Железный замок - Юрий Силоч

Эти фото очень пугали маленького Табаса. Камни, скалы, пыль и кратеры. Множество старых ран, оставленных метеоритами на шкуре Гефеста. Ими была покрыта вся поверхность: большие, маленькие, средние, — они пересекались между собой, накладывались друг на друга и делали ландшафт спутника Кроноса зловещим. Казалось, что именно тут живут призраки и ужасные существа, которыми детское воображение населяло тёмные комнаты и пространство под кроватью.

Место, где раньше находился Лио, выглядело теперь почти также: огромные рытвины, присыпанные выброшенной землёй и глиной, лишь кое-где из-под земли виднелись медленно тлеющие руины. От старых улиц и домов не осталось и следа: Вольные как будто попали в совершенно другое место. И запах… Как же тут воняло! Солдаты подтягивались к хмурому Ибару, пытавшемуся понять, как пройти, не переломав ноги, по этому хаосу. Устало останавливались и молча собирались в кучу, пока Ибар не махнул рукой, выбрав, наконец, направление.

— В колонну по двое! — прохрипел он, и Табас подивился тому, как горят глаза его напарника. В них как будто всё ещё бушевало пламя взрывов. — Идём по гребням! В воронки соваться, только если начнут стрелять! Пошли! — и первым зашагал по израненной земле, на которой ещё несколько минут назад стоял город.

Сапоги по щиколотку утопали в жирной рыхлой земле, Табас то и дело спотыкался о покорёженные обломки зданий, арматуру и непонятные комья, весь покрылся потом от жара, исходившего от земли. Его сил хватало лишь на то, чтобы кое-как двигать ногами, да смотреть вниз, чтобы не скатиться в очередную воронку.

Следом за ним и Ибаром в цепочку выстроились остальные выжившие — тяжело дышавшие, ссутулившиеся, точно так же глядевшие себе под ноги, еле живые. Из всей их компании один только Ибар выглядел более-менее нормально. Его движения были четки и наполнены силой, а взгляд не замутнен усталостью и последствиями контузии. Похоже, что он был единственным, кто чувствовал себя на своём месте.

Да, в этой мысли явно что-то было. Ибар тянул людей за собой — своей звериной силой и уверенностью. Даже сержанты не оспаривали его право командовать и просто выполняли приказы, ничем, в сущности, не отличаясь от собственных солдат.

Позади колонны, протянувшейся по дымящейся земле, вырастал хвост из отставших — потерявших силы от кровопотери или контузии. Кто-то оставался для того, чтобы подтянуть раненых, но большинство Вольных просто проходили мимо, равнодушно скользя взглядом по сослуживцам, будто те были уже мертвыми, не стоившими никакого внимания, телами.

Глядевшему на это Табасу стало ужасно стыдно и обидно. Вплоть до злых слёз. Он хотел помочь всем этим людям: отцовское воспитание и некоторый идеализм не смогли вытравить ни сержанты в учебке, ни сами Вольные, состоявшие на девяносто процентов из ублюдков и преступников, и теперь к физическим страданиям прибавились ещё и муки совести.

— Ибар, — он впервые заговорил с тех пор, как получил по морде и схлопотал укол наркотика. — Ибар, надо помочь раненым!..

Обожжённый развернулся так резко, что Табас едва не отшатнулся. Глаза Ибара буквально пылали, а оскаленные зубы говорили о том, что он пребывает в натуральном бешенстве.

— А нам кто поможет? — пророкотал он, словно пробуждающийся вулкан. Не повышая голоса, но давая понять, что Табасу лучше засунуть свою идею поглубже. — Они уже трупы. Топай! — и, обернувшись, сказал уже спокойнее, неизвестно что имея в виду: — Уже скоро.

9

Колонна наёмников двигалась по лесу, стараясь ускользнуть от дикарей, наступавших им на пятки. Люди выглядели призраками — серыми, безликими, неотличимыми друг от друга. Табас уже давно позабыл лица тех, с кем сражался бок о бок.

Лес был каким-то странным. Сквозь листву не пробивалось яркое солнце, и пространство под деревьями выглядело серым и зловещим, наполненным чёрными тенями. Стоило подуть легкому ветерку — и они тут же начинали шевелиться, как будто разбегались по темным углам застигнутые врасплох мелкие зверьки или насекомые. Повсюду валялись обломки техники Дома Адмет — обгоревшие, цвета ржавчины, продырявленные во многих местах корпуса танков, боевых машин пехоты, гвардейских джипов и багги. Внутрь Табас боялся смотреть даже украдкой, дабы не увидеть лишнего — такого, от чего будет кричать по ночам и просыпаться в холодном поту.

Узкую тропу, вилявшую между тёмными деревьями, перекрывала огромная башня танка, отброшенная взрывом.

«Это же как должно было рвануть?» — с удивлением подумал Табас, глядя на почерневший остов грозной машины, стоявший метрах в двадцати.

— Боекомплект, — ответил на незаданный вопрос Ибар. Он снова был рядом: с головой, замотанной в чистые бинты, и винтовкой на плече, подобравшийся, сильный, яростно желавший выжить и убраться подальше из этого чертового леса.

Обойти башню оказалось невозможно — из-за огромных, громоздившихся тут и там стальных терриконов с тропы нельзя было ступить и шагу. Сгоревшие бронированные монстры полностью заблокировали путь. Они возвышались по обе стороны от тропы в несколько этажей — сплошные углы и ромбы, черные и рыжие, с рваными отверстиями пробоин и торчавшими в разные стороны стволами орудий. Похоже, инстинкт Ибара дал сбой и он завёл колонну в тупик.

— Что будем делать? — спросил Табас, когда осмотрелся.

— Я не знаю. Ари! Что думаешь? — обгоревший наёмник повернулся к старому знакомому — чёрному от загара и жилистому, как бегун-марафонец, но тот лишь улыбнулся и кивнул на стоявшего спиной к нему человека — огромного, коротко стриженного, с красным затылком, на котором сворачивалась бело-желтыми рулончиками потрескавшаяся кожа.

— Пусть серж решает. Он тут командир.

Ибар оскалился: то ли улыбнулся, то ли собирался отчитать бойца, сморозившего глупость.

— Да какой из него нахрен командир? Он же мёртвый.

Серж, услышавший, что говорят о нём, повернулся и, кивнув, ответил каким-то тусклым голосом:

— Да. Мёртвый я.

Волосы на затылке Табаса зашевелились от ужаса.

Он увидел, что лицо сержа было нездорового серо-желтого цвета — страшное, перекошенное, незнакомое, но это пугало не так, как глаза. Зрачки снова, как в день обстрела, были двумя огромными провалами в безумие. Из них на Табаса изливался какой-то потусторонний, нечеловеческий ужас, что-то совершенно нереальное, непредставимое, грозившее затянуть и утащить с собой в пучину, где нет ни света, ни материи, и живут лишь отборные ночные кошмары.

Перепуганный Табас отвёл глаза и снова взглянул на Ари, от которого во внезапно наступившей темноте осталась видна одна только белозубая улыбка.

— Да и я тоже мёртвый. Забыл что ли? — и захохотал, не двигаясь, одним ртом, одними своими белыми крупными зубами.

Табас отшатнулся. Он понял, почему не мог рассмотреть лицо Ари. Темнота ни при чём — лица просто не существовало. Мёртвый сослуживец крепко стоял на ногах и заливисто хохотал, но у него не было головы выше рта. Её снёс дикарь из дробовика — Табас видел это совсем недавно и хорошо помнил, как Ари упал на дно окопа, как вытекала кровь из остатков его черепа.

— Ты тут, похоже, единственный живой остался.

Серые тени, из которых раньше состояла колонна, окружили Табаса. Они тянули к нему руки, скалили мёртвые жёлтые гнилые зубы и спрашивали, почему он бросил их.

«Почему не помог?» — завывали они, но не немыми ртами, а мысленно, думая оглушительно громко. — «Мог ведь остановиться. Мог, но не стал. И теперь мы лежим там, не зарытые».

Молодой наёмник, едва не сходя с ума от ужаса, пятился назад, пока не уткнулся спиной в ледяной металл сгоревшей танковой башни.

— Не подходите! — завизжал Табас, поднимая автомат и передёргивая затвор. — Я выстрелю! Назад!

Сзади что-то скрипнуло и тяжело упало. Табас обернулся и увидел танкиста, что высунулся из башенного люка и глухо застонал. У него не было левой руки, плеча и половины головы — их превратил в пепел луч кумулятивной плазмы. На уцелевшей части башки нелепо болтался кусок шлемофона.

— Пошли с нами, — танкист оскалил правую половину лица, серую, облезшую, запечённую в башне, словно в духовке. — Тоже мёртвым будешь. Нам хорошо тут.

Костлявая рука без половины пальцев схватила Табаса за плечо и потянула в башню, за собой, а тени навалились сзади всей гурьбой и толкали вперёд, к чёрному провалу люка — холодные, покалеченные, осклизлые тела с пустыми глазницами, в которых успели похозяйничать чёрные жирные птицы.

Молодой наёмник закричал так, как никогда раньше. Схватив тонкую мёртвую руку танкиста, он провёл боевой приём, но, к счастью, вовремя услышал громкий женский вскрик.

Сидя на белоснежных простынях постели, Табас выкручивал руку собственной матери.

Он сразу же разжал ладони, и хрупкая женщина с тёмными крашеными волосами, отшатнувшись, уставилась на него с нескрываемым страхом. От её дыхания пахло спиртным.