидно, не стану уклоняться от союза с Россией.

Этот союз — главный козырь, который я приберегу до конца игры. Возможно, это будет самая решающая игра в моей жизни. Но нельзя начинать ее преждевременно, и ни в коем случае нельзя позволять всяким писакам болтать на эту тему. Однако если я достигну своих целей на Западе, то круто изменю свой курс и нападу на Россию. Никто не сможет удержать меня от этого. Что за святая простота — полагать, что мы будем двигаться все прямо и прямо, никуда не сворачивая!»