Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

— Прорвав строй Дроны, он спас наши жиз ни… — тихо сказал я. — Я знал его еще в Панча– ле, и уже тогда он мечтал о подобном подвиге. Вам мои речи могут показаться наивными, но мы чув ствовали, что Абхиманью был рожден для вели кой жертвы и подчас просто не знал, что ему де лать со всей остальной жизнью. Он не мог не сра жаться, ибо только это и было целью его вопло щения. Теперь же зерно его духа впитало вели кий опыт, не омрачив прошлого, не отяготив кар му разочарованиями пустой, наполненной раска янием жизни. Верьте мне, мы любили его.

Она смотрела на меня долгим понимающим взглядом, чуть склонив голову набок:

— Наверное, вы правы, но я так и не успела насытиться созерцанием моего мальчика. Муд рость апсары ничтожна, раз не могу я постичь сер дцем смысл гибели единственного сына. Никакие слова о карме не избавят меня от боли.

Она ушла, а я вновь задумался о Карне и Абхиманью. Обоих героев погубили приверженность долгу и стремление к совершенству. Жизнь каждого была подобна полету стрелы. Но одного влекло стремление любой ценой сравняться в славе и величии с отцом, а другой покинул отца ради невнятного зова высшего предназначения. Оба были кшатриями, оба возвышались искусством убивать. Было ли время у них задуматься, против кого обращают боги их стрелы? Жизнь, обретя стремительность водопада, бросила Карну в объятия Ду-рьодханы. Соперничая с Арджуной, мечтая о Дра-упади, он лишился внутренней свободы. Приняв царское величие из рук повелителя Хастинапура, великий герой превратился в щепку, несущуюся по воле потока. Пришли богатство, почести, слава. Но надо было все выше задирать голову, чтобы не захлебнуться в мутной воде соблазнов. Может быть, смерть была для него единственным достойным выходом. И все-таки Карна, я думаю, был намного счастливее Абхиманью. Как много он успел пережить! На какой грани мрака сиял алтарь его сердца!

Разве вина героев, что не успели они познать истинной свободы, дарованной большинству от самого рождения, — свободы выбора?

После разговора с Крипой многие сокровища души, составлявшие смысл моей жизни, превратились в ничтожные осколки прошлого. Самым разумным из всех возможных путей представлялся тот, что вел к спасению собственной жизни. Впрочем, пока я не обсудил этого с Латой, приходилось терпеливо ждать. Я отправился в зал собраний, где Санджая все шептал страшные слова слепому повелителю Хастинапура. Там уже была Лата. Оглядевшись, я понял, что в зале собрались, наверное, все оставшиеся в живых обитатели цитадели. Что-то подсказало им, что восемнадцатый день битвы окажется последним.

Санджая поведал о попытке патриарха Крипы убедить Дурьодхану просить мира.

— Семнадцать дней совершается убийство в пылу битвы, — сказал Крипа. — Те, кто возложил на себя бремя утвердить твою верховную власть, пали в битве. Дальнейшее кровопролитие не имеет смысла. Заключи мир с Пандавами. (Я подумал, что проще было бы обезглавить сына Дхритараштры. Тогда цель была бы достигнута. Крипа наверняка обдумал и такое решениея.) Он убеждал своего царя, что справедливый Юдхишт-хира даже сейчас пойдет на раздел царства и откажется от мести. (Неужели в этом кровавом месиве еще сохранялись узы долга растерзанного братства? Мог ли Крипа ошибаться?)

Но Дурьодхана ответил ему: "О Крипа! Ты сражался честно, не щадя жизни, и сделал ради нас все, что было в твоих силах. Но разве смогу я управлять подданными, если приму царство, как милостыню из рук врага? Стоявший превыше всех царей, смогу ли влачить жизнь, полную унижений? (Опять непомерная гордыня. Обособленное человеческое "я", потерявшее связь с миром, отдается потоку ничтожных, бессмысленных, тщетных страстей.) Я правил как должно. Я отдавался служению трем главным ценностям в жизни человека — закону, пользе и любви. ( Без служения Богу — это ничто.) Мне уже не достичь счастья. Но открыты предо мной врата славы. Великие патриархи указали нам путь жертвы".

Потом Дурьодхана воскликнул, обращаясь к войску: "Я считаю себя повинным в гибели моих родных и друзей. Поэтому я иду в царство Инд-ры для того, чтобы уплатить долг храбрецам, павшим за меня в битве. Смерть кшатрия на ложе в собственном доме достойна порицания. Тот человек, который покидает свое тело в лесном ашраме или сражении, достигает великой славы". И все кшатрии поддержали его, поклявшись сражаться до конца.

Спокойным голосом Санджая рассказывал, как строятся войска для последней битвы. В центре встал Шалья с колесницами и пешим войском мадров. На левом крыле Критаварман вел своих бходжей и конницу тригартов. Справа — Крипа во главе разноплеменного войска, собранного из оставшихся в живых союзников. Дурьодхана возглавил вторую линию кшатриев куру, а его дядя Шакуни вел в бой оставшихся конников Гандхары, вооруженных длинными пиками. Рядом со знаменем повелителя Хастинапура, украшенным огромным Нагом, развевался стяг Ашваттхамана, Сын Дроны поклялся не допустить гибели Дурьодханы, даже если ему одному предстояло сражаться с целым войском. Вспомнив рассказы дваждырожденных о причастности Ашваттхамана знанию божественного оружия, я не счел эту клятву пустым бахвальством.

Военачальники куру еще пытались склонить победу на свою сторону. Постигнув, в чем сила их малочисленных противников, они в последний день пытались перенять наши приемы боя. Все ратхины поклялись сражаться в едином строю. "Кто будет в одиночку сражаться с Пандавами или тот, кто покинет соратника, будет проклят".

И вот выехала на поле пышно украшенная колесница царя мадров. Ветер развевал бахрому белых зонтов и узорчатую ткань знамен. Зазвучали трубы и барабаны, нежно запели флейты. Это Шалья пытался воодушевить своих воинов на битву.

Им в ответ возвысили свой голос боевые раковины Пандавов. Дхриштадьюмна и Шикханди-ни во главе колесничего войска панчалов ударили по мадрам. Юдхиштхира атаковал самого Шалью. Бхимасена напал на Крипу, Арджуна устремился на Критавармана и после обмена стрелами обратил его в бегство. Накула с Сахадевой обратили в бегство оставшиеся конные сотни Гандхары.

Шакуни тщетно пытался остановить своих людей. Но его заметил Сахадева и крикнул: "Повернись и сражайся! Вспомни игру в кости! Вспомни, как смеялся над нами…" Это были последние слова, которые услышал повелитель игральных костей, прежде чем Сахадева снес ему голову.

Воины Пандавов беспощадно рубят отступающих! ( Крипа учил: "не давай врагу оправиться и собрать силы — дави, втаптывай в землю до полной победы".)

Бхимасена заставил Крипу отступить, а сам обрушился на последних сыновей Дхритараштры, убивая их одного за другим. Арджуна убил Су-шармана, а Шалью пронзил копьем Юдхиштхи-ра. Старый царь мадров пал с колесницы на землю, как и подобает кшатрию, лицом к врагу. Раскинув руки, он, казалось, обнимал священное поле, как любимую жену, уснув непробудным сном на ее груди.

Лишь семь сотен пеших кшатриев осталось от акшаукини, которую привел с собой царь мадров на Курукшетру. И все они бросились в атаку на старшего Пандаву, горя жаждой мести. Тщетно пытался Дурьодхана удержать их безумный натиск криком "Не выступайте!"

Пренебрегая собственной жизнью, мадры пошли стеной на колесницу Юдхиштхиры. Но на их пути встали четверо Пандавов со своими телохранителями, а сзади, замыкая кольцо, с грохотом вкатились колесницы панчалов и яда-вов. Сатьяки Ююдхана поднял руку в кожанном предохранительном браслете. Блистая доспехами, ратхины воздели длинные луки и неторопливо выбрали цель. Подобно струнам оркестра, запели тетивы и отважные мадры полегли на поле, так и не успев сойтись врукопашную со своими врагами.

Но где мой последний сын? — без выражения прервал рассказ Санджаи Дхритараштра. — Ты видишь его колесницу?

Среди поля битвы высится могучий воин под белым зонтом, блеском равным луне. Его окружают лучшие воины куру, облаченные в доспехи. Он подбадривает оставшихся в живых криком "Сражайтесь веселей!", но на него несется сияющая колесница Дхриштадьюмны, за ней — ратхины Панчалы. Они испукают потоки стрел, которые сжигают ряды доблестных куру, стремящихся закрыть твоего сына. Возница Дурьодханы разворачивает коней… Я не вижу их больше. Еще трепещет на ветру гордое знамя Ашваттхамана. Он мечется по полю в поисках твоего сына, крича: "Где царь Хастинапура?" Те, что еще сражаются, кричат в ответ: "Прими последний бой! Что тебе до царя". Дхриштадьюмна, Сатьяки и Шикханди-ни окружают Ашваттхамана. Его воины бегут, и сам он подобен крокодилу, рвущемуся против течения навстречу врагам. Нет, и его колесницу увлекает поток бегущих воинов. Я слышу победный глас раковин Арджуны и Кришны. Все кончено.

Голос Санджаи затих. Он никогда не зазвучит в залах Высокой сабхи вновь. Завтра в Хастина-пур войдут новые повелители. Казалось бы, я и те, кто служил дому Пандавов, должны были разразиться криками торжества.