Я была здесь - Гейл Форман

– Ты же обещала рассказать, если что найдешь.

– Вот, говорю.

– Но это лишь потому, что я тебе позвонил. А если бы нет?

– Извини. Как-то особо смысла не видела.

Я этим ничего такого сказать не хотела, но он откидывается на спинку с таким злым видом.

– Ковбойка Коди предпочитает разъезжать одна, да? – с характерным рыком говорит Бэн.

– Я к такому не привыкла, но теперь приходится, – говорю я и отталкиваю тарелку. Аппетит снова пропал. – Потому и взялась за это.

Секунду он молчит.

– Я знаю. Извини.

Я жму пальцами на глаза, пока все не становится черным.

– Значит, слушай. Мэг говорила, что беседовала с кем-то по душам, и он рекомендовал ей пойти к врачу в кампусе и попросить выписать антидепрессанты. Я подумала, может, она с тобой разговаривала.

Он фыркает:

– Ну да.

– Что значит «Ну да»? Она тебе много писала.

– Об антидепрессантах там ни слова не было. – Бэн открывает еще одно пиво. – Ты же все читала. Это было как поток сознания. Она не столько для меня это писала, сколько просто на мой адрес.

– Да, похоже…

– И я ее послал, Коди. Или забыла? – он принимается крутить в руках пачку сигарет. – Это не я. Может, кто-то из соседей по дому.

– Не Элис и не Ричард, и, по их мнению, не кто-то из университета. Хотя, может, и так, я не знаю, с кем она там общалась. Но Ричард считает, что это скорее кто-то из сиэтлских друзей.

Бэн пожимает плечами:

– Возможно. Но не я. А какое вообще это теперь имеет значение?

Если она с кем-то разговаривала об антидепрессантах, может, и о форуме и All_BS – тоже. Но Бэну я о «Последнем решении» не рассказываю. Боюсь, что он снова разозлится, хотя и не имеет на это никакого права.

– Мне нужны ответы на мои вопросы, – расплывчато отвечаю я.

– А в медцентре спросить нельзя?

– Это же конфиденциальная информация.

– Да, но пациент-то уже мертв, – Бэн осекается, как будто я об этом не знала.

– Все равно не говорят. Я пробовала.

– Может, пусть ее родители позвонят.

Я качаю головой.

– Почему?

– Потому что они об этом ничего не знают.

– Ты не сказала?

Нет. Им я ни о чем из этого не рассказывала. Эта тайна стала уже такой громадной, разрослась, как раковая опухоль. Теперь я уже точно никак не могу поведать об этом Гарсиасам. Это будет для них чересчур. Но я все же продолжаю думать, что если найду этого All_BS, если можно будет что-то сделать, то тогда я смогу им сказать. Глядя в глаза. Я к ним уже несколько недель не заходила. Сью часто оставляет мне голосовые сообщения, зовет на ужин, но одна мысль оказаться с ними в одной комнате…

– Просто не могу, – говорю я и кладу голову на стол.

Бэн протягивает руку и гладит меня, это одновременно и удивительно, и на удивление хорошо успокаивает.

– Ладно, – говорит он, – мы можем походить по сиэтлским клубам. Узнать, с кем она разговаривала.

– Мы? – от этого слова становится настолько легче.

Бэн кивает.

– Завтра утром мы едем домой. И ты с нами. Обойдем клубы. Вечером в субботу соберутся все. Поспрашиваем. Можем снова письма ее перечитать. Найдем что-нибудь.

Во время концерта я внимательно наблюдаю за Бэном. Играют они хорошо – не супер, но хорошо. Бэн рычит, делает свои выпады, видно, что парень он харизматичный. Я вижу, как на него реагируют девчонки-слушательницы, и отчасти прощаю Мэг за это. Перед ним было бы трудно устоять.

В какой-то момент он прикрывает глаза от прожекторов и всматривается в толпу, как и в первый раз. Но на этот раз у меня возникает отчетливое ощущение, что он действительно ищет меня.

После концерта мы ночуем в чьем-то доме. Я сплю в комнате Лорейн, студентки из колледжа. У нее очень много пирсинга, в целом она приятная, хотя и постоянно трещит о ребятах из группы. Бэн и остальные Скарпы окапываются на диване или в подвале в спальниках. На следующее утро мы завтракаем бейглами с помойки и начинаем собираться в путь.

– Готовься, – говорит Бэн.

– К чему?

– К вони. Мы восемь дней в пути. И паховую экзему в нашем фургоне легко подхватить, достаточно просто там посидеть.

Остальные ребята из группы смотрят на меня с подозрением. Они в курсе, что я подруга той его девочки на одну ночь, что умерла?

Я сажусь на импровизированную скамейку из двух досок, положенных на усилки. Бэн располагается рядом. Мы выезжаем на трассу I-90, ребята спорят из-за того, что слушать. Со мной никто из них не разговаривает. Когда мы останавливаемся на заправке, они покупают всякий фастфуд, а я спрашиваю у Бэна, в чем дело.

– Я правила нарушаю.

– Какие правила?

– Девчонки у нас в фургоне запрещены.

– А.

– Но ты и не девчонка, – видно, он смущен. – Ну, не такая.

– А какая?

Он качает головой.

– Я еще не уверен. Такой вид обнаружен впервые.

Где-то после озера Мозес я засыпаю, затем резко просыпаюсь, замечая, что прислонилась к Бэну, мы едем по территории заповедника Снокалми-Пасс, и у меня трещит в ушах.

– Блин, извини.

– Да ничего, – он едва заметно улыбается.

– У меня, наверное, и слюни изо рта текли?

– Я никому не скажу.

И продолжает лыбиться.

– Что тут смешного?

– Просто ты нарушила обещание никогда не спать рядом со мной.

Я резко отдергиваюсь.

– Формально я нарушила его еще вчера, заснув с тобой под одной крышей. Ну, очко тебе, Бэн. Но большего ты от меня не добьешься.

У него загораются глаза, и на миг он превращается в того Бэна, засранца. Я в какой-то мере ему рада. Но затем он исчезает, что-то бормоча.

– Что-что?

– Хватит на меня наезжать.

– Извини. Обидела, да? – мой голос пропитан сарказмом, я даже не понимаю, чего это я вдруг так разозлилась.

Бэн отстраняется еще больше, и я, к своему удивлению, понимаю, что, может, и правда обидела.

– Извини… – начинаю я. – Я устала и в постоянном напряжении из-за этого всего.

– Ничего.

– Я не рада, что веду себя как мудак.

Он снова улыбается.

– Ну, а теперь что?

– Девчонки редко называют себя мудаками.

– Хочешь, чтобы я сказала су…

– Нет, – перебивает он. – Блин, ненавижу это слово.

– Правда? Большинство ребят считает, что это женский эквивалент.

– Угу. Мой отец из таких. Мать мою так называл. Постоянно.

– Ужас.

– Ужаснее то, что она с этим мирилась.

При всех Тришиных недостатках, имя которым легион, она свои драмы с мужчинами в основном домой не приносит. Они у нас никогда не живут. Это она к ним ходит. Так что, если они ее обзывают, я этого хотя бы не слышу.

– А почему? Твоя мама с этим мирилась?

Бэн пожимает плечами.

– Моим братом она забеременела в семнадцать. И вышла за отца. К двадцати трем родила еще троих, так что от него было уже не сбежать. А отца никогда не было, постоянно кутил. У другой его подруги от него еще двое детей, такой общеизвестный секрет. Все в курсе. Включая мать. Но она все равно не пыталась от него уйти. Развелись, только когда эта его подруга пригрозила подать на него в суд, чтобы содержал детей. Оказалось проще и дешевле уйти от моей матери и жениться на той. Он понимал, что моя не из таких, кто будет судиться.

– Кошмар.

– Это еще не все. Мама наконец избавилась от этого ублюдка, мы все стали постарше, понезависимее. Казалось, что все налаживается. И что она сделала? Взяла и снова забеременела.

– И сколько вас всего?

– У моей мамы пятеро: четыре от одного, пятый от нынешнего скота. А у отца еще двое других, насколько я знаю, но не сомневаюсь, что есть и еще. Он считает, что предохраняться – это дело женщины.

– Вы как семейка Брейди[30].

– Ну да, – смеется Бэн. – Только у нас домохозяйки не было, как там ее звали?

– Элис.

– Элис, – с улыбкой говорит он. – Наша была бы из «белого мусора», какая-нибудь Тиффани.

– Или Коди.

Бэн смущается. Я напоминаю, что зарабатываю на пропитание уборкой.

Теперь он даже краснеет.

– Извини, забыл. Не хотел обидеть.

– Я тебя умоляю, для этого уже поздновато, – говорю я, но с улыбкой, так что и он начинает улыбаться.

– А о себе расскажи? – просит Бэн.

– О себе? В смысле, о семье?

Он вскидывает бровь, словно только что полностью передо мной раскрылся и теперь мой черед.

– Да тут рассказывать почти и нечего. С одной стороны, похоже на твою историю, с другой – полная противоположность. Нас двое, я и моя мать Триша. Отца нет.

– Они разошлись?

– Нет, вместе никогда и не были. Она называет его донором спермы, хотя, ясное дело, это не так, потому что это подразумевало бы, что Триша меня хотела. Она об отце говорила на удивление мало, и со временем я заподозрила, что это потому, что он женат. Иногда я представляю его себе в хорошем доме, с хорошей женой и хорошими детьми, и половину времени я его ненавижу за это до смерти, а другую половину как-то понимаю. У него хорошая жизнь. И я бы на его месте тоже не хотела, чтобы ее испортил кто-то вроде меня… Триша считает, что она меня одна вырастила, – продолжаю я, – но на самом-то деле это были Гарсиасы.