Воронка - Алексей Филиппенков

– А я люблю свою маму, – начал Вернер, – она для меня опора во всем.

– Это заметно, – прервал его Франсуа, улыбаясь.

– Нет, правда. Вы помиритесь со своей мамой, вот увидите. Как только закончится война, сразу же езжайте к ней, и она примет Вас как родного сына.

– Мне уже не двадцать лет, чтобы плакаться маме. Если война кончится, то я даже не знаю что делать, куда податься. Преподавать? Моя нарушенная войной психика не позволит снова вернуться в стены университета.

Разговор прервала начавшаяся вдалеке канонада. После нее зазвучал пулемет и совсем тихо слышались вопли и крики тех, кого настигали пули. Горизонт озарялся светом, мерцая оранжево-желтым заревом.

Это была атака англичан на участке Безантен, на противоположном берегу Соммы. Атака на данном участке началась 9 июля и не смолкала ни днем, ни ночью. Про сон можно было забыть. Окружающая обстановка напоминала зуд от комариного укуса – и терпимо, и невыносимо. Каждую ночь вражеская артиллерия оскаливалась и доводила до психоза. Один солдат в немецких траншеях не выдержал без сна, в помешательстве вылез из окопа и ошеломленный ринулся к английским траншеям через нейтральную полосу. Его скосила пулеметная очередь. И он оставался живым на нейтральной территории еще целую ночь. Первые часы он орал, звал на помощь. Было невыносимо слушать его страдания, его взывания к Богу, он звал свою мать, кричал на все поле ее имя. Англичане пожалели, что не убили его сразу. Через некоторое время его стоны и захлебывания в крови становились все тише и тише, и в итоге он умер. Его друзья слушали все это из траншеи, и их одолевало безумие – безумие от того, что в ста метрах от них умирает их бывший одноклассник, их товарищ, а они даже не могут ему помочь. Еще только полгода назад все они сидели за одной партой и изучали битву в Тевтобургском лесу, а сегодня они – уже солдаты, защищающие свою страну. Британское наступление продвинулось на три километра вглубь германской обороны, и воронка Вернера находилась на передней линии траншей, между французской армией и немецкой, словно между двух огней.

– Неужели и ночью надо воевать? – с негодованием спросил Вернер.

– Нам сообщили, что англичане предпримут масштабное наступление на северном фронте, – со спокойствием ответил Франсуа.

– Но ведь это невыносимо. Голова разорвется от постоянных разрывов. Нужно ведь хоть на короткий промежуток останавливаться, давая друг другу передышку.

– А ты чего хотел? Думал, на рыбалку приехал? Парень, что ты вообще здесь делаешь? Тебе бы за школьную парту и решать различные задачки, чего ты приперся сюда?

– Захотелось стать мужчиной, мсье.

– Мужчиной? Снял бы дешевую проститутку в задрипанном борделе и она сделала бы из тебя мужчину.

Вернер не оценил шутки француза, и глаза его опустились и погрустнели.

– Не обижайся, я думал, что это развеселит тебя. – С легким чувством вины ответил Франсуа.

Вернер не поднимал глаз. Он пребывал в глубокой задумчивости, составляя воедино мозаику собственных философских противоречий.

– Я слишком труслив, вот что я понял. – Вдруг произнес он. – Хочу кого-то защитить, но понимаю, что боюсь, – продолжил Вернер. – Даже когда пошли в атаку, я забился в эту яму и не смог бежать дальше.

– Но записаться в армию, осознавая свою участь, тебе хватило духу, так что не в трусости дело. Ты запутался в себе, вот в чем проблема.

– Признаюсь, когда я записывался в армию, я не думал, что меня отправят в окопы. Я надеялся на почтовую службу где-нибудь в тылу, но уж точно не в роли пушечного мяса на первой линии. Я предавался мечтаниям, как впоследствии вернусь домой, а меня встретят как героя. Но все оказалось совсем иначе. Я здесь был с двумя парнями из нашего университета, встретились с ними во Франкфурте перед отправкой сюда. Их вчера обоих убило. Так страшно находиться здесь в одиночестве, жить от атаки до атаки, хотя вчерашняя была для меня первой.

– И как чувствуешь себя после первого боя?

– Вы же сами все видели. Мой живот так скрутило. Думал, что помру от тошноты, а не от вражеской пули. Но я никогда не забуду тот момент, когда бежал в шеренге, а люди в рядах падали замертво. Так и ждешь что следующая пуля в тебя, но они все летят мимо и летят.

– Значит, твоя пуля еще не отлита – радуйся, парень.

– А Вы чем занимались до войны, месье? – неожиданно спросил Вернер.

– Я преподавал немецкий язык.

– Так вот откуда вы так хорошо им владеете. Повезло нам, что Вы знаете немецкий, а иначе не понимали бы друг друга, – сказал Вернер, растянув губы в улыбке, в которой все равно прослеживалась грусть.

– Я вообще не понимаю, отчего я не убил Вас обоих еще в самом начале. Видимо, во мне стало просыпаться что-то человеческое на этой проклятой войне, – отрезал Франсуа.

От этих слов Вернер побледнел. Его сердце заколотилось сильнее, а по спине побежал холодный пот. Убить его… одно слово и кровь стынет в жилах.

– А Вы давно на войне, мсье? – Вдруг спросил Вернер, желая перевести тему разговора в другое русло.

– С 1914 года. Нашу часть перебросили на Ипр. Там я был в том же состоянии, в котором ты сейчас. Я был неопытен, амбициозен и кроме фанатичного патриотизма во мне ничего не было. Но первый же бой изменил всю мою жизнь, переменил взгляды на прошлое. Как и ты я забивался в воронки, боясь каждого шороха. Каждый день ждал смерти, но она не приходила. Со временем я привык к такому образу жизни и перестал замечать многое, что раньше терзало больнее всего. После Ипра нас переправили под Верден. Там мою психику, наверное, совсем переклинило. Я убил немало людей, но в глазах по-прежнему тот мальчишка из Вердена. Немцы тогда прорвали нашу первую линию обороны, а я находился во второй, и командир поднял нас в контратаку, чтобы поддержать рукопашную в передней траншее. В этой свалке я встретился с новобранцем лет восемнадцати. Он стоял среди этого хаоса и боялся сделать шаг, а я бежал на него, наведя штык на уровне его живота. Я уже приготовился его наколоть, как он от страха что-то мне крикнул. Его голос оказался настолько юным, что за миг до того, как я проткнул его, в моем сознании стояла дочь. Я пробежал с ним на штыке метра два, пока не потерял равновесие и не упал. А мальчишка… удар был настолько сильным, что его отбросило еще дальше, и он как тряпичная кукла рухнул на землю, а из живота торчала моя винтовка. Я поднялся на ноги и подбежал к нему, чтобы выдернуть оружие, но то, что я увидел, навсегда сохранилось в моей памяти. – Франсуа шмыгнул носом, будто сдерживая слезы. – Юноша лежал на земле и плакал, глядя на меня. Его лицо заливали слезы, а изо рта пошла кровь. Вскоре он умер. Все это произошло за каких-то несколько секунд, но его лицо до сих пор передо мной. Поэтому я и оставил вас в живых. В тот момент когда ты перевязывал своего друга, перед моими глазами было лицо того мальчишки. Он умолял не убивать вас. Вы еще дети, у вас целая жизнь впереди, полная ярких красок и эмоций.

– Ужасная история. Как же тяжело будет матери узнать о смерти сына.

– Я долго думал о его матери, представлял ее страдания. Когда все затихало, и я засыпал, то в голове всплывали картинки, как она рыдает, получив сообщение о смерти сына, а ведь именно я убил его. Ведь у всех есть своя жизнь, своя судьба. Вроде мы враги друг для друга, но если завтра вернемся оба домой, то жуткое состояние будет преследовать как тебя, так и меня. Устал я от этой войны. Хочется закрыть глаза и просто исчезнуть, забыться…

Вернер не заметил, как Франсуа, закрыв глаза, медленно погружался в сон и наконец, заснул. После произошедшего юноше самому спать точно не хотелось, и ему стало страшно, когда француз заснул, а он остался один, в этой мертвой воронке, среди мертвецов. Маленький немец, в чужой стране, в грязной яме. Ему грезилось, что сейчас один из мертвецов откроет глаза и мерзким голосом позовет его: «Вернер, иди к нам, тебе тут понравится». Страх постепенно начинал овладевать им, словно он с клаустрофобией находился в тесной комнате. Страх проникал под его мундир, заставлял потеть, вызывая озноб от слабого ветерка. Он решил отвлечь себя и разыскать припасы с едой. Вокруг были лишь мертвецы и крысы, поедавшие их. Вернер полез наверх воронки и потянулся к телу лежащего наверху немца – может, у него есть что-нибудь съедобное, а то на паре кусков хлеба долго не выдержать, – но нашел только противогаз, который был и у него самого, да во внутреннем кармане обнаружил дневник, чуть испачканный кровью, но записи в нем вполне были читабельны. Во второй раз он читает чужие письма и личные записи, а ведь с самого детства ему говорили, что подобное не является добродетелью. Он раскрыл дневник и стал бегать глазами по строчкам. Вернер прибыл на Сомму только шестнадцатого июля. Две недели здесь уже шла кровопролитная битва, а он о ней ничего не знал, и о начале сражения он в данный момент читал в дневнике: