Дом на Баумановской - Юлия Викторовна Лист

– Этого же достаточно? – спросил он с надеждой, не желая требовать у пленника переписывать документ. – Ничего же, что с орфографическими ошибками?

– Ошибки могут и принять, следователь ведь не учительница по русскому языку. Тут дело в другом… Как-то… суховато, что ли… – девочка почесала за ухом, брезгливо скривившись. – А ты как считаешь?

В эту минуту Кисель подал голос:

– Эй, опускайте давайте лестницу.

Майка посмотрела на Колю, сощурив глаза.

– Сойдет, Майка! Давай уже уйдем отсюда, – взмолился он шепотом.

– Нам нужно быстро от него смыться. Кажется, он так легко согласился, потому что рассчитывает быстро выбраться, догнать нас и отнять эту бумагу, – заговорила девочка, тоже шепотом и низко наклоняясь к Колиному лицу, так что он лбом почувствовал прикосновение ее волос. – На углу со Спартаковской останавливается 21-й трамвай, он ходит каждые пять минут. Я выйду из подъезда и стану смотреть. От нас Спартаковская метрах в ста. Как только трамвай прибудет, мы спустим ему лестницу и дернем на остановку. Пяти минут до следующего трамвая, на все с лихвой.

Из дома № 23 они неслись быстрее ветра. Коля не чувствовал своего тела, ушибов, у него носом шла кровь от волнения и ударов, хлопали полы распахнутого пальто, обдувало мокрую от крови грудь, за спиной билась тяжелая виолончель. Майка бежала впереди него, перепрыгивая через лужи и ловко маневрируя между прохожими, которые в удивлении оглядывались на эту странную парочку: двое мальчишек, один, видно, музыкант, другой – шпана в шлеме-буденовке.

На 21-м трамвае они промчали метров двести, стоя на подножке, к ним уже приближалась грозная кондукторша в черной куртке и с сумкой, повешенной через грудь. Майка увидела, что к углу Аптекарского как раз подкатил 24-й, – показала пальцем, и едва не одним прыжком они перескочили из одного вагона в другой. 24-й доставит их до Охотного ряда, а до Столешникова, где располагалась следственная часть губсуда, дойдут пешком. Теперь Кисель их не догонит. Можно присесть и отдохнуть. В кармане Майки лежало спасение Мишки Цингера от несправедливого обвинения. Хватаясь за поручни и тяжело переступая по полу раскачивающегося из стороны в сторону вагона, Коля направился к пустой скамье и, сев, почувствовал себя героем. От прилива чувств перехватило дыхание. С благодарностью он посмотрел на Майку – если бы не эта выдумщица, он бы никогда не решился дать отпор своему обидчику. Он вызвал его на дуэль, на настоящую дуэль, о которых с самозабвением рассказывал ему отец в детстве… Может быть, теперь он останется доволен сыном!

Глава 5

Слушание по делу Мишки Цингера

Константин Федорович Грених дописал очередное заключение о вскрытии и поспешно вложил листы в папку, завтра нужно перенести текст в журнал и отправить в губздравотдел целую тонну накопившихся актов. Время было позднее – пол-одиннадцатого вечера. Еще днем он предупредил Асю, чтобы не ждали к ужину, и спокойно завершил все дела по судебно-медицинской отчетности. На его плечах лежало заполнение в каждом случае экспертизы личного журнала, самих актов, а еще несметной тьмы статистических карточек о вскрытии, о вещественных доказательствах и освидетельствовании живых лиц, отдельно по самоубийствам, убийствам, женщинам и мужчинам, а также годовые статистические сводки. Вся эта бумажная волокита отнимала у жизни целую прорву времени. Приходилось урывать часы у сна и приемов пищи, иначе голодный и злой зверь, именуемый Наркомздравом, разбушуется и станет извергать недовольство лавинами выговоров и штрафов.

Окна кабинета застыли черными прямоугольниками, свет, идущий от единственной лампочки под потолком, чуть подрагивал, а вместе с ним – и тени на голых стенах. Вот теперь стоит поспешить, подумал Грених, не ровен час – опоздает на последний трамвай и придется идти пешком. А путь до Мясницкой неблизкий.

Ничто не предвещало беды. И тут раздался телефонный звонок.

– Ваша дочь у нас, – как сквозь плотную вату, услышал Грених голос старшего следователя Фролова, – сидит сейчас напротив меня. Не беспокойтесь, с ней все в порядке. Но вы должны послушать то, что она рассказала.

– Сейчас буду!

С горящей головой, шумом в ушах и колотящимся сердцем Константин Федорович схватил пальто, шляпу и бросился вон из Института Сербского. Не дождался ни одного трамвая на Кропоткинской, и до Гоголевского бульвара пришлось добежать пешком, там еще ходила по Бульварному кольцу «Аннушка» – трамвай «А».

В Столешников переулок он попал в начале двенадцатого, быстро пересек пустующие в этот час коридоры и, запыхавшийся, ворвался в кабинет старшего следователя.

На звук его шагов Майка, оседлавшая стул, как коня, обернулась, на лице ее застыла маска серьезности, губы поджаты. Она медленно встала и, держась за край стола, демонстративно опустила глаза в пол – что значило: «Я заранее каюсь во всем, но вины своей не признаю». Грених оглядел ее в удивлении: одета в старое пальто, в котором он забрал ее три года назад из детдома, в руках буденовка, которую она выменяла в Зелемске, в штанах, что стали малы и жали под коленями, и в его – Грениха – рубашке.

– Что все это значит? – ледяным тоном спросил он и только сейчас заметил за спиной дочери ее товарища по школе, Колю, при виде которого Грених всегда испытывал мучительное чувство ревности. Звезда школьного театра, музыкант, поэт, был идеальным пионером, пока вдруг в прошлом году что-то не стукнуло мальчишке в голову и он не объявил войну учительнице по математике – у детей в этом возрасте случаются странности.

Коля сидел на стуле, двумя руками вцепившись в футляр с виолончелью, и отстукивал зубами дробь, лицо до неузнаваемости распухло: синяк под глазом величиной с кофейную чашку, нос как теннисный мяч, нижняя губа уехала в сторону и рассечена – будет шрам. Пальто накинуто на одно плечо, левая рука подвязана ремнем, а белая юнгштурмовка была такого же цвета, как пионерский галстук, будто ему язык вырвали – другое объяснение такому сильному кровотечению подобрать было сложно.

Грених сделал два шага. Неожиданно Коля вскочил, шатнулся назад, выронил виолончель и перевернул стул.

– Нет, нет, пожалуйста, только не гипноз, только не гипноз, – он отлетел пулей назад, врезался в шкаф, забитый папками, и упал, бумаги посыпались ему на голову. – Пожалуйста, у меня слабое… слабое здоровье… я не вынесу гипноза.

Под недоуменным взглядом Грениха Фролов бросился к мальчишке. Одной рукой он придержал опасно покачнувшийся шкаф, другой под локоть поднял Колю.

– Что, страшно сделалось, да? – ухмыльнулся он. Коля затравленно смотрел на Грениха. Тот перевел взгляд на Майку.

– У него и вправду здоровье слабое, – отозвалась