Монархическое (учение). I том - Андрей Романовский-Коломиецинг

Здесь пойдет вместе и духовный разговор, и нужно подключать астрологов, высматривать в группах погибельность понедельниковую, в тенденциях происхождения можливости родиться в ладную минуту, но нет же рождающихся в неладную и на внешний взгляд видимые что ничего с ними нет особенного, вот если только дать, и то не будут брать в недоверии ко всему. Остается заставлять, не опускать же руки обреченно свойственно времени. Доискиваться: неуж-то все дело в том, что народ перебил свою знать и остался тем самым беспросветно темным, черной неладной костью?…В котором давлеет проклятие смерти, если взять ту же нахваленную, но самоубийственную битву под Москвой, которой до наименования даже Пирровой победой, также примерно далеко, как и до слова победа. Начали перед Смоленском, потеряв там же всё что было, потеряв также под Ельней, но в который уже раз смененным составом фронта отстояли-таки выжатую, эвакуированную Москву, просто как столичную фишку, обозначенную в представлении психически, не в силе. Жалкие, ужасные, представления, которые нельзя называть победами, дабы не накликивать неладного на себя говорением на черное – белым, обозначая преодолением, выстаиванием, защитой, отбитием в крайнем случае, но не бессовестно по отношении к истине – победой. По-женски психологически победа была, можно было покрасоваться на официальных страницах военных действий и мемуаров, приховывая изворотливо неприглядности достижений Смоленского обвала, Ельнинского котла. Можно под звон того удачного контр-наступления втихую не придать значения еще четырем проводившимся Жуковым операций впоследствии, и школьникам меньше учить, единственно откуда народ подчерпывает сведения, и к своему здоровью не знать что такой захваленный демон той проклятейшей войны как Жуков умудрился еще более прежнего, еще 2 млн. положить спичек по их терминологии, отрабатывая свои полководческие навыки, когда как немцев по словам немецкой печати, в тех 4 операциях погибло не более чем на один город где-нибудь в Лаузице! Посмотреть даже если на карты военных операций, что и как эти колхозники (была советская гордость за простое происхождение полководцев) на местах стратегов разрабатывали: сразу бросается в глаза болезненное: стрелками наносится удар во фронт, по пути самого неудачного наибольшего сопротивления. И такая вся карта под надзором Жукова и ему подобных, он в той войне действительно везде преуспел, даже в самом конце войны с последним очагом сопротивления агонизирующих остатков под Берлином попались ему Зееловские высоты. И нет чтобы обойти, одна функция только была прямо, и положил 300 000. В самом Берлине чтобы взять всю славу себе, пользуясь блатом, приказал вывести из отбитой части города войска соседней армии, и по-новой. Он взял Берлин! Действия ничтожеств видны по плодам их низкого неладного духа. Конечно же он взбесился вместе со всеми, воюя в Красной армии. Или возьмем этот же типаж полководца в начале – Халхин-Гол. Пока Штерн за уши не оттащил его от бесполезных и гибельных фронтальных ударов, было в той степи все тоже больневнивое самое. И за это недавание продолжать было потом что Штерна расстреляли при содействии того самого больного. Что за болезнь та? Симптомы включающие в себя неудачность-неладность, чертовы руки, руки из задницы, плебейскость во знатности, быдловость, затемненность, ничтожественность даже в великом, и с великим. Чтобы полностно рассматривать, нужно раздвигать диапазон видения с Жуковского на полный духовный, и значит нужно знать доподлинно, что в знаковом случае с подлодкой Курск случилось, раз даже её секретную пророки заметили. Заметили её не в глубинах морских, но в шумной кампании трагического ажиотажа. Болящие навряд ли выдали в официальном заключении – светлое, правду. Они как угодно, но извернулись не сказав, или не найдя правды ввиду глупости или идиотизма высшего соображения. Но что там в самом деле было? Во-первых погибло опять рекордное количество подлодочников, которого не было в СССР, тенденция нагона и перегона в этом США, раз в чем-то ладном обгонять нету никаких сил и средств. Еще вспоминается что это бабка Ванга говорила о Курске и затоплении, но не нашлось конечно же ни одной светлой головы додуматься что это о субмарине. Темная беспросветная советская засекреченность – отрыжка неудачливости и неладности, лишенность дара пророчества. Это в других странах известны Индепенденс… Курск был известен узкому кругу соответствующих людей, ни в ком из которых просветление о затопленности не возникло. И Курск гоняли, на нем летали… Что там было остается только догадываться по обрывкам гасимых сведений, субмарину разогнали из морских глубин и огромное с 9-этажку судно должно было вылететь в просторы воздушного океана, попарить над своей предназначенностью. Это придурочность измыслов журналистов или придурочность того, кому захотелось полетать? Но забыли закрепить бомбы достаточно надежно. И они как в погремушке… Разные версии, и собственная та, что закреплены-то они были, но не для полетного режима и дали об ошибке знать. Получается что загубились по недоуму своего и командира. Недодуманность о уродском действии в результате которого в любом случае произошла детонация. Но где она вся неладная, но правда произошедшего, чтобы сделать вывод, кто её даст, чтобы вышла? В следующем еще и выводы начнут делать правильные о тех кто решит хоть раз так поступить. Здесь табу властвования. Это же и диагноз о нынешнем состоянии человека в верхах власти, скованного не придворным этикетом, не необходимостью стараться угодить государю, или сановнику, но нужно угождать тому кругу людей, которым ты становишься обязан в республиканских условиях как монарху. Не помазаннику Божьему, но многим заместо него… Качественно новое состояние. Куда только девается вольность знатного человека?

Правда констатации факта, которую все-таки нужно выводить на чистую воду, чтобы определить диагноз заболевания… Даже не смотря на то что столько семей, одних оставшихся женщин скорбят по безвозвратно ушедшему с той и её жизнью. Вот именно для того чтобы такого не было впредь, нужно сейчас не пасовать перед эмоциями и перво-наперво определять: не по-геройски они погибли, каковыми их извращенчески представили сверху, но по-разгильдяйски, недоумочно погибли. Нюни здесь, тем более с женщинами связанные порочны донельзя и чреваты новыми осложнениями. Говорить белое, герои, награждать посмертно, на черное неудачное, несчастное, разгильдяйское – это выбирать его и гнать правду. Это тоже самое что нахваливать гореполководца Жукова, когда уже гласно выясняются подлинные цифры его деяний, это и значит тот безлад и кошмар с ними носимый выбирать. Славить самотопов.

Конечно как хорошо через слабину женскую, видящую только то что вблизи неверное, опровергать постоянный источник той неверности, и какой стимул его исправлять! Отвергать слабину видимости мертвым тело и неверие в живую душу, еще могущую снова поселиться в этом мире, и обещанную быть возвернутой. Верят, но в слабой надежде того что надо сейчас, того что сейчас безнадежно и невозможие это оплакиваемое показывает умершей душе церемониал отношения по случаю ухода. И не нужно иначе, и не женская сторона тот источник тайно подкрадывающейся жути погибели. Конечно как-то и они причасны к происходящему, но всегда слабо. Вопросы с ними могут быть почему иной раз рождают черт знает что поколениями, рождают чудовищ. Или нерождают довольно, почему и то что родили неживучее настолько, что просто с гневом вызывает определение гибнет и мрет без боя, само, что очень скоро грозит национальной катастрофой. Необходимо менять всю породу, доведенную до неладности. Уже не скажешь как Наполеон о французах: одна ночь в Париже все исправит. Наоборот убыль в чистой разнице умерших-новорожденных за день большая, чем Наполеон потерял своих в той битве, на потери которой указывали ему. Нужно оставлять женщин в их чувствах и эмоциях, и уходить в духовное разбирательство. А это неприятно, как нелицеприятная правда, это шевелить определения о себе, свою лень. Как лучше морду скорбящую состроить по-поводу гибели… и вот уже героев награжденных посмертно! И пойти по пути укрепления дисциплины, крепления взрывных устройств. Духовный смрад детей понедельника, иссушающий жизнь, неладность в нежелании идти и доискиваться правды, не туда и не в том. А то же ведь идешь по этой стране и видишь собаку на дороге раздавили и прямо по ней разъезжают, и мозги струйками выплёскиваются. Тут же из мусоросборной комнаты пятиэтажки вытащили до пояса раздетого мертвеца и менты над ним пишут некролог официального рассказа. Затемненный неудачник и только совочный сразу вмененно ему подумает – бомж! Неверно! Он уже житель высшего горнего мира, хоть и тело его символически отброшено в мусоросборнике. Вот его зауважали по долгу службы и вытащили, пишут. Да и мы со стороны дадим описание похожести бренных останков на какого-нибудь турецкого сераскира или чеченского мюрида, тогда со стороны ассоциировалось на первый взгляд. Нужно через все идти, всяческие применять доводы, зачастую неприятные, специфично-бранные, сравнительно как для излечения врач сыпет на рану соль, так и в излечении болезни падежа не бояться говорить так, как оно есть – как саранча гибнут, словно заметающиеся души, по принципу подувшего ветра, не держащихся ныне душ за тела у этого народа в сей стране. Урод, отсоединенный от высших не только морально-нравственных, но и элементарно благоприятных чувств, остановил прямо на путях железной дороги свой автобус поговорить с другим остановившим его уродом, и мотор в этом неладном месте и действии проклятущественно заглох. Тут же на ту беду вылетел поезд, должны еще были заклиниться обои двери и у пассажиров не найтись чем выбить окна, на пассажиров напасть столбняк… И снова в большом количестве единиц душ полетело от тел своих. Причем такие случаи с автобусами на путях характерно не единичны и проклятье прижившееся в неблагоприятном межколейном пространстве, пронизывающем всю страну с большой жатвой отброшенных от душ тел связанной, забирает несмышленых непричастных еще ко многому детей. И в битком набитых ими автобусах, и соответственно по-русски покруче забирает, как нигде в мире. Как же точно и мастерски ювелирно точно магистрам неладного железномагистрального дела из самого отборнейшего в своей черной неудачности трудового быдла, так точно подогнать два противоположно идущих поезда с детьми в долину наполненную газом из сломавшегося у несчастных трубопровода, что тысячи детских жизней ехавших с моря и возвращавшихся оттуда, погибло в гигантском взрыве. Неприятно разбираться во всем том кошмарнейшем, находя аналогии в себе и своем. Проходили ли поезда до того через тот устроенный чан газа, и как могло не испуститься ни одной искры тогда. Что за поломка могла случиться в таких количествах, что вытеками заполняются целые низменности, а на пультах перекачки того не видно. Или смотрело дитё понедельника? Нужно и экспериментировать можно ли нарочно также вот нарочно наполнить долину газом и попытаться еще раз так же филигранно довести два состава до схождения, не выбросив при этом ни одной искорки, но так же держа токоприемники на проводах. Скорее всего с такими чирками долго нарочно не проедешь, воспламенишь картину заранее. И это будет говорить о поддержанности состояния вокруг. Вот чем, каждый объяснит по-своему. Которые не верят во все такое мистическое и подсознательное – удивительной степенью вероятности, чертой предела недостаточного понимания, другими словами неладного сокрытия от себя истины в виде верховодящего всеми обстоятельствами проклятьем. Разбирали ли все действия тех горезавозчиков по графику ли шедших, а если нет, то как умудрявшихся выбиться на нужную трель проклятья. Было то вынужденное или могшее выбиться из предназначавшегося. Если выжили те магистры на магистралях, то хоть они и не были уголовно виноваты, все равно хоть формально судить, для прецендента должности судиться неудачности и впредь быть отстраненными от работы и воздействия своего несчастливости на людей. Отстранять и отселять таких людей подальше от перемешения с населением. В их лице чтобы засуживалось таскание на себе великого неладного. Чтобы подтолкнуты были хоть интуитивно за счастливым идти в поиске, чураясь несчастного, теперь не прикроящегося за менталистические формальности доводов. Как самоубийц хоронили от всех остальных отдельно, не в истерии негодования, но духовно-показательно правильно делая в назидание живым.