Паразиты сознания - Колин Уилсон

Вслед за тем на протяжении почти двух суток я следил, чтобы мои мысли вращались исключительно вокруг рутинных вопросов, по преимуществу работ на Каратепе. Это было не так трудно, как, возможно, кажется (большинство тех, что еще продолжают чтение, поймут). Главное здесь было «вжиться в роль», отождествив себя с исполняемым персонажем; подыграть ажиотажу Белла насчет раскопок и так далее. Я разгуливал по Лондону, встречался с друзьями, позволил завлечь себя на «междусобойчик», где мне пришлось разыгрывать из себя светского льва («междусобойчик», впрочем, напоминал скорее банкет: едва заручившись у меня обещанием прийти, хозяйка поназвала сотню гостей). Я намеренно заставил свой ум работать в старой манере — иными словами, посредственно. Я дал себе перевозбудиться, а затем по дороге домой впасть в уныние. На обратном пути в самолете я позволил себе сокрушенно покаяться, зачем я так дурацки убил время, и зарекся никогда больше не гусарствовать по чьей-либо прихоти. Когда вертолет Компании опустил меня в Диярбакыре, мне показалось, что небосвод снова чист. Но все равно следующие двое суток я продолжал держаться начеку, бдительно ограждая мысли в ожидании, когда на раскопки возвратится Райх. Так что соблазна расслабиться у меня не было. Как только Райх вернулся, я сообщил ему обо всем со мною происшедшем. Я высказал соображение насчет того, что, распорядившись перевезти ящики на склад, вообще уничтожил интерес паразитов к своей персоне. Но обольщаться излишней уверенностью никто из нас и не думал.

То, что со мною произошло, навело нас еще на одну догадку о паразитах. Стало ясно, что они не держат постоянного наблюдения за каждым человеком в отдельности. Однако если так, то почему люди не «прозревают» (скажем, как мы) тотчас же, как только выходят из-под прямого наблюдения у паразитов?

Над этим вопросом мы ломали голову в течение двух суток. Первым ответ пришел в голову Райху. Он как-то недавно разговаривал с женой Эвереста Рейбке, президента Компании. Ее супруг буквально на днях улетел на Луну, отдохнуть пару недель от «нервов». Она посетовала, что нервы у супруга действительно расшатаны. Но почему?" — недоуменно спросил у нее Райх; ведь было совершенно очевидно, что дела Компании находятся в полном порядке. «Так-то оно так, — отвечала супруга, — но на такой сумасшедшей по ответственности должности, да еще такого гигантища, как Компания, он уже сам по привычке начинает заводиться от своих забот и ничего не может с этим поделать».

Вот оно что: привычка! Стоит лишь вдуматься: как все просто, как до банальности просто! Сколько уж лет психологи не устают повторять, что человек во многом напоминает собой машину. «Лорд Лейстер» сравнил людей со старинными часами, механизм которых исправно тикает еще с дедовских времен. Одно лишь травмирующее психику ощущение, запавшее в душу ребенка, может потом стать основой невроза, который будет давать знать о себе всю жизнь. Ощущение счастья, дважды или даже единожды пережитое в детстве, может сделать человека пожизненным оптимистом. Тело искореняет остатки физического недуга в недельный срок; ум сохраняет зароненное в него семя страха или синдром душевной болезни на всю жизнь. Почему? Потому что одна из черт ума — его закоснелость. Она существует в нем неизбывно, до тех пор пока в организме есть сила к жизни. Ум работает по раз и навсегда установившимся привычкам, сломить которые чрезвычайно трудно, особенно отрицательные. Иначе говоря, человек, получая «завод» от паразитов, уподобляется часам с заведенной пружиной; текущего осмотра он требует не чаще раза в год. Кроме того, Вайсман открыл, что люди и сами «заводят» друг друга, избавляя тем самым паразитов от излишних хлопот. Отношение к жизни передается от родителей к детям. Один мрачный и пессимистичный писатель, наделенный мощным талантом, заражает своим влиянием целую плеяду писателей, а те в свою очередь распространяют это влияние на всех образованных людей в стране.

Чем больше мы узнавали про паразитов, тем нам делалось яснее, насколько все здесь ужасающе просто, и тем невероятнее казалась удача, благодаря которой мы вышли на секрет их существования. Прошло порядочно времени, прежде чем мы поняли, что слово «удача» имеет столь же неудобоваримое и размытое по смыслу значение, как и большинство абстрактных существительных в человеческом языке, и что подлинный смысл этого понятия совершенно иной.

Само собой, очень много времени мы проводили за обсуждением, кого еще мы можем посвятить в свою тайну. Это была проблема не из легких. Начали мы неплохо, но один лишь неверный шаг грозил погубить все. Перво-наперво надо было заручиться гарантией, что лица, отобранные в качестве кандидатур, будут способны воспринять то, что мы им сообщим. Дело даже не в том, что нас могли счесть за сумасшедших, — это теперь не очень нас и беспокоило, — а в том, чтобы застраховать себя от того, как бы какой-нибудь опрометчиво избранный «союзник» не выдал с головой все наши планы.

Мы просмотрели уйму трудов по психологии и философии с целью выяснить, можно ли найти в среде интеллектуалов людей, мыслящих созвучно нам. Таких мы присмотрели нескольких, но на контакт с ними выходить не спешили. По счастью, метод феноменологии мы с Райхом усвоили быстро: никто из нас не занимался философией углубленно, вследствие чего нам не надо было теперь избавляться от каких бы то ни было установившихся воззрений; семена Гуссерля упали на благодатную почву. Так как нас ожидало не что иное, как война, надо было не мешкая изыскать какой-то способ обучать людей этой умственной дисциплине. Полагаться на одну лишь смекалку было недостаточно, необходимо было в самые сжатые сроки научить их защищаться от паразитов сознания.

Все дело состоит в следующем. Стоит лишь человеку уразуметь, каким именно образом ему надлежит использовать свой ум, как все остальное дается уже легко. Вся беда в привычке, которую люди выработали в себе за миллионы лет; привычке отдавать все внимание окружающему миру, воображение воспринимая как своего рода бегство от действительности, вместо того чтобы уяснить, что оно есть не что иное, как краткий экскурс в неизведанные, необъятные просторы сознания. Мы уже свыклись с традиционным представлением о том, как работает наш мозг — не «мозг» в прямом смысле, а совокупность чувств и представлений.

Я понял прежде всего: невероятную трудность составляет уяснить, что чувство — это, по сути, одна из форм представления. У нас эти понятия традиционно разделяются глухой перегородкой. Я смотрю на человека и сознаю, что «вижу» его — это считается объективным. Ребенок смотрит на человека и говорит: «У-ух, какой он страшный». Ребенок его чувствует — мы называем это субъективным. Мы не сознаем, насколько нелепы такие определения и какую путаницу они вносят в мысли. Ведь в каком-то смысле «чувство» ребенка — это то же «представление»; но гораздо примечательнее то, что акт видения у нас в свою очередь также относится к чувственной сфере.

Задумаемся на секунду, что происходит, когда мы пытаемся навести резкость у бинокля. Мы крутим колесико, но какое-то время ничего не видим, кроме ряби. Вдруг один лишь оборот, и изображение вмиг обретает яркость и четкость. Еще представим: вот нам, допустим, говорят: «Старик такой-то прошлой ночью умер». Ум у нас, как правило, так забит посторонними мыслями, что эти слова не вызывают в нас вообще ничего; или скорее, чувство в нас так же невнятно и размыто, как изображение в бинокле с ненаведенной резкостью. Проходит неделя, другая; мы спокойно сидим у себя в комнате за чтением, и как-то невзначай на ум приходит память о том старике, что умер, — как вдруг нас будто током пронизывает запоздалое чувство горестной жалости: ощущение «сфокусировалось». Какое еще доказательство нужно для того, чтобы убедиться, что чувственное и эмоциональное восприятие в сущности одно и то же?

Эта работа носит исторический, а не философский характер, и вдаваться далее в феноменологию я не буду (этому посвящены другие мои работы; кроме того, в качестве великолепного введения в предмет я бы рекомендовал книги «Лорда Лейстера»). Однако этот приведенный мной философский минимум необходим, чтобы представить, как складывалась во времени борьба с паразитами сознания. Потому что, задумавшись глубоко над всем этим, мы поняли, что главным оружием паразитов является своеобразный «глушитель мысли», принципом действия чем-то схожий с устройством для создания радиопомех. Наделенный сознанием человеческий ум постоянно устремлен во Вселенную. «Неусыпная жизнь Ego „“Я" (лат.)· состоит в постижении". Так астроном, пытливо вглядываясь в небесный свод, выискивает там новые планеты. А находит он их не иначе, как сличая новые фотоснимки звезд со старыми. Если звезда сместилась, значит, это не светило, а планета. Таким же вот кропотливым изучением, только в поисках „сути“ постоянно заняты наши мысли и чувства. „Суть“ очерчивается тогда, когда при сравнении двух каких-либо качественных характеристик нам вдруг открывается что-то новое про каждую из них. Возьмем невероятно простой пример: ребенок впервые видит огонь. На первый взгляд он может показаться ему воистину восхитительным: уж и теплый, уж и яркий, уж и блещет заманчиво. Но стоит ребенку сунуть в огонь пальчик, как ему откроется новое его свойство: огонь жжется. И все равно он теперь уже не скажет, что огонь — это только „плохо“ (разве какой-нибудь совсем уж пугливый и нервный ребенок сможет такое сказать). Ребенок, подобно астроному с его звездными картами, сличает два разных ощущения одно с другим и делает вывод, что одно свойство огня следует полностью отделять от прочих. Такой процесс и называется постижением.