Пересадочная станция - Клиффорд Саймак

Кроме того, я пришел к выводу, хоть и здесь у меня нет никаких доказательств, что расселина в обрыве, наверное, служит дорогой для путешествий во времени. Может быть, именно в этом месте легче преодолеть пространство и время, и этим пользуются посланцы из будущего, может, этот участок дороги как бы более оживленный и по нему, если можно так выразиться, как по натоптанной траве, легче ходить.

Дай бог, чтобы мое письмо попало в руки кому-нибудь, кто живет в те времена, когда люди уже разбираются в таких вещах и оно кому-нибудь в чем-нибудь поможет. И я очень надеюсь, что тот, кто прочтет его, не посмеется надо мной, даже если меня к тому времени не будет в живых. Мне почему— то кажется, что, даже если я буду лежать в могиле, я все равно почувствую, что надо мной смеются.

А чтобы никто не усомнился в моем психическом здоровье, я прилагаю справку от психиатра, подписанную три дня назад и удостоверяющую, что я здоров душой и телом.

Но это еще не конец моей истории. Надо было по идее написать об этом выше, но я как-то не нашел подходящего места.

Дело касается странного случая с кражей одежды и появлением в наших краях Уильяма Джонса.

Одежду украли через несколько дней после случая на пастбище. Марта с утра, пока не жарко, взялась за стирку и развесила выстиранное белье на длинной веревке. Когда она пошла снимать высохшее белье, то обнаружила, что пропали мои старые штаны, рубашка Роланда и еще две пары носков, не помню чьих.

Кража нас очень удивила, потому что сроду у нас такого не водилось. Нам даже в голову не могло прийти, что это мог вытворить кто-нибудь из соседей, мы гнали прочь подобные мысли.

Мы долго вспоминали об этом происшествии и в конце концов порешили, что кража — дело рук какого-нибудь бродяги, что, по совести говоря, было не слишком похоже на правду — ведь наша ферма стоит в стороне от дороги.

Примерно через две недели после кражи в нашем доме появился Уильям Джонс и спросил, не нужен ли нам помощник в уборке урожая. Мы были рады нанять его на работу, потому что рук у нас и правда не хватало, а плату он попросил вдвое ниже обычной. Мы взяли его только на время уборки, но он оказался таким умелым и проворным работником, что так и остался у нас. В то время, как я пишу это письмо, он находится у амбара и чинит молотилку.

Уильям Джонс — человек большого благородства и достоинства, наверное, поэтому к нему и не приклеилась никакая кличка, что в наших краях происходит быстро. Его все уважают, а уж в нашем семействе он занял место… ну, в общем, я хочу сказать, что мы скорее относимся к нему как к родственнику, чем как к наемному работнику.

Он трезвенник, ни разу не выпил ни глотка, и я этому очень рад, хотя однажды чуть было не взял грех на душу. Дело в том, что, когда он появился, голова у него была перевязана, и он, очень смущаясь, объяснил мне, что подрался с кем-то в кабачке на том берегу, в округе Кроуфорд.

Я даже точно не могу сказать, когда впервые всерьез стал задумываться о Уильяме Джонсе. Но не с самого начала, конечно. Сначала я принимал его за того, за кого он себя и выдавал, то есть за человека, который искал работу. Теперь я так не думаю. Потому что, как ни пытается он играть свою роль, разговаривать так, как мы говорим, иногда в его речи проскальзывает— нечто такое, что выдает его образованность и понимание таких вещей, о которых несвойственно думать человеку, работающему на ферме за семьдесят пять долларов в месяц.

И потом — одежда. Не могу точно сказать насчет штанов, потому что все штаны более или менее похожи, но рубашка, которая была на нем в тот день, когда он пришел, была точь— в-точь такой, что пропала с веревки. Хотя — что тут такого?

Почему бы кому-то и не иметь такую же рубашку? Но он пришел босиком, вот это было особенно странно Он тогда просто сказал, что ему в последнее время жутко не везет, ну я и понял, что у него просто не было денег купить себе ботинки, и я сразу же предложил ему денег на ботинки и носки, но он отказался, сказав, что носки у него есть, даже две пары, в кармане

Сколько раз я все порывался спросить у него о тех пропавших вещах, но что-то меня останавливало, и в конце концов я понял, что никогда не смогу спросить его об этом Потому что мне нравится Уильям Джонс, и я знаю, что он ко мне тоже хорошо относится, и ни за что на свете я не соглашусь испортить наши добрые отношения, а то он, не дай бог, возьмет да и уйдет с фермы

Еще вот что На первую свою зарплату Уильям Джонс купил пишущую машинку и первые два-три года по вечерам целые часы напролет что-то печатал на ней А в один прекрасный день, спозаранку, когда все еще спали, он вынес во двор большую кипу бумаг и сжег Я наблюдал за ним из окна спальни и видел, что он не ушел, пока не сгорел дотла последний листок

Я никогда не спрашивал у него, почему он сжег бумаги, потому что чувствовал, что этого он никому не скажет

Я мог бы писать еще долго и рассказывать о всяких догадках, которые бродят у меня в голове, но они ничего не добавят к главному, о чем я хотел поведать, и потом — не хочу утомлять ненужными подробностями того, кто будет читать это письмо

Кому бы оно ни попало в руки, я хочу сказать последнее может быть, теория моя и неверна, но я хочу, чтобы тот, кто будет читать, поверил, что все события, о которых я рассказал, действительно были Я действительно видел странную машину и странного человека на своем пастбище, действительно я поднял там странный гаечный ключ, на котором была кровь, действительно одежда пропала с бельевой веревки, и действительно человек по имени Уильям Джонс сейчас пьет воду у колодца, потому что сегодня очень жарко

Искренне ваш, Джон Г Саттон»

Глава 22

Саттон сложил письмо Старая бумага захрустела, как древний пергамент

Потом он кое-что вспомнил, снова развернул листки и нашел то, что хотел, — справку Она была написана от руки, бумага сильно пожелтела, чернила совсем выцвели Дату разобрать было невозможно, кроме последней цифры — «7»

«Джон Г Саттон сегодня был мною обследован, и я свидетельствую, что он здоров»

После подписи, представлявшей собой такую замысловатую закорючку, что вряд ли по ней можно было разобрать фамилию врача даже в тог самый день, когда он подписал справку, можно было различить две четкие буквы ДМ — доктор медицины

Саттон рассеянно глядел в потолок и пытался представить себе все, что произошло в тот день много лет назад

«Доктор, я собираюсь составить завещание Не могли бы вы»

Все было именно так, потому что не мог же Джон Генри Саттон сообщить доктору истинную причину своего визита

Саттон представил себе его довольно отчетливо Грузный, медлительный, неторопливый, долго и тщательно обдумывавший события, веривший во всякие выдумки, которые устарели уже и в его время