Дом на Баумановской - Юлия Викторовна Лист

и самообмане. Как же было хорошо с чистой совестью. Майка права, все это из-за математики, рогом уперся, провалил экзамен, нагрубил директрисе, не взяли в комсомол, попал в дурную компанию…

Они условились на среду в шесть вечера, когда за городом скрываются последние лучи солнца, тихо, рабочие с фабрик, грузчики со всех трех вокзалов, располагавшихся поблизости, еще не двинули по домам, город погружается в сумерки, фонарей не зажгли и все кругом серо. Киселю Коля наврал, что ему хотят дать денег за успешно провернутое «дельце с мадьярами», золотом. Глаза того загорелись, и он ни о чем больше не спросил, пообещав, что будет ждать в подъезде заброшенного дома.

Когда солнце косыми лучами скользнуло в окно гостиной, Коля поднялся. Набрав воздуха в легкие, зажмурился, точно готовился к смерти, сердце прожгло горькой обидой, что он испортил себе всю жизнь одним-единственным глупым поступком, поддавшись грубой силе. С шумом выдохнув, он посмотрел на свою виолончель. Если все удастся исправить, пообещал себе, что все вызубрит, все прорешает, все Майкины примеры со скобками и без, и сам, без ее помощи! А потом окончит школу и уйдет в консерваторию.

Проскочив из гостиной в переднюю, он открыл было дверь, и тут вышла из кухни мать. Коля на мгновение обмер, решив, что все его намерения ей давно известны, как всякой матери, всевидящему оку или древнему оракулу, но все же потянулся за пальто, стараясь на нее не глядеть.

– Куда же ты собрался? – она уперла кулак в бок. Черный шелк ее кимоно струился от бедра к полу, длинный шлейф волочился по паркету. От нее остро пахло ее папиросками и французскими духами.

– В музыкальную школу, – проронил тот, со страхом ожидая, вспомнит она или нет, что сегодня у него там занятий нет.

– А инструмент? Забыл? – неожиданно спросила она.

Коля облегченно выдохнул и потащился обратно в гостиную за виолончелью. Снял с подставки, открутил шпиль. Мать последовала за ним, встала на пороге, наблюдая, как он укладывает инструмент в кожаный с клепками чехол, как не спеша, все еще надеясь не взять с собой эту громадину, защелкивает застежки. Обреченно он подтянул виолончель за ремень, который крепился у головки грифа и внизу у подгрифника. Делать нечего – придется идти в дом № 23 с ней.

Спустился вниз. Вышел из подъезда, прошел шагов десять, справа и слева стояли покосившиеся деревянные домишки, притуленные к высоким доходным домам с балконами, с деревьев ветер нес под ноги пригоршни золотых листьев. Улица была на удивление безлюдна. Действительно тихо: еще не начали возвращаться с заводов и фабрик рабочие, которых здесь проживало полно. Только под аркой колокольни церкви Святой Екатерины Николо-Рогожской, такой потертой и обтрепанной, что, казалось, ее крепко обстреляли из тяжелых орудий в мировую войну, прямо на земле по-турецки сидел мальчонка в пальто с протертыми локтями и котиковым воротником и шлеме-буденовке, надвинутом на лоб. Перед ним лежала старая кепка с дырой на подкладке и несколькими монетами в ней. Коля было прошел мимо, но ему показались знакомыми ботики. Он вернулся. Наклонившись, заглянул под козырек буденовки.

– Иди куда ш-шел, – прошипела Майка.

Коля живо послушался, дернув от нее, как от огня. И почти бегом долетел до возвышающегося, казалось, до самых небес, тонущего в вечерних сумерках доходного дома Фроловых под номером 23. Это был настоящий замок, построенный лет пятнадцать назад. Облезлая громадина с пузатым эркером, имитирующим средневековую башню, с цветными витражами в стрельчатых окнах лестничной клетки, делающими его похожим на готический собор, и рядком балконов с чугунными ограждениями – дом выделялся среди прочих на Баумановской улице. Коля никогда не видел, чтобы в нем кто-то жил. В школе про этот замок рассказывали страшные сказки, кто-то утверждал, что по ночам от него доносится вой привидений, вызванных медиумами, которых приглашал старый хозяин в прежние времена, он устраивал в обставленных томно и с мистическим шиком комнатах спиритические сеансы, кто-то рассказывал, что в дни революции здесь заседал Реввоенсовет и расстреливали врагов народа, что лестницы и комнаты залиты кровью, а на стенах отпечатки рук тех, кто, умирая, пытался подняться, но падал под пулями вновь.

Кисель уже ждал у подъезда, держа руки в карманах бушлата, топчась и подметая широкими клешами матросских брюк листву. Он молча подмигнул Коле, покосился на инструмент за его плечом. Коля заговорщицки сузил глаза, дернул подбородком в сторону двери. Зашли внутрь. Цветные витражи были серыми от пыли и грязи и почти не пропускали света, вверх и в сторону уходила лестница, ступени ее были обшарпаны, перила все в пыльной паутине.

– Деньги я принес, – глухо сообщил Коля, глядя на широкие клеши спортсмена и распахнутый бушлат с поднятым воротником, под которым была тельняшка. – Но есть разговор… задание… мне велели передать.

– Какое? – бесцветно спросил тот.

– Здесь могут услышать, сейчас толпы с вокзалов пойдут, а дверь не запирается, пошли в квартиру.

– В какую еще квартиру?

– Ну вот эту хотя бы, за твоей спиной которая.

Кисель сделал пол-оборота, посмотрел на высокую дубовую дверь, чуть приоткрытую, потянул ее на себя, глянул, проверил, нет ли кого в темноте передней.

– Ладно, пошли, – и шагнул внутрь, двинувшись прямо в проем, у порога которого под половичком ждала дыра в полу.

Вдруг Коля понял, что Кисель со своим широким шагом мог ее и проскочить. Тогда весь план бы рухнул. Майка немного просчиталась, полагая, что жертва так же семенит ножками, как девочки. Кисель шагал как солдат.

– Эй, – вырвалось у Коли громче, чем он рассчитывал.

Кисель остановился, глянул за плечо, наступив прямо на выпирающую часть порога. Следующим шагом он перешагнет через дыру – это было так очевидно, что Коля почувствовал, как вспотел под пальто, инструмент тяжело давил на спину, ремень впивался в шею.

Он медленно снял виолончель и отставил в сторону, бережно прислонив к стене. Спортсмен смотрел с недоумением.

– Я вызываю тебя… – глухо выговорил Коля, почему-то опять глядя на неопрятные и замызганные грязью клеши Киселя, не смея поднять глаз к его лицу.

– Что? Что ты там щебечешь, мелочь? Деньги где?

– Нет денег! Я вызываю тебя… – громче сказал Коля и поднял голову, заставив себя сделать это – посмотреть врагу прямо в глаза. – На бой! На… дуэль!

Кисель прыснул со смеху, громко гоготнул, хрюкнул, но тотчас затих, вовремя вспомнив, что лучше не шуметь.

– Куда ты меня вызываешь? – он сошел с порога и был теперь в шаге от него. – Не бреши, отдавай мою награду.

– За Мишу… поквитаться за Мишу, – Коля сжался, опять опустив