Невероятные приключения Шарлотты Бронте - Лора Роулэнд

Его тело казалось странно обрубленным. Глаза, блестящие и немигающие, как у филина, светились на бородатом смуглом лице.

— Что-то ищете, мэм?

— Я хотела повидать Катерину Великую. — Только тут я, шокированная, заметила, что у него нет ног. Брючины на штанах, подколотые булавками, скрывали культи. — Вы не знаете, где она живет?

— Может, и знаю. — Нищий протянул свою жестяную кружку. Я бросила в нее монету. — Пошли, покажу.

Мы являли собой странную пару: он быстро передвигался по тротуару, перебирая руками, я трусила рядом, чтобы не отставать. На улицах, по которым он меня вел, газовых фонарей не было. Контуры доходных домов вырисовывались на фоне едко-желтого отсвета городских огней. Большинство из них были темными, если не считать подвальных окон, — за ними сидели люди, которые что-то шили, плели корзины или выполняли какую-нибудь иную сдельную работу. Нищий так часто и так быстро поворачивал за углы, что я совершенно утратила ориентацию. Я чувствовала себя заблудшей душой, которую ведет через чистилище не совсем человеческое существо.

Мы остановились перед анклавом высоких узких террасных домов, построенных из кирпича и увенчанных острыми черепичными крышами. Мой провожатый подбородком указал на фасад одного из них:

— Здесь.

Направляясь к дому, я окинула взглядом улицу в обоих направлениях. Ни малейшего признака жизни. Мертвую тишину нарушал лишь отдаленный грохот работающих круглосуточно фабрик. От такого запустения у меня по спине пробежал холодок страха. Я посмотрела на дом, который нищий указал мне как дом Катерины. Я-то думала, что она обитает в такой же шикарной резиденции, как она сама, но потом вспомнила, что она — всего лишь иностранка, артистка захолустного театра. Из окон через шторы едва просачивался тусклый свет. Интересно, Слейд сегодня там, у своей любовницы?

Я чуть не струсила перед лицом вероятной встречи с ним в ее присутствии, но, пересилив страх, поднялась по ступенькам крыльца. Сердце бешено колотилось, в висках стучало. Дверь была приоткрыта. Странный красный свет горел за ней. Желая очной ставки, но испытывая страх перед нею, я шире распахнула дверь и заглянула внутрь. Справа от меня была небольшая гостиная, стены которой украшали темно-красные с золотом обои и ковры. Пол покрывал красный ковер с турецким рисунком, в котором утопали ножки бордовых бархатных диванов и кресел. На резном столе стоял медный самовар. На каминной доске горели красные свечи. Избыток красного цвета вызывал впечатление изливающейся откуда-то и захлестывающей меня крови. Я ощутила запах кофе и экзотических духов. Робеющая, но обуреваемая любопытством, я вошла в дом.

Слева марш покрытых ковром ступенек вел наверх. Я услышала женские стоны и мужской голос, негромкий, но требовательный. Хоть и не являюсь экспертом в подобных делах, я догадалась, что там предаются любви. Слейд был с Катериной. Боль чуть не разорвала мне сердце. Я надеялась найти Слейда здесь, но не хотела думать о том, что могу застать его в столь интимной обстановке. Тем не менее я начала украдкой, словно вор, подниматься по лестнице, как никогда жаждая встретиться со Слейдом, пусть даже для этого мне пришлось бы стать свидетельницей того, что причинило бы мне еще более горькое страдание.

Стоны Катерины перешли в крик; голос мужчины стал настойчивей. Видимо, они приближались к кульминации. Я знала, какой это восторг. Однажды я пережила его со Слейдом и, должна признаться, впоследствии много раз, одна, лежа в постели; тем не менее я до сих пор была девственна. Мне никогда не довелось в полной мере испытать наслаждение, которое испытывала сейчас Катерина. Задыхаясь от гнева и ревности, захлебываясь слезами, я поднялась уже до середины лестницы, когда Катерина начала пронзительно визжать.

Ее визг был настолько громким и резким, что стало больно ушам. Я поняла, что мое восприятие было искажено ревностью, что эти крики означали не восторг, а ужас и боль. Они были звуками не любовного наслаждения, а, скорее, смертной муки. От испуга я споткнулась и упала на колени — раздался глухой отозвавшийся эхом удар. Не сдержавшись, я вскрикнула и тут же услышала быстрые шаги, удалявшиеся по другой, видимо, черной лестнице. Хлопнула дверь. Должно быть, мужчина убежал, его голоса больше не было слышно. Между пронзительными воплями Катерина выкрикивала что-то по-русски — наверное, звала на помощь.

Что мне было делать: откликнуться на ее призыв и обнаружить свое нелегальное вторжение в чужой дом или улизнуть, чтобы избежать неприятностей?

Дочь священника не может повернуться спиной к человеку, попавшему в беду. Я бросилась вверх по лестнице и чуть не упала снова, споткнувшись о порожек комнаты. Невероятная картина, похожая на средневековое изображение сцены распятия, предстала моему взору: обнаженная фигура с раскинутыми в стороны руками и вытянутыми ногами лежала на золотом фоне, напоминая Иисуса на кресте. Лишь тонкая белая простыня прикрывала низ ее живота. Торс и бедра были покрыты глубокими кровоточившими ранами.

Я сквозь очки щурила свои близорукие глаза, пытаясь понять, что это передо мной, когда фигура на кровати со стоном зашевелилась. Я различила женскую грудь и поняла, что это Катерина, лежащая на парчовом покрывале. Ее запястья и щиколотки были веревками привязаны к кованой чугунной кровати, голова откинута назад, черные глаза от ужаса сделались и вовсе неправдоподобно огромными.

Увидев меня, она произнесла какую-то нечленораздельную для меня мольбу. Я бросилась к ней и попыталась развязать веревки, удерживавшие ее руки, но она так отчаянно сопротивлялась, что узлы затягивались еще туже.

— Лежите смирно, — сказала я.

Однако она боролась, как загнанный дикий зверь. Я осмотрелась в поисках чего-нибудь, чем можно было бы разрезать ее путы, и заметила на ковре кинжал. Его черная рукоять и длинное стальное лезвие были перепачканы кровью. Он явно был тем орудием, которым терзали Катерину. Мне стало дурно при одной мысли о том, что придется прикоснуться к нему, но выхода не было: я схватила кинжал и разрезала веревки. Катерина застонала и ладонями зажала самую глубокую рану — разрез, шедший вдоль всего низа ее живота.

— Я побегу за помощью, — сказала я.

Она схватила меня за запястье:

— Нет! Не оставляйте меня!

У нее была стальная хватка — моя рука словно попала в медвежий капкан. Я попыталась освободиться, но не смогла. Тогда я попробовала убедить ее в том, что ей необходим врач.

— Бесполезно, — сказала Катерина. — Я умираю. — Ее дыхание было частым и прерывистым. — Пожалуйста, побудьте со мной. Я не хочу умереть в одиночестве.

Схватив белую шаль, висевшую на спинке стула, я прижала ее к ране на животе Катерины и, отчаянно пытаясь остановить кровотечение, заметила, что кровь уже пропитала всю постель. А еще я заметила, что кровь течет между ног Катерины. Хоть лицо ее и было искажено нечеловеческой болью, она старалась сохранять самообладание. Потрясенная, я неотрывно смотрела на нее. Там, на сцене, она напомнила мне мою сестру Эмилию, сейчас это сходство еще усилилось. За все то время, что Эмилия болела чахоткой, она ни разу не пожаловалась. Не поддаваясь ни на какие уговоры, она ходила по делам, игнорируя боль в груди, бешеные приступы кашля и неимоверную слабость из-за трудностей с дыханием. Она боролась за жизнь до конца, а когда телесная немощь взяла верх над твердостью ее духа, встретила смерть с достоинством.

Стоя у постели Катерины и держа женщину за руку, я видела Эмилию, лежащую на диване в доме приходского священника, и вспоминала, с какой беспомощностью я наблюдала ее угасание. Катерина закашлялась; кровь хлынула у нее изо рта. Так же было и у Эмилии с ее разрушенными болезнью легкими. Я плакала — снова плакала об умершей сестре. Однако воспоминания и горе не поглотили меня настолько, чтобы я забыла, зачем пришла. Я не имела права упустить возможность получить информацию, которую могла предоставить мне только Катерина.

— Кто сделал это с вами? — спросила я.

Ее губы задвигались, но беззвучно.

Я подумала о женщинах, изувеченных и убитых в Уайтчепеле:

— Это был Джон Слейд?

Вместе с приступом кашля из груди Катерины вырвалось одно слово:

— Штайбер…

Фамилия, упомянутая Слейдом.

— Вильгельм Штайбер? Царский шпион? — Катерина слабо кивнула. — Почему он это сделал?

Катерина забормотала что-то по-русски, словно вмиг забыла английский язык. Я попробовала задать ей другой вопрос:

— Откуда вы знаете Штайбера?

Она застонала, глаза ее закатились. Мне вспомнилась лошадь, которую я видела когда-то на ферме близ Гаворта. Она упала и сломала ногу. За миг до того, как фермер пристрелил ее, у нее точно так же закатились глаза.

— Я работала на него.

— Каким образом?

— Знакомилась с мужчинами… и… — Катерина снова перешла на русский, но слова, которые она произносила, даже непонятные, отдавали вульгарностью. — И они раскрывали мне секреты.