Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945 - Вера Павловна Фролова

– Мы понимаем… Ты права, – сказала наконец швестер Ани. – Гитлеризм принес много горя на вашу землю, и вряд ли русский народ когда-либо забудет и простит нам, немцам, это. Поверь, мы не имеем, не вправе иметь никаких претензий, но нам… нам так страшно! Если бы ты с мамой и ваши друзья согласились пожить здесь, с нами. Хотя бы несколько дней…

Ну вот – опять «двадцать пять». Опять старая песня.

– Ани, пойми – мы сами сейчас находимся в лагере для репатриантов. Со дня на день ждем выдачи документов и отправления на Родину. Вряд ли сможем.

– Ну почему? У вас, как я понимаю, свободный режим – ведь ты сумела сейчас прийти к нам. Почему же вы не сможете? Хотя бы на несколько ночей. Хотя бы только на одну ночь… Мы всё – всё для вас устроим.

Словом, разговор в таком духе продолжался еще долго. Я уверяла Ани, что скоро, буквально не сегодня завтра, в городе все нормализуется, и им совершенно нечего опасаться. Уже появилась и начала действовать новая власть. Открылись некоторые магазины. Налаживается работа транспорта. Началась разборка разрушенных зданий. Мол, они должны понять – не все же сразу…

Они обе соглашались со мной. Да, конечно, новая власть предпринимает шаги для восстановления порядка в городе. Они сами, и швестер Ани, и фрау Гильда, уже дважды ходили по приглашению магистрата на очистку улиц от завалов. Их даже кормили там из русского солдатского котла. Но все же… Почему бы нам не приходить ночевать к ним?

В общем, дело кончилось тем, что я решительно отвергла их настоятельные просьбы (в самом деле, с какой стати нам всем таскаться сюда на ночлег?), но пообещала, что вскоре навещу их снова. Может быть, даже завтра.

С этим и ушла. Шагала по разбитому местами тротуару в расстроенных чувствах. И вдруг увидела в конце площади Руфину. Она явно искала меня. Что-то случилось? С мамой? Я прибавила шаг, махнула ей рукой: «Руфа!»

Она увидела, заторопилась навстречу.

– Где ты запропастилась? Пошли скорей! Мы уезжаем в Россию!

– В Россию?! Руфка, ты что? На чем уезжаем?

– Сейчас узнаешь… Давай быстрей! Не дай Бог, еще опоздаем. Побежали!

На бегу она мне рассказала. Оказывается, только я ушла – явились в лагерь какие-то веселые ребята, в ватниках, пропахнувших бензином, сказали, что услышали о лагере репатриантов и решили зайти узнать, нет ли тут знакомых девчат, возможно, родственников, которых гитлеровцы угнали в Германию. Знакомые не нашлись, а из разговора выяснилось, что ребята являются водителями грузовых машин и что скоро, буквально минут через сорок, их колонна отправляется в Россию.

– Ну, ты же знаешь нашу маму, – рассказывала Руфина. – У нее сразу – «ушки на макушке». Она и говорит им: «Сынки, возьмите нас – меня и двух моих дочек – с собой». Про весну, конечно, сказала, про то, что ждать нам некогда. Один из них – по-моему, он старший у них – говорит: «А что, мать, поехали действительно с нами – чего вам тут торчать без толку. В лучшем виде доставим тебя и твоих дочек в Россию. Конечно, до самого Ленинграда вас не довезем, а примерно полстраны проедете с нами. А уж там сами до дому добирайтесь».

– Вот и все. Мы с тетей Аней уже собрались. Катерина тоже с нами. Вещи упаковали, а тебя все нет и нет. Тетя Аня с Катериной уже несколько раз ходили к ребятам, просили подождать еще немного… А ты там где-то языком зацепилась. Давай еще быстрей! В самом деле, не опоздать бы… Вдруг не дождутся, уедут.

– Руфа, а как же мы без проверки? Без документов? Помнишь, что говорил тот, чернявый, из комендатуры: ведь нас должны еще «просеять»… Через мелкое сито…

– А знаешь – плевать! Я тоже сначала об этом подумала, но тетя Аня говорит: если кому надо – пусть проверяют в России. Преступники мы, что ли, в самом деле! И документы там дадут…

Мама с Катериной уже ждали нас возле автоколонны – вереница крытых брезентом машин выстроилась недалеко от лагеря. С ними рядом стояли несколько бойцов, они о чем-то разговаривали. При нашем приближении все уставились на нас.

– Это ты – «дочка»? – с деланой строгостью спросил меня один из бойцов, в светлом овчинном полушубке, с вылезшим на лоб из-под шапки рыжеватым чубом – как видно, старший по колонне. – Загулялась где-то, красавица! Еще пять минут – и нас бы тут не было.

– Да я вовсе не гуляла, – запыхавшись, принялась было объяснять я, но чубатый не слушал меня.

– По машинам! – скомандовал он. – Держим, ребята, курс на Россию-матушку…

Уже сидя в просторном кузове мчащейся машины, я вспомнила об оставленной в лагере сумке, рванулась к кабине: «Дневники! Остановитесь! Моя сумка…»

Руфина с мамой одновременно с силой потянули меня за полы пальто назад: «Успокойся! Говорят тебе – садись же! Твоя сумка здесь. Мы сразу, в первую очередь, взяли ее…»

Итак, мы едем в Россию. Правда, в данный момент не едем, а остановились на ночлег в какой-то полуразрушенной польской деревушке. Наши «ангелы-водители» выбрали крайнюю хату. Они расположились в «зале» – так называется здесь просторная, чистая комната, бедно обставленная, единственными украшениями в которой являются развешанные по углам, расшитые «петухами» холщовые полотенца. Мы четверо ютимся вместе с хозяевами-стариками в «горнице», что служит одновременно и кухней, и «трапезной», и в какой-то мере хлевом. «Хлевом» потому, что в одном из ближних к входной двери углу ворочается, беспокойно похрюкивая, на соломенной подстилке большая, горбатая от худобы свинья, с отвислым, как торба, животом. Она должна вот-вот пороситься, и старая хозяйка, пани Гелене, боясь упустить этот ответственный момент, бодрствует при свете тусклой коптилки, сидя возле колченогого стола, за починкой какого-то белья. По ее словам, стоит хозяевам немножко зазеваться, и мамаша-свинья может запросто сожрать своих новорожденных детенышей. А этого – упаси и помилуй Езус-Мария! – никак нельзя допустить. Ведь у них, стариков, сейчас вся надежда на свиное потомство. Немцев теперь тут нет, никто у них ничего не отберет. Приплод они продадут, а вырученные деньги пустят на ремонт хаты. Вон стропила сгнили – потолок прогибается. Фундамент тоже разрушается, надо ремонтировать… Слава Матке Бозке, у них хоть такая хата сохранилась – немцы пощадили ее, не сожгли, а почитай половина жителей деревни сейчас в землянках бедствуют, дым глотают… Может, до Матки Бозки дошли молитвы стариков и сыновья их живы, не убиты. Вот вернутся домой – есть где головы преклонить.

Обо всем этом пани Гелене неторопливо рассказывала