Жизнь с гением. Жена и дочери Льва Толстого - Надежда Геннадьевна Михновец

И начался новый этап в жизни Александры Толстой, Татьяны Сухотиной и их братьев – Сергея, Льва, Ильи и Михаила.

Глава VI

Лубянка и Новоспасский концлагерь

После пролетарской революции октября 1917 года Александра Толстая была арестована несколько раз, в Советской России на ее долю выпали тюремные и лагерные испытания. Впервые – органами ВЧК в июле 1919 года, однако вскоре была освобождена. На письме Владимира Григорьевича Черткова, просившего выпустить дочь Льва Толстого, Ф. Э. Дзержинским, основателем и руководителем Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем при Совете народных комиссаров РСФСР (1917–1922), была наложена резолюция: «Освободить, взяв подписку»[1048].

17 июля Александра Львовна писала сестре: «Милая Таничка! Пишу тебе из дома, куда благополучно пришла вчера в 6 вечера. Выпустили меня по ходатайству Черткова через Дзержинского и Каменева[1049], арест был произведен потому, что найден был мой адрес у какого-то контрреволюционера, находящегося у Деникина[1050]. Подняли большой шум около этого дела, и вчера же вечером Каменев передал через Владимира Григорьевича извинения от Совета народных комиссаров по поводу случившегося. Мне было хорошо, хотя пережито было много, много перечувствовано и передумано»[1051].

Первый опыт заключения и перспектива дальнейшего расследования вызвали у Александры Толстой тревогу за близких, и основания для этого были. В распоряжении органов оказались небезопасные в наступившие времена документы: письмо анонима к В. Г. Черткову и два письма Татьяны Львовны Сухотиной (одно о железнодорожной забастовке и событиях в Туле, второе о национализации Ясной Поляны). Александра Львовна писала сестре: «… ежели тебя потревожат, я буду в отчаянии. Больше ничего меня не беспокоит»[1052].

Сама Александра Львовна, будучи очень смелым человеком, не была запугана первым арестом. В конце августа 1919 года был арестован ее старый знакомый Н. Н. Щепкин (внук выдающегося русского актера М. С. Щепкина), который в прежнее время был членом III и IV Государственной думы, членом кадетской партии, а с ноября 1917 года одним из организаторов антибольшевистских объединений. В апреле 1919 года возглавил московское отделение Национального центра. Уже в сентябре он был расстрелян в подвалах Лубянки. А. Л. Толстая предпринимала попытку спасти его. «Всеми любимого и уважаемого Николая Николаевича Щепкина» она знала «по Земскому союзу и относилась к нему с глубоким уважением и симпатией». Позднее она вспоминала:

«Когда распространилось известие, что его расстреляют, оно не дошло до сознания, я не поняла и долго не могла понять, поверить. И когда наконец дошло до сознания, померкло все вокруг, показалось, что нет больше радости на земле и духа Божия в человечестве и что жить дальше невозможно. Но острота первого впечатления прошла. Я стала думать о том, как спасти Николая Николаевича. Хлопотать было бесполезно. Выкрасть? Это было безумием, но и время было безумное. Разве в России разум человеческий не тащился теперь бессильно в хвосте?

Было неприятно и немного жутко, когда пришел ко мне на квартиру подозрительный человек в ярко-синей поддевке и картузе, с лихо закрученными кверху светлыми усами, умными, хитрыми глазами, тяжелым золотым перстнем на указательном пальце левой руки и серьгой в левом ухе. Сначала осторожно, затем смелее, увлекаясь своим планом, я заговариваю с ним о возможности похищения Николая Николаевича из тюрьмы.

Человек в синей поддевке обнадеживал, у него большие „связи“. Надо много для подкупа. Я не возражаю. Разве мы не найдем денег в Москве для спасения Николая Николаевича!

Но через несколько дней подозрительный тип пришел сказать, что он отказывается: по наведенным справкам, ничего сделать нельзя.

Николая Николаевича казнили. Первые дни я ждала ареста. Думала, что меня выдаст синяя поддевка, но он оказался честнее, чем я предполагала»[1053].

И все же за первым арестом Александры Львовны последовал новый. В том же году к ней обратились друзья с просьбой разрешить проводить совещания в квартире Общества изучения творений Л. Н. Толстого, где она жила рядом с редакционной комнатой[1054]. Толстая знала, что эти встречи носили политический характер, но не предполагала, что у нее собирается верхушка Тактического центра[1055]. Александра Львовна не принимала участия в его работе и только, как вспоминала позднее, «раза два ставила самовар и поила их чаем»[1056]. Однако 28 марта 1920 года она была арестована по обвинению в принадлежности к этому центру и провела два месяца во внутренней тюрьме – на Лубянке, 2.

О пережитом рассказывает дневник Александры Львовны, который она вела осенью 1920-го – зимой 1921 года, сидя в тюрьме и в московском концлагере, и тюремно-лагерные главы книги «Дочь», созданные ею в Японии и США в 1930-е годы.

Начало каторжной литературе в русской культуре, как известно, положил Ф. М. Достоевский «Записками из Мертвого дома» (1860–1862). Он создал это произведение, опираясь на собственный десятилетний опыт сибирской каторги и ссылки. Большой вклад в историю тюремно-каторжной литературы внес Л. Н. Толстой. В своем последнем романе, «Воскресение» (1899), Толстой шаг за шагом исследовал жизнь Российской империи конца XIX столетия. Стремясь исходить из личного опыта[1057], писатель неустанно встречался и беседовал со многими людьми из самых разных сфер российской жизни. Ему были интересны решительно все: тюремные надзиратели, начальники тюрем, адвокаты, сектанты, революционеры, прибывший из Сибири американский журналист Дж. Кеннан[1058], родственники. Беседы с ними давали неоценимое знание: от конкретики тюремного быта до подробностей заседаний в Сенате, от положения политических заключенных до пребывания женщин на карийской каторге[1059]. Писатель посещал судебные заседания, разговаривал с потерпевшими, а будучи в Москве, отправился однажды проводить до вокзала процессию осужденных в ссылку и на каторгу. У Толстого в те годы появились и добровольные помощники, собиравшие для него материалы о ссылке и каторге[1060]. Сам писатель уделил большое внимание и книгам о сибирской каторге[1061].

В семье Толстых «Записки из Мертвого дома» читали вслух, младшая дочь Александра хорошо знала и последний роман отца «Воскресение». Любопытно, что многое из пережитого когда-то самим Достоевским и переданного его литературным героем Горянчиковым в «Записках из Мертвого дома», а также из написанного Толстым в романе «Воскресение» повторилось сначала в ее жизни, а потом ею же было описано в дневнике и в книге «Дочь». Жизнь и литература теснейшим образом переплелись в этом историко-культурном сюжете.

Прочитав «Записки из Мертвого дома» Ф. М. Достоевского, роман «Воскресение» Л. Н. Толстого, а затем тюремные и лагерные